Гора крестов. Шауляй

[Паучишко]

Совсем недалеко от города Шяуляй, всего в 12 километрах, близ деревни Юргяйчяй есть удивительное место, известное всей Литве, исторический памятник народного искусства – Гора крестов. Впервые Гора крестов упоминается в 19 веке, хотя поселения рядом с этим сакральным местом датируются 13-14 веком. Согласно преданию, с 11 по 14 века на этом месте стоял деревянный замок, который в 1348 году сгорел и, к сожалению, не был восстановлен.
Говорят, что первый крест поставил несчастный отец, который дежуря у постели умирающей дочери, увидел во сне женщину в светлых одеждах. Она повелела ему сделать крест и отнести его на холм в деревню Мяшкучай. Тяжелый крест отец нес 13 часов, но по возвращении домой отца встретила выздоровевшая дочь. После этого люди и стали ставить кресты на этой горе. Гора не выше трехэтажного дома и размером с футбольное поле. Это не кладбище, здесь никто не похоронен, но вся гора словно проросла крестами. Это — памятные и обетные кресты — их десятки тысяч! Их ставят в память об убитых на войне, о замученных и погибших в лагерях, о пропавших без вести и — с просьбой о помиловании заключенных, о выздоровлении, о благополучии семьи; ставят кресты и в память о событиях счастливых.
И, хоть Гора и не является захоронением, даже на фотографиях она оставляет неизгладимое впечатление... Хотелось бы там побывать.
Еще фото можно посмотреть тут
----

В 12 км от Шауляя возле шоссейной дороги Шауляй-Рига находится одна из наиболее известных ныне достопримечательностей Литвы – Крестовая гора. Не все знают, что Крестовая гора – это археологический памятник, овеянный легендами и преданиями холм Юргайчу, Доманту (Дауманта), ранее называемый холмом Пилес (Замковой горой) и Святой горой. В старинных Ливонских хрониках его называют Домантой. Для археологов и краеведов - это городище Юргяйчю (Юргайчу). На географических картах он отмечен как гора Пиляус. А народ окрестил его Святой горой, или Горой Крестов.
Неизвестно, когда и по какому поводу был установлен первый крест, но считается, что само место было священным издавна. По преданию, еще в дохристианскую пору на вершине горы горел негасимый огонь. 22 сентября 1236 г. недалеко отсюда шла Саулеская битва с рыцарями ордена Меченосцев (во время Первого крестового похода на Литву), в которой литовцы наголову разбили завоевателей.
Некогда здесь возвышался деревянный замок, представлявший собой курган продолговатой формы, 8-10 м высотой, окруженный насыпью. Края отвесные, вершина овальной формы, напоминающая седло, площадь поверхности 25х20 м. В летописях это городище именуется Куле (Кулан, Куллен, Кула). Наименование укрепления происходило, по-видимому, от протекающей неподалеку речки Кульпе. При раскопках в 1991 и 1993 гг. археологи обнаружили остатки построек, тропу к реке Кульпе, очаги, медные украшения, оружие, керамику и предметы бытового обихода, что позволяет определить время возникновения этого городища – 14 век нашей эры. До сих пор от укрепления сохранились осыпавшиеся рвы. Когда-то их заполняла вода из огибающей холм речки Кульпе.
Городище вместе с другими крепостями в 1348 г. разрушил и сжег Ливонский орден. По разным пересказам утраченной Рифмованной хроники Ливонии Бартоломея Хонеке или Гёнеке (1315-1348 гг.) известно, что 14 февраля 1348 г. Магистр Ливонского ордена Госвин фон Герике отправился в поход на Жемайтию (волости Тракайская, Книтувская, Гайдгальская, Калвгальская в Жемайтии), а потом организовал другой поход на Шауляйскую землю, в котором уничтожил замки Дубиса (ныне городище Бубяй), Куляй (Куле, ныне городище Юргайчяй), Бусинне (наверное Булине на месте нынешнего г. Шауляй) и Шауляй (Ceila, Zela, наверное нынешний городок Шауленай и городище Кудинай). Городище Куле было сожжено рыцарями дотла, а местные жители и защитники деревянного замка подверглись истреблению. После карательного похода крестоносцев холм, усеянный костями литовцев, по преданию, стал местом всенародного поклонения.После тайного захоронения участников восстания 1831 г. здесь начали ставить кресты и погибшим, и пропавшим без вести. Кресты впервые в письменных источниках упоминаются в 1850 г., хотя их появление и связывают с восстанием 1831 г. После подавления народного восстания 1863 г. количество крестов на горе увеличилось. Об этом местные жители рассказывали видному польскому ученому и известному исследователю истории Л. Кшивицкому (в др. источниках - Крживицкий) в 1895-1898 гг. Тогда же им на горе были констатированы 130 крестов (по др. сведениям - 180) и кирпичная часовенка. Он дал подробное описание горы в своей книге "Жемайтийская старина". Крестовая гора давно привлекала внимание ученых. Еще в 1885 г. известный русский археолог Покровский включил Крестовую гору в карту археологических памятников Каунасской губернии.В ноябре 1919 г. литовские войска вели здесь ожесточенные бои с бермонтовцами - немецкими и русскими военными частями, которые были вооружены Германией, содержались ею и пытались отстоять ее позиции в Прибалтике. Погибшие в боях похоронены на кладбище в Мяшкуйчяй. Гора крестов напоминает и об этих могилах также. В 1923 г. появляется новая традиция - храмовой праздник Крестовой горы, во время которого служится Святая Месса, освящаются кресты.В начале 20 века гора стала сакральным местом, ее посещали паломники и здесь же проводились богослужения. Жители считали гору святым местом, поэтому ее называли Святой, Крестовой горой, горой Молитв. В конце 19 века здесь стояло около 200 крестов. В 1940 году – 400. В 1961-м власти снесли пять тысяч крестов, гора оголилась, однако вскоре снова стала «прорастать» крестами, и в 1975-м пришлось выкорчевать более 1000 крестов. Надо отметить, что в разных источниках указывается разное количество крестов в разные годы, поэтому цифры еще требуют проверки.В советские времена гору хотели уничтожить. В 1961 г. ее разрушили впервые, всего было сделано около четырех таких попыток в течение почти двух десятилетий, но каждый раз гора возрождалась, пополняясь новыми крестами, несмотря на охрану горы военными и войсками КГБ. Есть сведения, что колхоз "Мяшкуйчяй" добывал на горе гравий. С наступлением Перестройки, в 1988 г. статус горы изменился, она стала достоянием Литвы. Гора превратилась в храм под открытым небом. Верующие приходят сюда, чтобы помолиться, попросить о заветном.
Папа римский Иоанн Павел II сказал 1 июля 1990 года в Риме, в часовне Св. Казимира: “Народ, который с такой выносливостью и верой идет на эту гору поставить новый крест, верит в жизнь, верит в воскресение”. Крест – символ не смерти и печали, а знак Веры, Любви и Надежды. 7 сентября 1993 г. папа Иоанн Павел II лично посетил Крестовую гору, провел на ней богослужение и благословил отсюда Литву и всю Европу; с тех пор это место стало известно всему миру. В тот раз папа установил на горе свой крест, на котором было закреплено его изображение на фарфоре. Через год здесь была воздвигнута скульптура распятого Христа, еще один подарок папы горе Крестов.Ныне здесь насчитывается более 50 тысяч крестов, а также статуэток с изображениями святых и икон, четок. Каждый крест на холме имеет свою историю. По словам его преосвященства кардинала В. Сладкявичюса, эти кресты – средство общения с Господом, молитва и благодарность Всевышнему, это как бы открытое перед Всевышним сердце Литвы. На каждом кресте висят также десятки, сотни маленьких крестиков – нательных, небольших деревянных. Они вздрагивают на ветру, словно листики, каждый из них - обращение к Богу с незримой просьбой.Гора издали кажется густо поросшей невиданным лесом, который составляют громадное количество самых разнообразных крестов. Это и высокие (до 9 метров) мемориальные деревянные кресты, и кресты с часовенками разных форм, и ажурные металлические кресты-солнышки (саулуте), подобные тем, что украшают башни костелов и верхушки памятных столбов-стогастульписов. В прошлые времена на западе Литвы было столько крестов, что, по свидетельству ксендза А.Юцявичюса, "расстояние между ними составляло лишь несколько десятков метров". Кресты ставили как защиту от нечистой силы, по поводу рождения ребенка, закладки усадьбы, как материализованную молитву, благодарность за помощь или мольбу о защите. Или просто для того, чтобы прохожий мог помолиться или покаяться.Кресты были воплощением боли и надежды и в Горе Крестов эта литовская традиция получила свое завершение, свой апофеоз. Для прохода на горе оставлены лишь узкие дорожки, а остальное пространство занимают кресты. Кресты, вырезанные знаменитыми мастерами и простыми крестьянами. Кресты высотой в 3-4 человеческих роста, и между ними кресты поменьше. К большим крестам, памятным столбам, деревьям прикреплены распятия, с них свешиваются нательные крестики. Кресты отовсюду: из Жемайтии и из Аукштайтии, Дзукии и Судувы, от литовских эмигрантов из Америки и Европы. Чем-то гора действительно притягивает: здесь встречаются символы и других религиозных конфессий. В этом храме под открытым небом исламский полумесяц мирно соседствует с шестиконечной звездой Давида. На белых полотнах чернеют иероглифы, чуть поодаль стелы от узников фашистских концлагерей. Среди католических крестов можно увидеть и православные. На Крестовой горе стоит и крест Андрея Миронова. Установили его мать актера Мария Владимировна и артисты Шауляйского театра 16 августа 1988 года.
В последние годы вопрос о том, кому "принадлежит" холм Юргайчю, как называется Гора Крестов на географических картах, вызывает бурные споры между католиками и сторонниками этнической религии. Однако ныне гора - признанная во всем мире католическая святыня. Рядом с горой не так давно прошел "палаточный капитул" монахов-францисканцев из США, Канады и Литвы - так называют с XIII века общие собрания членов этого ордена.24 февраля 2006 года на горе произошел акт вандализма: торчащие на снежных откосах обломанные колья, погнутые металлические кресты, разбросанные на подступах к сакральному месту сувенирные крестики и обломки деревянных крестов - так выглядела знаменитая литовская Крестовая гора. В советские времена не раз распахиваемый холм в годы независимости Литвы мишенью вандалов оказался впервые. По данным полиции, злоумышленники, которых, по предварительным данным, было двое, выворотили и сломали 21 крест. В позапрошлом году преступники разорили установленную у горы урну для пожертвований - на этот раз урна осталась нетронутой.Раньше Крестовую гору охраняла полиция, но после того как 26 сентября 1995 года дежурившего здесь полицейского застрелил психически неуравновешенный житель Шяуляя, эта достопримечательность больше не охраняется. В 2003 году было подсчитано, что на Крестовой горе стоит около 200 тысяч крестов высотой от одного до семи метров. 52 креста занесены в Регистр культурных ценностей страны. Осмотревшая оскверненное сакральное место главный специалист отдела культуры администрации Шяуляйского районного самоуправления Сигита Таутерене сказала, что ни один из этих охраняемых государством крестов вандалы не тронули.

ссылки по теме

www.castle.lv/litva/croix.html
www.mandalay.ru/gora-krestov.html
www.traveladventures.org/continents/europe/hill...
renatar.livejournal.com/108306.html
sergeydolya.livejournal.com/24975.html
www.kuncinas.com/aboutall/lithuanian_foto/lithu...

видео

Очень хорошее видео www.youtube.com/watch?v=P0nX9PGRW64

@темы: обряды и традиции, поверья и приметы, прибалтика, В гостях у La Belle Dame sans Merci

---

загадка одной статуи

[Br. Samedi]

Очень интересно, был ли кто-то из присутсвующих на Киновиевском кладбище в Петербурге и видел ли это странное надгробие? Фотографию обещаю выложить позже, а пока привожу собственную заметку 2001 года: "...Мы очень долго блуждали в поисках участка №3, на котором находилось скульптурное надгробие, за которым мы, собственно говоря, и прибыли на это кладбище. Единственным запоминающимся памятником, ради которого стоит преодолеть все преграды, является скульптурный памятник на могиле Кати Иванцовой. Прекрасный образец современного мемориального искусства затрагивал какие-то спрятанные в глубине души струны.
Итак, монумент представляет собой вытесанного в глыбе мрамора полуобнаженного юношу, обнимающего девушку. Лицо его выражает скорбь, смешанную с какой-то злобой, даже яростью. Напротив, женщина, торс которой, отшлифованный до ослепительно белого, создает резкий контраст с угрюмым юношей. Закрытые глаза, безмятежное, спокойное выражение лица, голова, опоясанная чем-то вроде нимба, сотканного из паутины - кажется, девушка вот-вот впадет в глубокий, нескончаемый сон. Как вечное противопоставление жизни и смерти, тревоге и безмятежности, ярости и спокойствию.
Однако более всего поразила нас странная эпитафия. "Друг мой, не все проходит, и без плоти ты даешь мне силы изваять этот реквием. Пусть на пепле нашем цветы взойдут", "Екатерина Иванцова, 29.11.1940-19.02.1966. Живые и мертвые неразделимы. Памятник светлой жизни и мученической смерти Кати Иванцовой. Посвящается павшим в борьбе с темными силами".
Причем первое, что бросалось в глаза – это была последняя строка: "темными силами", обведенная неизвестным нам маляром черной краской... будто бы главное, что заключалось в послании, были эти слова. Можно было бы, конечно, списать "темные силы" на счет немцев - вдруг девушка погибла, защищая Ленинград в Блокаду - но дата смерти – 1966 год! Никаких трагических событий, произошедших в данный год, мы не помним... ни арестов, ни репрессий, ни войн..."

""Эта девушка покончила собой (выбросилась из окна). Молодой человек, её жених, считал, что это произошло под влиянием соседки-старушки, которая ее ненавидела. Сам сделал этот памятник (кстати, не великого художественного достоинства). А слова "темные силы" не так давно выкрасили в черный цвет, как, впрочем, и перевернутый крест рядом нарисовали. "Сатанисты"? Или кто-то другой... Так что памятник, конечно, уникальный... ""

@темы: погребальные сооружения, загадки и мистика некрополей, кладбища Санкт-Петербурга, история скульптуры

---

Пляска смерти (доработанный пост)

[Br. Samedi]

Наша библиотека изображений (на vk.com) содержит 47 альбомов (!) по теме Danse Macabre.

Пляска смерти (нем. Totentanz, англ. Dance of Death, фр. Danse macabre, итал. Danza macabra, исп. Danza de la muerte) — аллегорический сюжет живописи и словесности Средневековья, представляющий один из вариантов европейской иконографии смерти и бренности человеческого бытия: персонифицированная Смерть ведёт в могилу цепочку фигур, среди которых король и монах, юноша, девушка и другие.
Первые «Пляски смерти», появившиеся в 1370-х годах, представляли собой серии рифмованных девизов, служивших подписями к рисункам и живописным полотнам. Они создавались вплоть до XVI века, однако архетипы их восходят к древней латинской традиции.

На нынешнем уровне наших знаний в Европе насчитывают не менее 80 плясок смерти ХУ-ХУ1 веков (существующих или разрушенных), нарисованных в виде фресок или изваянных, иногда также вышитых на гобеленах или мантиях или воспроизведенных в витражах: 22 в Германии (включая Эльзас, Австрию, Эстонию и Истрию), 8 в Швейцарии, 6 в Нидерландах, 22 во Франции, 14 в Англии, 8 в Северной Италии.
Ни одна из них не старше 1400 года — возможно, и в этом случае текст предшествовал изображению. Зато еще около тридцати плясок были созданы в XVII, XVIII и даже XIX веках — прежде всегов Германии, Австрии и Швейцарии. Этот предварительный подсчет, безусловно, не исчерпывает проблему распространения пляски смерти.
В таких странах, как Испания или Португалия, где ее не рисовали и не высекали в камне, она, тем не менее была известна в виде текстов (изредка сопровождавшихся иллюстрациями). Аналогичным образом, Дания и Швеция были хорошо знакомы с ней благодаря книгам и гравюрам, пришедшим из Германии.

Хронология плясок

"Heidelberger Totentanz" - первая книга, в которой изображен Танец Смерти. Автор не известен. Напечатана в 1488 году в Гейдельберге, Германия.



Изобразительное искусство
* Конрад Виц (1440)
* Бернт Нотке (1477)
* Гийо Маршан (1486)
* Михаэль Вольгемут (1493)
* Гольбейн Младший (1538)
* Альфред Ретель (1848)
* Макс Слефогт (1896)
* Отто Дикс (1917)
* Альфред Кубин (1918)
* Ловис Коринт (1921)
* Франс Мазереель (1941)
Литература
Баллада Пляска смерти (1815) принадлежит Гёте. К сюжету также обращались Бодлер (1857), Густав Мейринк (1908), Август Стриндберг, Эдён фон Хорват (1932), Б.Брехт (1948).
Стивен Кинг использовал название «Пляска смерти» для своего обзора произведений (книг и фильмов) жанра ужасов.

Рильке "Пляска смерти", 1907

Пишет  daria.hopeless:
Задали выучить и перевести стих Рильке, но я так увлеклась его поэзией, что очень захотелось перевести еще и вот это.
Toten-Tanz / Пляска смерти
Sie brauchen kein Tanz-Orchester; /Им не нужен танцевальный оркестр
sie hören in sich ein Geheule / Они слышат вой в себе
als waren sie Eulennester. / Словно внутри совы свили гнездо
Ihr Ängsten näßt wie eine Beule, / Их страхи набухают, как волдыри,
und der Vorgeruch ihrer Fäule / И смрад древесной гнили
ist noch ihr bester Geruch. / Лучший их запах
Sie fassen den Tänzer fester, / Они обнимают партнера крепче,
den rippenbetreßten Tänzer, / Танцора, с торчащими ребрами,
den Galan, den achten Ergänzer / Любовники, восемь частей
zu einem ganzen Paar. / В целом пара.
Und er lockert der Ordensschwester / И он развязал монахине
über dem Haar das Tuch; / На волосах сукно
sie tanzen ja unter Gleichen. / Так танцуют они среди равных.
Und er zieht der wachslichtbleichen / И он бледный как воск свечи
leise die Lesezeichen / Тихо крадет закладки
aus ihrem Stunden-Buch. / Из ее молитвенника.
Bald wird ihnen allen zu heiß, / Скоро им становится жарко
sie sind zu reich gekleidet; / Они слишком богато одеты
beißender Schweiß verleidet / Едкий пот катится градом
ihnen Stirne und Steiß / По их лбам и задам,
und Schauben und Hauben und Steine; / Перьям, шляпам, и камням
sie wünschen, sie wären nackt / Они желают быть нагими,
wie ein Kind, ein Verrückter und Eine: / Как дитя, безумец и шлюха,
die tanzen noch immer im Takt. / Но танцуют все еще в такт

-литературный перевод-

"Пляска смерти" 1908
Оркестр им не нужен: или
каждый звуки не исторгает,
словно совы гнездо в нем свили?
В них страх, как волдырь, набухает,
и тухлятина в нос ширяет —
самый лучший их запашок.
Руками друг друга обвили
и пляшут, гремя костями;
любовники пылкие сами
дам кружат не спрохвала.
У тощей монашки скоро
совлекают с чела платок;
здесь все равны. И в гонке
выкрадывают у старушонки,
желтей истертой клеенки,
молитвенник под шумок.
Им жарко от этой гульбы
в богатых одеждах, и градом
пот катится, чтобы ядом
разъесть им зады и лбы,
броши, платья и шляпки из пуха;
они оголиться хотят,
как дитя, как безумец, как шлюха;
и танцуют и прыгают в лад.

Музыка
* Ференц Лист (1849, вдохновлено фреской Орканьи в церкви Санта-Кроче, Флоренция)
Франц (Ференс) Лист (1811-1886) - венгерский композитор, виртуозный пианист, дирижёр, публицист-просветитель. Концерт (иногда его называют "вариации на тему Dies Irae") Totentanz написан в одночастной форме (открытой Листом) с использованием вариационного типа развития. Знаменитый напев Dies Irae звучит на протяжении всего концерта, исключая небольшую лирическую середину. Мистическая тема в творчестве Листа занимает очень важное место: большое количество его произведений, в частности, позднего периода, пропитаны образами всеобщего равенства людей перед смертью с одной стороны, с другой - глубоко личными размышлениями о вечном. Сам композитор был вдохновлён на написание концерта фреской Орканьи (Andrea Orcagna) во флорентийской церкви Санта-Кроче.

фреска

При вашем желании могу выложить записи (есть два варианта исполнения).
Использованы материалы Википедии и собственные знания в области музыкальной литературы.
Слушать
* Камиль Сен-Санс (1874)
* Модест Мусоргский, Песни и пляски смерти (1875—1877)
* Арнольд Шёнберг (1914)
* Бенджамин Бриттен, ор. 14 (1939)
* Франк Мартен, опера «Пляска смерти в Базеле» (1943)
* Дмитрий Шостакович, ор.67 (1944)
* Виктор Ульманн (1944)
* Джордж Крам, Чёрные ангелы, ч.1 (1971)

Ссылки:
1. статья
2.
3.
4.
5.
6.
О чуме и образах кошмара смерти
Образ пляски в фильме "Седьмая печать"

Изображение «Плясок Смерти» были помещены, например, на деревянных панелях в галерее при входе на кладбище Невинноубиенных младенцев в Париже. Известны также Базельские «Пляски Смерти» — «большие», а так же «малые» в Клингентале.
«Пляска Смерти» представляла собой первоначально изображение танца, в вихрь которого были вовлечены три мертвеца, чередующиеся в живыми. Причем плясали только мертвецы, живые находились в покорном оцепенении. Это еще не изображение Смерти. Это труп, мертвец, не скелет, а мертвое тело, с втянутым, вспоротым животом. Мертвец, вовлекающий в смертельную пляску все сословия, все слои общества, людей всех возрастов и званий. В «Пляске смерти» происходит как бы встреча не со Смертью, а с самим собой, но уже мертвым, не с какими-то неизвестными мертвецами, а в одной пляске сливаешься ты сам одновременно живой и уже мертвец. Такое столкновение рождает ужас, ужас прозревания в себе живом смерти. Или жизни, таящей в себе смерть. Но, несмотря на ужас обнаружения смерти в себе живом, сами пляшущие мертвецы вызывают смех. Смахивающие на обезьян, крадущиеся на цыпочках с осклабленными лицами, мертвецы, а в XV веке уже скелеты, символизирующие Смерть, смешные в своих неловких ужимках, снимают ужас прозрения мертвого в живом, оставляя лишь напоминание о бренности всего земного, о равенстве всех перед ликом смерти.
Эту неоднозначность восприятия смерти в Средние века очень четко уловил Ганс Гольбейн в своих изображениях «Плясок Смерти». Фигура Смерти постоянно присутствует в творчестве немецких художников, однако это только отдельные моменты «подвигов» Смерти, законченную же концепцию темы в ее полном объеме дает Гольбейн.
Первое изображение «Пляски Смерти» выполнено Гольбейном на ножнах кинжала. Где еще более уместно ее неистовство, как не на оружии, призванном нести смерть. На рисунке шесть пар танцующих, однако, в отличие от смирения средневековых плясунов, у Гольбейна все, без исключения, сопротивляются притязаниям смерти. Отгоняет ее, назойливую, как муха, рыцарь; упирается, сопротивляясь изо всех сил, девушка. Ведущей темой «Плясок Смерти» Гольбейна становится мысль об абсолютной ценности всего земного.
Смерть Гольбейна совсем не страшна: она выглядит как смешное чучело. В соответствии со средневековой народно-смеховой культурой Гольбейн сознательно идет на осмеяние смерти. Тона неистово лупит в громадный барабан, то напяливает на себя какую-то драную шляпу с пером, то влезает в громадные сапоги, болтающиеся на ее тощих скелетьих ногах. Смерть выглядит уродливо-смешной, в ней нет ничего ужасающего, жуткого, ее ужимки скорее забавляют и смешат. Этот же заряд веселья несут в себе и гравюры на дереве, которые производят особенно сильное впечатление. Серьезность темы смерти, ее безысходность включает в себя смешные изображения Смерти, превращает ее из страшной в знакомую и смешную.
Совершенно по-иному выглядит Смерть в «Плясках Смерти» Альфреда Ретеля, художника XIX столетия, в творчестве которого возрождается «Пляска Смерти». Имеется в виду графическая сюита «Пляска Смерти». Две гравюры на дереве «Смерть-убийца» и «Смерть-друг» стали подлинно народными в Германии, широко вошли в быт.
«Смерть-убийца» — скелет, одетый в одежду монаха, наигрывая на скрипке, входит в зал, где безмятежно танцуют люди. Падают умирающие, оставшиеся в живых, с ужасом оглядываясь на страшную гостью, устремляются в двери. Здесь нет и намека на смех, смерть несет с собой беспредельный ужас и страх, она торжественна и непреклонна.
Смерть-друг несет в себе освобождение. Умер старый звонарь, и Смерть, забравшись на колокольню, звонит в колокол, исполняя его работу.
Еще более серьезен и страшен образ смерти в сюите «Еще одна “Пляска Смерти”», посвященной событиям вооруженной борьбы 1848 года. Здесь смерть торжественно появляется перед народом в длинном плаще, на лошади. Ее появление вызывает радость и надежду. Она взвешивает на весах трубку и корону, передает восставшим меч правосудия, затем держит знамя восстания, бесстрашно возвышаясь на баррикадах. Наконец, довольная, она уезжает на апокалипсическом коне, среди павших, раненых, плачущих. Всевластие, испепеляющая сила Смерти, ее лживость и хитрость ничем не ограничены, ей одной беспредельно подвластна вся земная, конечная жизнь. И уже нет спасительного смеха, он затерялся в глубинах Средневековья и Возрождения. Жизнь и Смерть — не единое целое, в мире Ретеля она противостоят друг другу, смерть — это только смерть, только гибель и разрушение, она не рождает ничего нового, что вызвало бы радость и смех. Она уезжает, оставляя после себя только трупы, ужас и страх.
Кузнецова В.В.

Интенсивность смерти. Философские импликации макабрической поэтики

Речь о событии смерти – это икона сообщества. В ее выразительной поверхности эйдетической резкости достигает воспроизводимый коллективом склад антропологических первофеноменов. Сила и оригинальность присущей ей формы выявляет все источники коллективного смысло- и жизнеполагания.
Наиболее сильные формы присвоения смерти дает архаика. В соответствие с предписанным статусом стражей секрета прочности социального мертвецы предстают как инстанция, судящая и максимальным образом испытывающая сообщество. Соответственно, чтобы отвести эрозию, коллектив отдает им самое ценное – время праздника и выведенное за пределы дарообмена богатство. Этот навык жертвования наиболее значимым образом отчетливо демонстрирует, что взаимодействие с мертвым выступает привилегированной формой поддержания витальности сообщества.
Для строгой демонстрации некрозного потенциала общественной жизни достаточно двух примеров. Во-первых, обряд, поименованный греками «таргелос», в котором кремационная урна использовалась для ритуального приготовления первого урожая. «Празднества Аполлона Таргелия, – отмечает А.Ф. Лосев, – проводились в греческих землях в конце мая, начале июня и были посвящены первым плодам. <…> Самое слово Таргелиос по Гесихию обозначает “горшок со священным варевом”. Кратес у Атенея (III 114а) свидетельствует, что thargelos – это свежевыпеченный хлеб из первого помола. Таким образом, плодородие выдвигается на этих праздниках на первое место» . Амбивалентность центрального реквизита этого ритуала – мистической утвари, выступающей попеременно то в качестве вместилища праха, то как емкость для сакральной кулинарии, вскрывает взаимосвязь между плодородием и мертвыми. В этой обрядовой системе мертвецы символически предстают как дарители коллективного «хлеба». Cледовательно, расположенность вегетативных мертвецов всецело курирует биологический субстрат социума.
Не имеющий аналогов в интенсивности египетский трепет о сохранности у усопших максимального сходства с живыми , в свою очередь, демонстрирует, что на откуп мертвым отдают не только биологическую витальность, но и нравственные скрепы коллектива. Тенденция усложнения техник бальзамирования , все более мелкой дифференциации органов умерших, которые необходимо уберечь от распада, выявляет, что целостность мертвого тела воспринимают здесь как гарант коллективной морали. Так, «проблема питания» малоимущих покойников решается введением в Старом Царстве обычая попечительных обедов, устраиваемых для них высокими сановниками. И подобная трата не входила в перечень обязанностей элиты, напротив, она выступала практикой чистой борьбы за социальный престиж. Этот обычай не был исключением. Производство резервных сердец и голов усопших, а позднее Текену – имитации мертвого, которая при случае нападения враждебных сил на него должна принять на себя опасность, указывают на четкую направленность развития египетского психоза, замыкающего моральную устойчивость коллектива на успех аудиенции мертвых, сохранивших собственную целостность, а следовательно, и способность отвечать за дела человеческие, у верховных богов .
В европейской культуре смерть как «тотальный» (в смысле М. Мосса) феномен всецело определит эпоху распространения макабрических жанров. Важно, что в данных хронологических границах отношение к мертвым высвободит существенно новые смысловые структуры. Во-первых, неустранимость материального контекста смерти приведет к переопределению христианской идеи личности. Колыбелью самой структуры личностной монады станет ритуальная адаптация ее мертвого остатка. Вследствие чего забота о форме похоронности выделится как акт, всецело управляющий становлением человеческой формы. Во-вторых, характерный для декаданса макабра разгул иррационализма, подшившего личностное оформление к вульгаризму непосредственности взаимодействия с трупом, выступит духовной ситуацией синтеза противоядия к себе. Сумеречность альянса жизни с материальным атрибутом смерти потребует дневного сознания, свет которого отчетливо обозначит атрибуты живого. Таковым предстанет картезианское сogito, обесценившее все автоматизмы опыта, на основании которых производились (в числе прочих, конечно) и трупноинспирированные формы жизни позднего макабра.
Зависимость столь мощного метафизического события, как двойное переопределение идеи личности от феномена макабрических практик требует адекватной аналитики. Для рельефной демонстрации их интимной связи небесполезно сперва определить физиогномику эпохи макабра. В этом плане наиболее уместен методизм исторической монадологии (прежде всего Ф. Ницше и О. Шпенглера), следуя которому лицо эпохи открывается благодаря анализу имманентной сферы коллективного переживания – аффективной материи, захватившей сообщество.
Итак, аффективным полигоном макабрического самочувствия выступила очевидность гегемонии мертвого, заявляющего о себе не только тревожным дублерством жизни, но и зарядом бесформенности, уже захватившей нутро каждой вещи, оккупирующей ее со всех сторон и выворачивающей ее наизнанку. Эта феноменальная откровенность некрозной колонизации жизни запускает процесс корпорального просвещения, в ходе которого уже на уровне тел вырабатывается выразительность повсеместного давления смерти. Кладбищенские хороводы, пляски на могилах , не являясь реликтом таких поминальных архаизмов, как «окличка» и «христосование» с покойниками, означивают, что смерть не только на уровне формальной структуры конечности сопровождает человека, но является и априорностью, сообщающей силу проживаемой жизни. Присущая им зловещая экстатика выставляет на всеобщее обозрение близость распада. Благодаря этому приему – коллективного шока от соприкосновения с небытием – пробуждается самосознание, работающее над усилением экзистенциальной экземплярности, сила которой только и уберегает человеческую форму от исчезновения в однородности небытия.
Эта эпохальная интуиция медленного проникновения смерти во все поры сущего выступает ядром текстово-визуального компонента макабра. «…Трупы не всегда изображались в реалистической позе лежащими. <…> (они) не лежат бок о бок, а стоят на коленях, ходят. <…> Смерть и труп – одна победоносная инстанция, которая торжествует в мире» . Парадигмальные для этой образности мотивы неотступного преследования мертвецами всех состояний жизни (серии гравюр Л. Кранаха Старшего, Г. Бальдунга Грина, Г. Гольбейна, изображающих женщин в объятиях скелета; «поцелуи смерти» Н. Мануэля), проступания бесформенности в мертвых телах (фреска «Триумф смерти» кладбища Кампасанто; «Святой Георгий и Трапезундская принцесса» А. Пизанелло), легкости метаморфозы живого в мертвое (анатомические иллюстрации к трактату Везалия; гравюры Вальверда, П. да Картона, Б.З. Альбинуса и др.) обнаруживают, что смерть есть, прежде всего, физичность распада, безжалостно калечащего тотальность еще живого, а каждый человек, соответственно, едва успев родиться, уже включен в его грандиозное действо. Свобода этой визуальности от удрученности вызвана ее неизобразительным назначением. Лежащий в ее основании прием обнаружения способности к естественной жизни у тех, кто утратил, казалось бы, всякую чувствительность, перформативен по существу. Бравурность ее персонажей – одухотворенная серьезность тел в состоянии полураспада, веселость или задумчивость разгуливающих скелетов – заставляет реализоваться особую форму самосознания, сознающего неспасаемость собственного присутствия в мире и постольку созидающего экзистенциальный рельеф как предельную очевидность опыта жизни. «Эти скелеты и экорше поражают тем, что ведут себя как живые люди. Они не перестали чувствовать, волноваться, проявлять интерес, размышлять. Они кажутся алчными или высокомерными, предупредительными, безразличными или любопытными <…>. Они занимаются вивисекцией с самой живой непосредственностью и раскованностью на фоне мирных пейзажей. <…> Здесь любое тело, без малейшего для себя ущерба и не теряя ни малейшего из свойств, расстается с кожей, с плотью, с органами, с кровью, с чем заблагорассудится, если только оно находит в том удобство или удовольствие» . Другими словами, развязная жизнь мертвеца демонстрирует хитрость опережения материальности смерти всех возможных одухотворяющих имитаций и постольку взывает к навыку экзистенции, обретающей себя в этом, а не иных мирах.
Уже хронологически первая из известных плясок смерти – текст, повествующий о визии монаха-доминиканца (Вюрцбург, ок.1350 г.) – наносит точный удар по христианским символизмам смерти. Мир получает тяжелую весть о недостатке могущества Творца для нейтрализации активности небытия. Почти религиозный энтузиазм, с которым народные массы встречают первые ласточки макабра , свидетельствует о пронзительности макабрической очевидности, которую упорно замалчивал христианский социокод. Холодная образность макабра прежде всего акцентировала тот факт, что мертвое воплощает собой не нарушение формы, а бесформенность как таковую. Всенародная приязнь к макабрической кухне объяснима невнятностью христианского некросемиозиса именно по отношению к этой оккупированности Ничто мертвого тела – смерть становится вновь объектом полемики сообщества.
Действительно, христианская рецепция смерти опознавала в материальности мертвого минимум вечной жизни. Прежде всего, идея спасения, закрепив за духовным бальзамированием предельную интенсивность опыта, определяет смерть как временной обморок благодати. Фундаментальный для христианства акцент на символической трансформации телесной органики, перекодирующий естественные функции органов в спиритуально-продуктивные, с легкостью внедряет в мертвое духовную капсулу спасения – некроз тканей представляет здесь очищение от скверны, выведение греховности вида .
Развернутое таким образом изгнание материальной очевидности мертвого методично проводится на всех фронтах: некрологические заметки тесно соседствуют с мартирологами, что уже в высоком Средневековье оборачивается неразберихой в католических мессах между поминальными молитвами и молитвами святым-заступникам ; ставшая регулярной для позднего Средневековья практика использования гроба воплощает, пусть и частично, утопию пустоты могильных утроб христианской иконографии . Вполне закономерно, что тело с признаками неискупаемости собственного распада наделяется значением вампирической силы, вторжение которой равно мгновенному волевому краху. Создавая эффективную для себя жанровую форму – лапидарную легенду с атмосферой всепоглощающего ужаса – эта идея вызывает к жизни ряд коллективных практик, буквально выбрасывающих тела умерших без покаяния за пределы социальности .
Стратегическая для христианства однозначность спиритуализации покойников, редукция к поминальности отправляемых по отношению к мертвым действий разворачивают террористический заговор против их проблематичности для сообщества , что не проходит бесследно и для живых. Сцепление покойника с референтами праведности либо неискупаемой греховности обращается выделением масштаба действий, производящих собственно отличие живых. В этом плане общехристианская тенденция жизнетворчества по строгому канону и как следствие – блокирование буйства многообразия антропологических форм является закономерным следствием того, что очевидность смерти как объект полемики сообщества заглушил догматизм христианского дискурса.
Противостоя именно этой узурпации, макабрический язык-прагма реставрирует изначальную жестокость смерти – ее неподсудность даже наиболее мощным инстанциям духа. Его хладнокровная выразительность возвращает к неприватизируемости парадоксальной истины смерти – к невозможности ее финальной определенности в каком бы то ни было ортодоксальном языке. Это мотивирует отсутствие полутонов в визуальном коде макабра. Режущая белизна или мрак его образности самым банальным образом разрушают безальтернативность христианской некросемантики. Контрастность макабрических образов по сути представляет ловушку для восприятия – столкнувшись с ней, зритель уже не может «пройти мимо» собственной смерти, то есть отнести ее к готовым референтам. Вид чудовищных миазмов или «живучести» скелетов продуцирует осознание того, что мертвое есть нечто большее, чем исцеление плоти. Вследствие чего проблематичность смерти накрепко вшивается в ткань личного существования.
Внезапная политизация кладбищенских лесов (казус разделения кладбищ на католические и протестантские в конце 16 века; повсеместное появление кладбищ, неподотчетных церкви) и вспышка в начале 14 века коллективного вкуса к надгробным эпитафиям, свидетельствуют о появлении субъекта, производящего символический взлом тех языков, что догматизируют истину конечности. Этому движению есть аналог. Подобно тому, как форма гражданской поминальной речи выступила жанрообразующим принципом античной биографии , макабрическая эмансипация отношения к смерти становится ресурсом синтеза персональной физиогномики жизни.
В этих границах опыт личности максимально сближается с заботой о смерти. В процедуре размыкания уровня личностной монады решающим актом становится проект бытования в сообществе ее мертвого остатка, поскольку именно способ ритуализации смерти предельно манифестирует влияние антропологической экземплярности на коллектив. Конечно, направленность действий и специфичность речи по-прежнему характеризует прижизненное созидание персональности. Но решающая драма признания следует после. Когда занавес жизни падает, сообщество находит уместным рецепт обращения с ее мертвым остатком, что окончательно фиксирует содержание прожитой жизни. В подобной ситуации прижизненные интенсивности разворачиваются как провокация к будущему исполнению личностного проекта похоронного действа. Таким образом, похоронность выделяется здесь как центральная структура бытия-в-признанности. Вследствие чего она выступает импульсом жизнеконституирующих практик и питательной средой аффективного становления человеческой формы.
В конечном итоге эта персонология, замкнутая на заботу о стратегии семиозиса мертвого, делает смерть заглавным обстоятельством жизни. Зависимость экзистенциальной физиогномики от суггестии коллектива брутальным артефактом собственной смертности обращается экзотизмом практик, которыми макабрический мир окружает своих мертвецов. Безусловно, что отличающая их одиозность предназначалась для демонстративности признания человеческой формы, которая, дабы дистанцировать себя от неубедительности, взывала к колоритности ритуализации собственной черной изнанки. Так суверены здесь подвергаются особому доходящему до дикости в собственной утонченности способу погребения, тела нашумевших любовников и воинов используются в магической фармацевтике, а площадные игроки, напоминающие, что основанием агона выступает смерть, воплощают собой виктимность как таковую. «Согласно существующему повсеместно обычаю, тела знатных лиц расчленяли и вываривали до тех пор, пока плоть не отделится от костей, после чего последние очищали и отправляли в ларце для торжественного погребения <…>. В 13 веке обычай этот довольно распространен: так поступают с телами некоторых королей и епископов» .
Неотъемлемость доли покойника в конструировании антропологической формы мотивировала синтез нового эпистемологического сюжета, темой которого становится поиск истины трупа. Так патоанатомия, первые трактаты по судебной медицине (П. Зеккиа, Фр. Гарманна) пытаются раскрыть ощутимую материальность, обуславливающую влиятельность мертвых. Тот же самый процесс рационализации захватывает и техногенную среду.
Техницисткий садизм, пробужденный грезой обнаружения некой объективной причины силы мертвецов, выступает импульсом для конструирования механизмов этого периода. Как результат – изобретаются перегонные аппараты для получения «эликсиров долголетия», дробильные машины – для «порошков удачи» и иные монструозные устройства, проникающие в нутро трупов для того, чтобы взять их в рамку рационального применения и таким образом открыть возможность манипуляции с их эффективностью . Но все попытки универсализировать истину смерти, неважно – в спиритуалистских или натуральных терминах, заканчиваются неудачей. Развертывая ядро Ничто в собственной структуре, смерть заявляет о себе в проявлениях, выходящих за границы дисциплинарных таксономий.
Провал натурализации силы мертвеца пробудит на закате макабра коллективный фантазм живого трупа, изнутри которого мертвое опознают как избыточную, а постольку дикую и опасную сторону самой витальности. Именно фантазматическая ассоциация трупов с нерационализируемым пластом жизни приведет к конструированию морга, наиболее ранний проект которого представлял собой ничто иное как устройство слежки за живыми мертвецами. Действительно, К. В. Гуфеланд, известный не только как теоретик спасения мнимоумерших, но и как инициатор первого проекта «дома для трупов» в Веймаре (1788 г.), предусматривал паноптическую организацию пространства морга и, более того, наличие бани и кухни в нем на случай реанимации покойников .
Итак, для макабрического самочувствия мертвец предстал как априорность, предваряющая интенсивность жизни. Но все приходит к собственному упадку. На закате макабра участие мертвеца в синтезе антропологической монады снизится до квазиритуальных практик буквального взаимодействия с ним. Более человек не станет разворачивать фигуры жизни как провокацию к масштабности погребального торжества. Декаданс макабра замкнет обретение жизненной полноты на магизм фактического причащения мертвому. Иррефлексивное достраивание мертвым основоструктур человеческого бытия чревато естественной гибелью носителей подобного определения жизни. Так наследующая макабру барочная некрофилия привела к затуханию воспроизводства сообщества.
Новой демаркационной линией, преодолевающей всевозможную путаницу между достоверностью антропологической жизни и ее некротическим потенциалом, выступило картезианское cogito. Очевидно, что снижение макабрической интуиции до непосредственности связи жизненной интенсивности с мертвым мотивирует декартовское определение телесного опыта в качестве не вполне человеческих автоматизмов движений и страстей.
В центре декартовской картины соматической жизни, раскрытой как грандиозная фабрика движений, – естественная механика крови, ее типическая циркуляция в органах тела. Признавая, что моторика является следствием распределения животных духов («наиболее легких и подвижных частиц крови»), Декарт определяет автоматизм крови как принцип различия самодвижущегося живого от статуарного мертвого. «Мы будем рассуждать так: тело живого человека так же отличается от тела мертвого, как отличаются часы или иной автомат, когда они собраны и когда у них есть материальное условие тех движений, для которых они предназначены <…>, от часов или другой машины, когда она сломана и когда условие ее движений отсутствует» . В границах этой логики все кинестезы, вызванные диссоциацией механики крови (антигравитация опьянения или конвульсивность истерии, например), обнаруживают родство с трупным состоянием.
Впрочем, дело обстоит еще хуже. В этой перспективе невозможно точно ответить, чем отличается живое, всецело лишенное мышления, от искусственно «реанимированных» мертвецов. Управляемый зарядами тока мертвец, появившийся на волне открытия Л. Гальвани животного электричества (1780 г.), представляет достойную модель картезианской транскрипции, абстрагированной от мышления соматической жизни. Четкость моторики, регулярность аффективных схем, проявленные гальванизированными трупами в экспериментах К. Биша и некротических шоу Д. Альдини , наглядно демонстрировали тезис Декарта о возможной галлюцинаторности соматического опыта. Если основа телесной жизни – распределение крови и «расположение мозга» (мотивирующее, согласно Декарту, проникновение духов в тот или иной орган) – от нас не зависит, то ничего не препятствует хорошей имитации нашей витальности на основании мертвеца, приведенного к движению током. Автоматизм духов и электричества продуцируют сходный эффект предельного технологизма телесной жизни. Отсюда все инвективы Декарта, направленные против некого «злокозненного гения», который способен оккупировать нашу плоть и цинично прожить вместо нас нашу собственную жизнь.
Невозможность феноменологии для телесных автоматизмов – их закрытость от саморассмотрения – вызывает ужас Декарта, фиксирующий размытость различия живого и мертвого изнутри корпоральной инженерии жизни. Постольку – жесткий критерий жизненности обнаружим только в отрыве от этих территорий: «Я сделаю допущение, что не всеблагой Бог, источник истины, но какой-то злокозненный гений, могущественный и склонный к обману, приложил всю изобретательность к тому, чтобы ввести меня в заблуждение: <…> я буду рассматривать себя как существо, лишенное рук, глаз, плоти и крови, каких-либо чувств: обладание всем этим, стану я полагать, было лишь моим ложным мнением» .
На основании анализа действий души, не замутненных инвестициями чужеродного, Декарт вскрывает спонтанность мышления – ту область, где дух, отрезав возможности внешних субституций, реализует чистоту самовоплощения. Его основной прием – выключение не только враждебных, но и экзистенциально стерильных зон субъективности. Это означает, что интенсивность мышления не созидаема помимо нашего усилия. Развертываясь, событие живой ментальности (переживания или мысли) исключает принцип невинности нашего безучастия. Его гилетику составляет именно то, на чем сумели задержаться только мы сами. Постольку высвобождение мышления, пожалуй, наиболее лаконичное выражение нашей неслучайности: все эффекты приведенного в действие cogito – магистрали интеллигибельной или феноменальной координации опыта – отзываются сквозящей очевидностью жизни.
Несопоставимость смыслового полотна жизни с сколь угодно специализированным функционированием автоматизмов – улика не только достоверности, но и интенсивности синтезирующего его бытия. Событие смысла или подлинного переживания реализует в чистом виде силу самообнаружения бытия в непрерывности каскада жизни.
Итак, макабрические мертвецы мотивировали нечто вроде «образования» (в смысле гегелевского «Ausbildung») реальности cogito. Зыбкость различия между живым и мертвым, обозначившаяся при упадке макабра, выступила почвой для обнаружения центра активности субъекта, обесценивающего сколь угодно объективную анонимность автоматизмов. Поэтому, вероятно, бесполезно искать за cogito истину большую, чем истину оружия против репрессий человеческого опыта омертвевшими подобиями, которые в силе тогда, когда очевидность небытия гаснет в формализмах какого угодно демагогического дискурса. К. А. Куксо ©
***
В церкви Нигулисте в часовне Св. Антония расположена сохранившаяся часть внушительной картины "Танец смерти". Она принадлежит кисти известного любекского художника Бернта Нотке.
На картине изображена цепочка из людей разных классов общества, от римского папы к младенцу и танцующие рядом с ними фигурки Смерти, призывающие людей к танцу. Художник изначально создал две одинаковые картины, одна из них была уничтожена в Любеке во времена Второй Мировой войны, в Таллинне удалось сохранить лишь фрагмент этого шедевра. Эта очень впечатляющая живопись 15-го века, стоимость которой оценена в 100 млн. долларов (1,8 млрд. эст. крон).
Церковь Нигулисте – здесь находятся три из четырех сохранившихся в Эстонии наиболее значимых художественных произведений средневековья. Эта церковь, построенная в XIII в., когда-то была центром религиозной жизни Нижнего города. Сегодня она - музей и концертный зал одновременно.
Церковь Нигулисте, названную в честь покровителя всех мореходов - святого Николая, построили немецкие купцы, переселившиеся в Таллинн с острова Готланд. Свой первоначальный облик церковь приобрела в XIII веке и в те давние времена больше походила на крепостное сооружение.
В последующие столетия церковное здание не раз перестраивалось и достраивалось. Особого внимания заслуживает позднеготическая часовня Антония у южной стороны церкви и северный придел в стиле ренессанс. Церковь Нигулисте - единственное сакральное сооружение в Нижнем городе, которое не подверглось разорению, сопутствовавшему лютеранской Реформации 1523 года: хитрый приходской староста приказал залить все церковные замки свинцом - и разъяренная толпа просто не попала внутрь. В ХХ веке церковь Нигулисте сильно пострадала: сначала от бомбежки весной 1944 года, а затем после большого пожара в 1982 году, сразу по завершении реставрационных работ.
Главный алтарь Нигулисте был выполнен в 1482 году знаменитым любекским мастером Херменом Роде, а алтарь Девы Марии конца XV века, принадлежавший Братству черноголовых, - неизвестным автором из голландского города Брюгге. Однако по некоторым сведениям, алтарь был изготовлен в мастерской художника Ханса Мемлинга.
Кроме того, в Нигулисте хранится уникальная коллекция серебряных изделий, принадлежавших церкви, гильдиям, цехам и Братству черноголовых.
В настоящее время в зале церкви Нигулисте, славящемся своей превосходной акустикой, устраиваются концерты органной музыки.
***

Этимология словосочетания "danse macabre"

И.Иоффе (российский историк, искусствовед) полагает, что слово "la danse" употреблено здесь не столько в его производном и более позднем значении "мирного марша", "хоровода", "кружения", "пасторали", сколько в исконном значении "борьбы", "схватки", "драки". Действительно, в словаре современного французского языка, помимо общеупотребительных значений слова "la danse" - "пляска", "танец", - можно найти и другое, присущие ему в разговорном контексте значение "драки", "боя", "схватки", значение, вполне совпадающие с тем, какое приписывает ему И.Иоффе. Новая этимологическая трактовка позволяет российскому исследователю иначе объяснить скрытый смысл, заключенный в анализируемом им словосочетании "danse macabre", - объединение и взаимная обусловленность веселья и скорби. Словосочетание "пляска смерти" указывает на связь смерти с тризной: пиром, борьбой, синкретическим спортивным состязанием, связь "идеи смерти с идеей регенерации и возрождения", ту связь, какой связана смерть с обильной едой и питьем во время поминок.
В отличие от И.Иоффе, Ф.Арьес (французский историк) анализирует последнюю составляющую словосочетания "danse macabre". Арьес предлагает следующую этимологию интересующего его термина: "С моей точки зрения он имел тот же смысл, что и слово macchabee в современном французском народном языке, сохраняющем немало старинных речений. Нет ничего удивительного в том, что к началу XIV в. "мертвое тело" (слово "труп" тогда совершенно не употреблялось) стали называть по имени св.Маккавеев: издавна их почитали как покровителей умерших, ибо считалось… будто именно они изобрели молитвы заступничества за мертвых. Память о связи Маккавеев с культом мертвых долго еще жила в народном благочестии".
П.а С.и сопряжена со средневековой иконографией темы смерти, где смерть предстает в образе мумифицированного трупа, жнеца, птицелова, охотника с аркебузой. Подобные образы смерти объединяются в самостоятельный мифпоэтический ряд, отдельный от догматики христианства и отчасти дублирующий функции ее персонажей (например,Смерть-судия на порталах Парижского, Амьенского и Реймсского соборов вместо судии-Христа). В других же случаях, их большинство, изображения смерти основаны на библейском повествовании(Смерть побежденная — I Кор. 15, 55; всадник Смерть - Отк. 6, 8; 14, 14-20). Тема П.иС.и развилась в покаянной литературе подвлиянием проповеди францисканского и доминиканского монашества. В «Легенде о трех живых и трех мертвецах», XII в., поэме «Я умру» XIII в. и других памятниках оказались сформулированы основные тематические и стилистические черты будущей П.и С.и. «Легенда» представляет собой стихотворный комментарий к книжной миниатюре: в разгар охоты князья встречают на лесной тропе полуразложившихся покойников, те обращаются к ним с проповедью о бренности жизни, суетности мира, ничтожности власти и славы, призывают его к покаянию. Покойник был тем, кем является живой сейчас, а живой станет тем, кем является покойник.
Собственно жанр П.и С.и возник в Центральной Германии. Первоначальный текст, созданный вюрцбургским доминиканцем ок. 1350 г., вскоре был переведен на средневерхненемецкий язык: каждому латинскому дистиху оригинала стала соответствовать пара четверостиший, вложенных в уста скелета и новопреставленного. Всего здесь 24 персонажа: папа, император, императрица, король, кардинал, патриарх, архиепископ, герцог, епископ, граф, аббат, рыцарь, юрист, хормейстер, врач, дворянин, дама, купец, монахиня, калека, повар, крестьянин, ребенок и его мать.
У покаянной литературы вюрцбургская П.а С.и позаимствовала принцип соотнесения текстового и иллюстративного рядов, а также композицию - последовательность речитативов различных персонажей. Но в отличие от «Я умру», речитативы произносятся теперь не живыми людьми, а покойниками, насильно вовлеченными в ночную пляску на кладбище. В качестве их партнеров выступают посланцы Смерти — скелеты. Сама Смерть аккомпанирует им на духовом инструменте (fistula tartarea). В поздних изданиях, в частности парижском 1485 г., она заменена оркестром мертвецов, состоящим из волынщика, барабанщика, лютниста и фисгармониста. Инфернальной пляской начинается загробное мытарство душ грешников, которое, таким образом, изображено не как «хождение по мукам», но в виде праздничной пантомимы, что указывает как на один из источников П.и С.и на площадную пантомиму (нем. Reigen, лат. chorea).
Печальные дистихи новопреставленных восходят к той же частушечной основе, что и задорные партии дураков-ленивцев-вралей; не случайно аксессуары карнавального дурака-Гарлекина включают в себя знаки смерти.
Имея сложное, отчасти ритуальное, отчасти литературное происхождение, вюрцбургская П.а С.и возникла как реакция на эпидемию чумы 1348 г. В П.е С.и участвуют десятки внезапно вырванных из жизни грешников; их влечет в хоровод музыка Смерти: Fistula tartarea vos jungit in una chorea. На протяжении следующих столетий связь П.и С.и и чумных эпидемий была обязательна, хотя всякий раз спонтанна. Будучи откликом на всенародное бедствие, вюрцбургская П.а С.и соединена с проповедью покаяния, однако смерть убивает всех, независимо от образа жизни.
Под напором стихии рушится всяческая, казалось бы, безусловная и объективная каузальность, сама смысловая система культуры. «К чему молиться?», — вопрошает монахиня латинской П.и С.и. «Помогли ли мои песнопения?», - вторит ей монахиня немецкого перевода.
В третьей четверти XIV в. Доминиканские миниатюры появляются во Франции и достигают Парижа. На их основе в 1375 г. создается новая версия П.и С.и. Ее автор - член Парижского парламента Жан Ле Февр, поэт и переводчик, чудом избежавший смерти вовремя эпидемии 1374 г. Ле Февр перевел не сохранившуюся редакцию латинской диалогической П.и С.и. Как и всякий средневековый перевод, П.а С.и Ле Февра представляет собой достаточно радикальную переработку оригинала. Из прежних персонажей оставлено 14 и введено 16 новых, в том числе коннетабль, судья, магистр, ростовщик, монах-картезианец, жонглер и щеголь. В П.е С.и, принадлежащей перу не церковного, но светского автора, находит отражение Париж XIV в. — столичный, торговый, университетский город, место скопления церквей и монастырей,центр забав и всевозможных увеселений. В отличие от П.и С.и из Вюрцбурга, здесь содержится острая критика нравов духовного сословия. Если немецкого переводчика интересовало загробное бытие, то французский сосредоточен на посюсторонней жизни грешника. Мерилом жизни является смерть. Перед ее лицом неумерший, но умирающий человек парижской П.и С.и осознает суетность и тщетность своих потуг и стремлений. В исходном виде рукописной миниатюры произведение Жана ЛеФевра не сохранилось. Однако его текстовой ряд был запечатлен на фресках кладбища парижского францисканского монастыря Невинноубиенных Младенцев (1424/1425 гг.),которые известны нам по гравюрным копиям XV в.
В Италии большей популярностью пользовались изображения не пляски, а триумфа Смерти. Одним из таких изображений являются фрески пизанского кладбища Кампо-Санто, написанные под впечатлением чумы 1348 г. Впрочем триумф Смерти иногда сочетался с ее пляской. Примером тому служит двухъярусная композиция в Клузоне, близ Бергамо(1486г.).
Иная картина сложилась в Испании, где«П.а С.и» возникает задолго до знакомства с текстом Ле Февра и в виде отнюдь не иконографического сюжета: в сопровождении латинской песни «Мы умрем» «П.у С.и» танцуют в Каталонии сер. XIV в. на кладбище возле церкви. Во второй половине XV в. уже под влиянием текста Жана Ле Февра в Испании появляется собственно П.а С.и. Складывается обычная для средневековой культуры оппозиция фольклорного квази-жанра и его рафинированного канона, выработанного в кругах бюргерской культурной элиты. Канон ориентирован на иностранный образец и одновременно укоренен в местной традиции. Испанская П.а С.и включает в себя 33 персонажа, среди них — сборщиков подаяния и налогов, иподьякона, дьякона, архидьякона, привратника, кассира, еврейского раввина и мавританского первосвященника. В отличие от немецкого и французского переводов, в испанской П.е С.и царит не дух отчаяния и покорности, но дух несогласия и противления.
В истории немецкой П.и С.и особое место занимают фрески, написанные ок. 1484г. в притворе Мариенкирхе в Берлине. Пафосом берлинского произведения становится преодоление смерти. Берлинские фрески демонстрируют постепенное врастание средневековой мифологии смерти в мифологическую систему христианства. Если раньше эпидемии и массовая гибель людей описывались в терминах иного, пусть зачаточного мифо-поэтического ряда, то теперь они осмысляются в категориях христианской доктрины. Посланцы Смерти — скелеты — становятся рудиментом, Смерть как персонаж упраздняется, ее замещает Христос.
Двухвековая история П.и С.и завершается циклом гравюр Ганса Гольбейна Младшего (1523—1526 гг.). Гольбейн создал тот подытоживающий образ П.и С.и, который, заслонив собой историю самого жанра, вошел в европейскую и мировую культуру как его классическое воплощение. Цикл Гольбейна Младшего, состоящий из 40 изображений, основан на Большой и Малой базельских П.ах С.и.
Гольбейн Младший создал свой шедевр, опираясь на принципы, отрицающие мировоззренческую подоснову средневековой П.и С.и. Будучи сведен к чистому отрицанию, образ Смерти теряет традиционную мифологическую семантику и выходит за рамки того набора смыслов, внутри которого он некогда существовал и который запечатлен в средневековой иконографии. Скелет превращается не только в предельную персонификацию смерти, но и в ее отвлеченную аллегорию. Обычно смерть фигурировала в церковных и кладбищенских фресках как событие общественное, причем не только как массовое явление в период эпидемий, но и как предмет коллективного внимания и осмысления. В рассчитанном на приватный просмотр цикле Гольбейна смерть становится делом частным. Такой сдвиг основан на некоторых моментах живописной техники, а именно манере иллюстраторов XVI в. разрывать хоровод мертвецов на отдельные пары. Это, однако, наложилось на ренессансную индивидуализацию человека и на его обостренное переживание своей личной судьбы. Для гольбейновских гравюр характерна эстетизация темы. Приближение смерти превращается в повод извлечь из него максимальный художественный эффект - например, сопоставляя суховатую пластику скелета с пластикой задрапированного в ткани человеческого тела. В противоположность давней традиции, иллюстративный ряд совершенно заслоняет текст.
Традиции изображения смерти
Возникновение персонифицированного образа с отвратительной и устрашающей внешностью ознаменовало не только новый этап в отношении к смерти, но и новую фазу в развитии позднесредневекового сознания. Смысл этой фазы Й.Хейзинга и И.Иоффе понимают по-разному. По Хейзинге, появление скелетоподобного облика смерти связано с формированием новой маньеристической эстетики, главный принцип которой, любование безобразным, получение чувственного наслаждения от созерцания отвратительного и ужасного, был выражением психологического состояния европейца на рубеже XV-XVI вв. Вплоть до XV в. на гравюрах и фресках смерть практически невозможно отличить от других персонажей изображения, не читая подписей. Наиболее популярным со временем становится изображение смерти в виде бледного всадника, однако стоит сравнить изображения смерти на миниатюре Сен- Севера (XI век) с гравюрой 1488 года А. Дюрера чтобы понять насколько меняется иконография смерти.
Причины возникновения
В работах Й.Хейзинги, И.Иоффе и Ф.Арьеса осмысление иконографии смерти тесно связано с интерпретацией сюжетного действия "danse macabre". В самом факте появления гравюрных серий "пляски смерти" Й.Хейзинга видит симптом кризисного мироощущения средневекового человека, жизнебоязнь, страх перед красотой, поскольку, в его представлении, с ней связаны боль и страдание. Популярность "макабрической" символики в эпоху "осени средневековья" Й.Хейзинга объясняет жестокостями столетней войны и чумными эпидемиями, самая страшная из которых, "Черная смерть" 1347-53 гг., унесла жизнь более 24 миллионов человек.
Ф.Арьес, напротив, видит в демонстрации изображений скелетов и гниющих трупов своего рода противовес той жажде жизни, которая нашла выражение в возросшей роли завещания, предусматривающего, помимо прочего, пышные похороны и многочисленные заупокойные мессы. Отметая в "пляске смерти" какую бы то ни было социально-политическую и идеологическую мотивацию, Ф.Арьес резюмирует свои выводы следующим образом: "Искусство "macabre" не было … выражением особенно сильного переживания смерти в эпоху больших эпидемий и большого экономического кризиса. Оно не было также всего лишь средством для проповедников, чтобы внушить страх перед адскими муками и призвать к презрению всего мирского и глубокой вере. Образы смерти и разложения не выражают ни страха смерти, ни страха перед потусторонним, даже если они и использовались для достижения этого эффекта. Мы склонны видеть в этих образах знак страстной любви к миру здешнему, земному, и болезненного сознания гибели, на которую обречен каждый человек".
©

"Пляски смерти" в Западноевропейском искусстве XV в.

Тема смерти как лейтмотив пронизывает западноевропейскую культуру второй половины XIV-XV столетий. Она звучит в литературе разных жанров и направлений - от "Триумфов" Петрарки и "Богемского землепашца" Иоганна фон Зааца до проповедей Савонаролы и "Корабля дураков" Себастиана Бранта, от стихов Эсташа Дешана до "Зерцала смерти" Пьера Шатлена и поэзии Франсуа Вийона. В изобразительной традиции ни одно столетие в истории европейской художественной культуры не породило такого изобилия мотивов, связанных с темой смерти, как XV в. Во фресках, алтарной живописи, скульптуре, книжной миниатюре, ксилографиях, гравюре на меди мы постоянно встречаем сюжеты "Трое мертвых и трое живых", "Триумф смерти","Пляски смерти", "Искусство умирать". Тема смерти широко проникает и в иллюстрации первопечатных изданий - разного рода листовок, религиозно-дидактических сочинений, а также в произведения светской литературы: примером может служить гравюра "Imago mortis" с танцующими скелетами во "Всемирной хронике" Гартмана Шеделя. Смерть предстает здесь то как старуха с косой, проносящаяся над землей на перепончатых крыльях летучей мыши, то в виде мертвецов с остатками плоти на костях, то в виде скелетов. Триумфальные танцы скелетов, погоня мертвецов за людьми, нескончаемые хороводы, куда мертвые вовлекают живых, гримасничающие черепа кладбищенских оссуариев, леденящие кровь картины тления - таков неполный репертуар макарбических образов в искусстве второй половины XIV-XV столетий.
В обширной литературе, посвященной "Пляскам смерти" не раз ставился вопрос о причинах столь широкого распространения этих сюжетов. Несомненно, непосредственным поводом были многие бедствия, обрушившиеся на Европу, - эпидемии чумы, начиная с 1348 г. периодически опустошавшие города, Столетняя война, голод, вторжение турок <...> И все же при всей катастрофичности бедствий они были скорее поводом, чем причиной столь широкого распространения темы смерти в изобразительном искусстве XV в. Мне кажется, прав современный французский историк Жан Делюмо, считающий успех этой темы одним из проявлений великого страха, который охватил Европу в переломный период ее истории. Тогда были поколеблены казавшиеся дотоле незыблемыми основы средневекового общества - папство, авторитет которого был подорван авиньенским пленением и последовавшей за ним великой схизмой, и империя, подвластность которой законам времени была продемонстрирована крушением тысячелетней Византии и глубоким кризисом Германской империи. Эти события сопровождались социальными потрясениями, распространением ересей и реформационных движений, наконец, новой и самой сильной вспышкой эсхатологических ожиданий, приуроченных к 1550 г.
В литературе, посвященной "Пляскам смерти", подробно рассматривался вопрос об истоках этой темы <...> Вопреки чрезвычайно распространенному мнению, тема смерти, как она предстает в литературе и изобразительном искусстве XV в., не была унаследована от средневековья. В поэзии средневековья власть, могущество, слава объявляются призрачными с позиций "презрения к миру", тогда как в стихах Вийона звучит горькое сожаление о быстротечности времени и мимолетности земных радостей.
Еще больше различий в интерпретации темы смерти в изобразительном искусстве средневековья и XV столетия. Собственно, в средневековом искусстве смерть, по удачному выражению Жака Ле Гоффа, является "великим отсутствующим" ("Среди многих страхов, заставлявших их [людей средневековья] дрожать, страх смерти был самым слабым; смерть - великий отсутствующий средневековой иконографии"). Изображения ее не имеют ничего общего с мертвецами и скелетами XV в. В искусстве средневековья смерть предстает в обычном человечьем обличье, смысл же изображенного раскрывается с помощью надписей или атрибутов. В большинстве случаев это апокалиптический всадник на "бледном коне", скачущий в ряду трех других. Сошлемся для примера на миниатюру "Апокалипсиса" из Сен-Севера нач. XI в., где всадник на "бледном коне" ничем не отличается от своих собратьев. Над головой всадника надпись "mors"(смерть). Между тем в знаменитом цикле Дюрера на ту же тему (1488 г.), всадник на "бледном коне" предстает уже в виде мертвеца с вскрытым чревом и с косой в руках, что соответствует характерной для XV в. иконографии.
<...> Смерть в интерпретации средневековья - зло, побежденное Христом, что составляет разительный контраст с характерными для XIV-XV вв. "Триумфами смерти" или изображения ее в виде царицы, повелевающей людьми <...> Нет в средневековом искусстве и устрашающих картин тления. Напротив, умершие даже в преклонном возрасте обычно изображались на надгробных плитах молодыми и прекрасными, какими они должны пробудиться в час Страшного суда. Вообще средневековье проповедовало отвращение скорее к живой плоти, нежели к мертвой <...>
Тема разложения и тления проникает в изобразительное искусство лишь на исходе средневековья, во второй половине XIV в. По-видимому, в это время сложилась легенда о "Трех мертвых и трех живых", повествующая о встрече трех королей с их умершими предшественниками, которые преследуют их со словами: "Мы были такими, как вы, и вы будете такими, как мы" <...>
Из всех вариантов макарбических сюжетов наиболее распространены в XV в. "Пляски смерти". Особенно популярны они в Германии. Литературная редакция их возникла, по-видимому, в конце XIV в., а изобразительный вариант - в первой четверти XV в. Полагают, что одной из первых росписей на эту тему была знаменитая фреска на стене галереи кладбища при монастыре в честь невинно убиенных младенцев в Париже (кладбище это было посвящено невинно убиенным царем Иродом младенцам Вифлиема, реликвии которых были подарены монастырю королем Людовиком IX)<...>
Хоронить здесь считалось почетным, а так как места всегда не хватало, старые могилы раскапывали, а кости ссыпали в открытые оссуарии, выставленные напоказ публике, охотно посещавшей кладбище. Это служило наглядным примером всеобщего равенства перед смертью, что нашло отражение в словах Вийона, с насмешкой завещающего свои очки слепцам из госпиталя "Трехсот", дабы помочь им отличить кости честного человека от костей негодяя на кладбище Невинных. Идеей всеобщего равенства перед смертью проникнут и замысел росписи, состоявшей из длинной вереницы танцующих пар. Представители всех сословий вовлекались здесь в хоровод их партнерами-мертвецами, представленными в виде скелетов с остатками плоти и вскрытым чревом<...>В "Плясках смерти" живут отзвуки дохристианских народных поверий о кладбищенских плясках мертвецов <..>. Эти поверья идут вразрез с церковным учением об отделении души от тела в момент кончины человека, и долгое время осуждались как языческие. В тексте пенитенциалия (покаянной книги) XI в. кающемуся задается вопрос, не участвовал ли он в погребальных плясках, придуманных язычниками, которых обучил этому дьявол <...>. Ц. Г Нессельштраус "Культура Возрождения и средние века" (в сокращении)

@темы: обряды и традиции, гравюры, нотки вечности (музыкальные полотна), Пляска смерти, Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы), Изобразительное искусство

---

Эпитафии

[Br. Samedi]

Это надписи на надгробных памятниках и плитах Древнего Рима, причем они реально подлинные, и им страшно представить сколько лет! Оказалось, что тогда многие делали эти плиты еще при жизни.
"Юкунд, носильщик, раб Тавра. Пока жил, был мужем и умел постоять за себя и за других. Пока жил, жил честно."
"Италии, гардеробщице Кокцеи Филлиды, прожила 20 лет. Акаст, сотоварищ по рабству, соорудил надгробие в соответствии со своей бедностью."
"При жизни соорудил себе надгробие Гай Гаргилий Гемон, который был куплен у Агриппы императором божественным Августом и отпущен на волю, педагог, вольноотпущенник, благочестивый и добродетельный. Я прожил без тяжбы, без спора, без долгов так долго, как мог, друзьям я был верен, имуществом беден, душою богат. Да пребудет в добром здравии тот, кто прочел эту надпись."
"Тит Цессоний, сын Квинта, из Сергиевой трибы, ветеран Пятого Галльского легиона.
Жил покуда, пил я вволю. Пейте, кто остался жив."
"Сладостная твоя Антипатра, я здесь и нет меня здесь."
"Квинт Тампий Гермерот соорудил памятник дражайшей супруге, с которой прожил без единой жалобы 18 лет, по желанию которой поклялся, что после нее не будет иметь другой жены."
"Аврелий Никета Аврелии Элианете, дочери, достойно заслужившей, соорудил надгробие. Землекоп, смотри, не копай! Бог имеет большое око, смотри, и у тебя ведь есть дети!"
"Луций Цецилий Флор, прожил 16 лет и 7 месяцев. Кто здесь справит малую или большую нужду, пусть на того разгневаются боги всевышние и подземные."
«Гай Юлий Мигдоний, родом парфянин, рожден свободным, захвачен в плен во взрослом возрасте и привезен на римскую территорию. Когда он благодаря счастливой судьбе сделался римским гражданином, то соорудил себе гробницу, имея 50 лет от роду. Я старался пройти весь путь жизни от зрелости до старости; теперь прими меня, камень, охотно; с тобой я буду свободен от забот»
«Я запрещаю касаться моих останков! Публий Вероний Каллист, человек наилучший, здесь погребен»
«Богам Манам Мелиора, счетчика. Прожил 13 лет. У него были такая память и такие знания, что он превзошел достижения всех, начиная с древнейших времен и вплоть до дня своей кончины. Описать же подробно все то, что он знал, можно скорее в целом томе, чем в надписи. Секст Ауфустий Агрей, наставник несчастнейший, соорудил надгробие шириною в два фута и длиною в шесть футов своему домородному рабу, который скончался в 897 году от основания Рима (= 144г. н.э.)»
«Гиппократу, рабу Плавта, управляющему рабами на вилле, поставили надгробие сельские рабы, которыми он управлял умеренно»
«Посвящено богам Манам. Тиберию Статорию Гемину, колону (земледельцу) Пакцианского имения, святейшему человеку невиннейшей души, Нумизия, императорская рабыня, своему достойно заслужившему супругу, с которым прожила 14 лет без всякого повода на что-либо пожаловаться, вместе с Каприолом, внебрачным сыном, поставила памятник»
«Прожил 52 года. Богам Манам Тиберия Клавдия Секунда, императорского вольноотпущенника. Здесь у него все с собой.
Бани, вино и любовь разрушают вконец наше тело,
Но и жизнь создают бани, вино и любовь.
Меропа, императорская рабыня, сделала гробницу своему дорогому сожителю, себе, своим близким и потомкам».
«Тимофее, своей домородной рабыне, соорудил надгробие Марк Ульпий Никанор. Солнце, тебе для отмщения вверяю того, кто наложил на нее руку»
«Богам Манам Марка Канулейя Зосима, который прожил 28 лет, соорудил надгробие патрон своему достойно заслужившему вольноотпущеннику. Он за свою жизнь никому не сказал дурного слова, не сделал ничего против воли патрона, всегда у него находилось большое количество золота и серебра, из которого он никогда ничего себе не присвоил. Он превзошел всех в искусстве чеканки»
«Богам Манам Секста Перпенны Фирма. Я жил, как хотел; как умер, не знаю»
«Гай Туллий Геспер соорудил себе склеп, куда будет помещен его прах. Если его кто-нибудь повредит или вытащит, я желаю ему, чтобы он, страдая телом, жил долго, а когда умрет, пусть не примут его подземные боги».
«Огульний, пекарь, друг, специалист по тончайшей пшеничной муке».
«В ширину 22 фута, в длину 26 футов. Марк Камурий Соран, сын Публия, из Ромилиевой трибы. Этот памятник не перейдет к наследнику. Не быть мне здоровым, если я напишу на этом памятнике еще чье-либо имя!»
«Сейя Марцеллина, дочь Тита, себе и Вибеннию Марцеллину, сыну, при своей жизни поставила надгробие.
Что хотела, то и могла; что могла, то и хотела»
«Марку Антонию Нигру, ветерану-гладиатору, выступавшему во фракийском вооружении, который прожил 38 лет, выступал в гладиаторских боях 18 лет. Флавия Диогенида своему мужу, достойно заслужившему, на свои средства поставила памятник»

@темы: древние захоронения, цитаты, атрибуты погребения и похорон

---

Кладбища Бухареста

[Br. Samedi]

Кладбище Генча (Ghencea)

+галерея+

Кладбище Беллу (Bellu)

Bellu is the most famous cemetery in Bucharest, Romania.It is located on a plot of land donated to the local administration by Baron Barbu Bellu. It has been in use since 1858.

flickr.com
отчет

@темы: румынские кладбища

---

Революционные погосты Парижа

[Miss_N]

Кладбище Мадлен. Искупительная часовня.

Кладбище Мадлен. Искупительная часовня.
Что касается истории, то на кладбище прихода Св. Магдалины в 1770 году были захоронены 103 жертвы фейерверка, устроенного 30 мая в честь свадьбы дофина (будущего Людовика XVI) и Марии-Антуанетты. История с фейерверком рассказана, например, у А. Дюма в романе «Жозеф Бальзамо». Затем на этом месте были похоронены швейцарские гвардейцы, защищавшие дворец Тюильри 10 августа 1792 г. Потом наступила очередь самого Людовика (казнен 21 января 1793 г.) и его супруги (16 октября 1793).
Гильотина в то время стояла на площади Революции, а кладбище Мадлен находилось неподалеку. Захоронения гильотинированных там проводились с мая 1793 по март 1794. Вот список некоторых знаменитых жертв:
- 22 депутата- жирондиста
- мадам Ролан
- Шарлотта Корде
- графиня дю Барри, фаворитка Людовика XV
- Филипп Эгалитэ
- эбертисты
Затем кладбище заполнилось, и захоронения там прекратились 25 марта 1794 г.
Останки короля и королевы были эксгумированы при Реставрации и захоронены в аббатстве Сен-Дени 21 января 1815 года.



В 1826 г. на месте кладбища Мадлен была построена так называемая Искупительная часовня в неороманском стиле (сейчас это 8-ой округ Парижа, сквер Людовика XVI).





В часовне находятся следующие скульптурные группы, посвященные королю и королеве:
-Людовик XVI, которого ангел поднимает на небо;



- Мария-Антуанетта, поддерживаемая Религией (у статуи Религии черты лица мадам Елизаветы, сестры короля).



В часовне каждый год 21 января проводится поминальная месса.
Материалы взяты из Интернета.

Кладбище Эрранси.

Кладбище Эрранси.
Кладбище Мадлен было закрыто 25 марта 1794 года, и Коммуна Парижа решила открыть новое кладбище. Нашли земельный участок в предместье Монсо, бывшем владении герцога Орлеанского (сейчас это перекресток улиц Рошер и Монсо, станция метро Вильер).
При входе на кладбище находилась доска с надписью "Dormir, enfin". (думаю, что это влияние дехристианизации...)
Там были похоронены 943 человека, обезглавленных на площади Революции в период с 25 марта по 9 июня 1794 г., затем еще 176 человек, гильотинированных с 11 по 28 термидора II года (июль 1794 г.)
Наиболее известные личности среди них :
- Дантон, Демулен и другие дантонисты
- химик Лавуазье
- мадам Элизабет, сестра Людовика XVI
- Максимильен и Огюстен Робеспьеры, Сен-Жюст, Кутон, а также члены Коммуны, и среди них сапожник Симон, "воспитатель" дофина.
Кладбище продолжало функционировать и при Директории (там был похоронен и бывший прокурор Фукье-Тенвиль).
Оно было окнчательно закрыто 23 апреля 1797 г. На этом месте стали проводить народные гуляния с танцами ("Chaumiere".
В 1817 г. Людовик XVIII приказал проводить здесь раскопки, чтобы найти останки своей сестры ( затея успехом, конечно, не увенчалась). В период с 1844 по 1859 гг., при прокладке бульвара Курсель, в парижские катакомбы было перенесено множество останков людей, найденных здесь.
Сейчас лишь скромная табличка на ул. Монсо напоминает о существовании этого кладбища.

Кладбище Пикпюс.

Кладбище Пикпюс.
И в заключение цикла о кладбищах Революции (чтобы уже покончить с этой мрачной темой).
Кладбище Пикпюс – единственное частное кладбище в Париже. Оно было создано в июне 1794 г. в саду монастыря августинок , который был закрыт 2 года назад, в 1792 году.
Кладбище находится на ул. Пикпюс, 35 (12-й округ Парижа) и открыто для посещений только в послеобеденное время с 14 до 18 ч. Ехать до ст. метро Picpus или Nation.
Кладбище находится в нескольких минутах ходьбы от площади Нации, где стояла гильотина в июне-июле 1794 г. (это место раньше называлось площадью Трона, затем его переименовали в площадь Поверженного Трона). На этом кладбище похоронены жертвы закона 22 прериаля. В период с 13 июня по 27 июля 1794 г. в двух братских могилах в саду Пикпюс было похоронено 1306 человек:



Их имена высечены на стенах часовни, находящейся у входа на кладбище:




Из 1109 мужчин, похороненных здесь, 108 человек составляли дворяне, 108 – духовенство, 136 – монахи, 178 – военные и 579 – представители третьего сословия. Из 197 женщин: 51 дворянка, 23 монахини и 123 мещанки. Среди них были 16 компьенских кармелиток в возрасте от 29 до 78 лет, которые были беатифицированы в 1906 году:



Из знаменитых жертв террора, погребенных здесь, можно еще вспомнить поэта Андре Шенье и Александра де Богарнэ, первого мужа Жозефины.
Захоронения были прекращены после 9 термидора.
В 1797 году сад был тайно куплен принцессой Амели Зефириной де Сальм-Кирбург, брат которой Фредерик был погребен здесь.
Вид сада:


Фрагмент старого деревянного забора:


В 1803 году была организована подписка с с целью купить здание бывшего монастыря и землю. Члены семей похороненных здесь основали Комитет Общества Пикпюс для того, чтобы приобрести участок для другого кладбища рядом с общими могилами. Многие из этих знатных семей потом использовали это кладбище для захоронений своих родственников.
Здесь похоронен маркиз де Лафайет, умерший своей смертью. Над его могилой развевается американский флаг. Каждый год 4 июля сюда приходит американский посол, чтобы почтить его память. Маркиз покоится рядом с женой, урожденной Адриенной де Ноай, одна из сестер которой, Луиза, а также ее мать, урожденная Анриетта д’ Агессо, и бабушка со стороны отца, Катрин де Коссе-Бриссак, лежат здесь в общих могилах.



В 1935 г. на этом кладбище был похоронен Ж. Ленотр, историк и писатель, написавший много книг о Революции.
Иллюстрации взяты отсюда:

Кладбище Сен-Маргерит.

Кладбище Сен-Маргерит
И последнее революционное кладбище в Париже .
Кладбище святой Маргариты находилось во времена Революции возле деревушки Шаронн, рядом с церковью святой Маргариты (сейчас это ул. Сен-Бернар, 36, в 11-ом округе Парижа). Это кладбище использовалось для погребения гильотинированных на пл. Бастилии между 9 и 12 июня 1794 г, затем первых жертв с пл. Поверженного Трона, до того, как их стали хоронить на Пикпюс.
Предположительно, именно здесь было похоронено тело "ребенка из Тампля", Луи-Шарля, сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты, умершего в 1795 году в возрасте 10 лет от туберкулеза.
Как известно, доктор, делавший вскрытие, сохранил его заспиртованное сердце. В 2000 г. был произведен генетический анализ тканей. Эксперты пришли к выводу о том, что релевантные генетические признаки совпадают с признаками ДНК, извлечённой из волос Марии-Антуанетты и волос сестры Людовика; таким образом, этот факт считается доказательством того, что дофин действительно умер в Тампле в 1795 году. Впрочем, эта точка зрения также нашла своих оппонентов.
После проведения экспертизы сердце было 8 июня 2004 года погребено в базилике Сен-Дени под Парижем, усыпальнице французских монархов.
Людовик XVII вошёл в историю как невинная жертва Великой французской революции; его судьба — символ её тёмной, жестокой стороны

@темы: исчезнувшие кладбища, Некрополи Парижа

---

Сен-Дени

[~Утро Полины~]

Аббатство Сен-Дени (фр. Abbaye de Saint-Denis) — бенедиктинское аббатство в Сен-Дени, северном пригороде Парижа, главный монастырь средневековой Франции.
В I веке на этом месте существовало римское поселение под названием Катуллиак (лат. Catulliacum). Согласно преданию, сюда, со своей отрубленной головой в руках, пришёл с Монмартра первый епископ Парижа святой Дионисий Парижский (часто отождествляется с Дионисием Ареопагитом).
В 475 г., с благословения святой Женевьевы, над гробницей святого построили первую базилику. При короле Дагобере I здесь был основан монастырь бенедиктинцев, и в 630 г. базилика была перестроена и стала главным храмом монастыря.
Наибольшего расцвета аббатство достигло во времена аббата Сугерия, при участии которого в 1137—1144 гг. была построена монастырская церковь — первое сооружение в готическом стиле, оказавшее влияние на развитие готики во Франции. В начале XIII в. Людовик IX Святой приказал перенести в базилику прах своих предшественников и создать для них надгробия. С этого момента церковь служила усыпальницей французских королей. Аббатство, где захоронены почти все короли Франции, а также члены их семей, часто называют «королевский некрополь Франции».
Здесь похоронены 25 французских королей (начиная с Дагобера I, † 638), 10 королев и 84 принца и принцессы. Часть западного фасада, двух башен и паперти принадлежат к постройке Сугерия, министра Людовика VII (1140). Галерея с 37 окнами высотой 10 м, XIII в. Внутренняя часть храма и статуя св. Дионисия — более позднего происхождения. Многие из древних гробниц были уничтожены в октябре 1793 г.; некоторые были перевезены в Париж, но возвращены на свои места Виолле-ле-Дюком.
Особенно замечательны гробницы Людовика, сына Людовика Святого, Людовика XII и его супруги Анны Бретонской, Генриха II и его супруги Екатерины Медичи (работы Жермена Пилона), Дюгеклена, Франциска I и мозаичный надгробный памятник Фредегунды († 597).
В Сен-Дени хранился королевский штандарт — орифламма. Сен-Дени было разграблено и закрыто во время Великой французской революции, останки погребенных выброшены в ров. В 1814 году при реставрации кости королей и членов их семейства были собраны в оссуарий аббатства. В крипте здания были перезахоронены казнённые во время революции Людовик XVI и Мария-Антуанетта, а также умершие в эмиграции принцы и принцессы. В 1820 году здесь же был погребён убитый Лувелем герцог Беррийский, а в 1824 — Людовик XVIII. С июльской революцией 1830 г. захоронения в аббатстве прекратились; гранитная плита, приготовленная для себя отправившимся в изгнание в 1830 г. Карлом X, осталась неиспользованной.
В здании старого аббатства с 1815 г. располагается основанный в 1801 г. Наполеоном в Экуане Институт для дочерей и сестер кавалеров ордена Почётного легиона. В 1869 аббатство было реставрировано знаменитым архитектором Виолле-ле-Дюком. Сейчас это национальный памятник.
9 июня 2004 года в церкви было захоронено сердце Людовика XVII, малолетнего, признанного правительствами многих европейских государств и США, но фактически не взошедшего на престол, короля Франции, сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Предыдущие похороны короля Франции в Сен-Дени проходили в 1824 году, это был его дядя (и формальный преемник) Людовик XVIII, под аккомпанемент специально созданного композитором Николя-Шарлем Бокса «Реквиема в память Людовика XVI для мужского хора и духовых инструментов, на смерть Людовика XVIII» (Requiem à la mémoire de Louis XVI pour chœur d’hommes et instruments à vent, dédié à Louis XVIII). ©

Фасад





Витражи





Бронзовые двери. Были расплавлены; реконструированы в середине XIX в.


Когда я увидел нижеследующие фото, я чуть не расплакался... Не тянуло меня существенно так, как иных, во Францию, ну да не миновал я этой участи... Захотелось смертельно, ибо:











и подробнее:

























Катька Медичи

Людовик XIV, Король-Солнце



Даааа, всего 25 королей, 10 королев, 84 - принцы и принцессы...

Статья на тему

@темы: погребальные сооружения, Некрополи Парижа, французские кладбища

---

Сан-Микеле, Венеция

[Br. Samedi]

Сан-Микеле (итал. San Michele) — остров в Венеции (Италия). Долгое время в крепости на острове находился монастырь, затем тюрьма, но по распоряжению Наполеона I остров был в 1807 преобразован в исключительное место для захоронения венецианцев. На кладбище три отдела: католический, православный и протестантский.
На острове похоронены многие выдающиеся люди мира, в их числе:
* Игорь Стравинский
* Сергей Дягилев
* Иосиф Бродский
* Барон Корво (Фредерик Уильям Рольф)
* Зоран Музич
* Луиджи Ноно
* Эзра Паунд
* Эленио Эррера
* Эмилио Ведова
Кладбище можно увидеть в клипе Светланы Сургановой "Неужели не я" на стихи Бродского.

Остров мертвых

Венецианское кладбище — это отдельный маленький остров между Фондамента Нуова и Мурано, центром венецианского народного промысла по выдуванию стекла. Кладбищенский остров носит имя Святого Михаила и со стороны моря выглядит как крепость.Это, кстати, "Лодка Данте" плывет в венецианской лагуне работы московского скульптора Григория Франгуляна (для идентификации - это его Окуджава выходит из арбатской подворотни). Данте и Вергилий - бронзовая цитата из "Божественной комедии". Правда, Сан Микеле мало напоминает ад...



Это обычное кладбище, но старое, ухоженное и красивое:



здесь пронумерованы все деревья

и стена разделяет протестантскую часть кладбища от католической и православной.
Кладбище мемориальное и снабжено указателями: официальными и рукодельными:

Надгробие Бродского лаконичное, как чистый лист бумаги с напечатанной на нем строчкой...

Бродский лежит в евангелистской части кладбища. Здесь давно никого не хоронили, и эта часть кладбища выглядит немного запущенной. В основном здешние обитатели - семьи английских моряков, век примерно 19-ый.

В православной части кладбища несколько русских могил:

Дягилев, на чьем надгробии лежат несколько размокших от венецианской сырости пуантов.



В остальном - старый респектабельный некрополь, где больше не хоронят и где, по выражению беллетриста Чхартишвили, можно ощутить дух не смерти, но вечности.



В этой части кладбища могилы рубежа 19-20 веков



Есть на острове Сан Микеле и старое военное кладбище. Это памятник авиатору Пьетро Пенцо. Стала выяснять, оказалось, он погиб на полюсе во время поисков экспедиции Нобиле.

Пишет  Bellena:
Блеск и запустение Острова Мертвых (Сimitero di San Michele)
Кладбище Сан-Микеле расположено в одноименном острове в венецианской лагуне между Венецией и островом Мурано. На самом деле когда-то это были два острова, Святого Христофора и Святого Михаила Архангела, которые объединили в один, засыпав узкий канал между ними.

Название остров получил от заложенного еще в 10 веке монастыря Михаила Архангела, который призовет мертвых из могил в день Страшного Суда. В 1212 году здесь обосновались монахи камальдолийцы, собравшие богатейшую библиотеку в 180 000 томов и 36 000 манускриптов. Церковь San Michele in Isola, архитектурная доминанта острова, построена в 1469 году архитектором Мауро Кодусси и считается первой церковью в стиле Ренессанса в Венеции. Рядом с ней находится капелла Эмилиани (1543).

При Наполеоне монастырь стал политической тюрьмой. Кроме того, французский император в 1807 году издал указ о том, что мертвых нельзя хоронить при церквях и в садах Венеции. До этого захоронения делали в церковных дворах или при церквях, а когда там не оставалось места, останки переносили на острова в венецианской лагуне, например, на Sant'Ariano. Для нового кладбища был выбран остров Святого Христофора, автором проекта стал архитектор Джан Антонио Сельва. В 1836 году для расширения кладбища засыпали канал, отделяющий Сан-Микеле от Сан-Кристофоро, и с 1837 все кладбище на двух островах стало носить имя Сан-Микеле.

Что касается острова San Cristoforo della Pace, в 14 веке там была ветряная мельница, а затем были построены госпиталь и монастырь, в котором сначала проживали августинцы, а затем бригиттки.

Кладбище делится на еврейскую, католическую, православную и лютеранскую части. На православной похоронены Сергей Дягилев и Игорь Стравинский, и Иосиф Бродский - на лютеранской.





Церковь и монастырские здания



Ограда кладбища

Церковь Святого Михаила и остров Мурано. Желтая пристань у церкви - остановка вапоретто

Монастырский двор



И само кладбище





















































галерея и еще одна

Пишет  Bellena:

@темы: итальянские кладбища, клипы/ролики/передачи

---

Некрополь в Гродно - обычная прогулка по необычному месту

[Br. Samedi]

Сельское кладбище.Константин Ваншенкин

Не обойденная Богом
Эта деревня в садах.
Кладбище прямо под боком,
Как говорят, на задах.
Спят, ни о чем не жалея,
Возле домишек своих.
Смерть их убила?.. Скорее
Жизнь уничтожила их.
Под шелестом яворов низких
Отлогий кладбищенский склон,
Весь в звездах, крестах, обелисках
Давнишних и новых времен.
Мы друга вот здесь хоронили
В цветах и венках кумача.
Теснясь, подступали к могиле,
Чужие могилы топча.
Порой полустёртые даты
Смятенно улавливал глаз.
Но все это было когда-то,
Но все это было до нас .
У друга лицо неживое.
И каждый себя самого,
В раздумье склонясь головою,
Представил на месте его.
И было на сердце печально,
И стал расходиться народ,
Когда я увидел случайно:
По кладбищу мальчик идёт.
Проходит, немного робея,
Но смерть для него не страшна.
Он будто бы в зале музея,
Где звонко стоит тишина,
Где деревом, камнем, железом
Отмечены жизни края.
Он смотрит с живым интересом,
Дыхание затая.
Минует, как что-то пустое,
Тяжёлые склепы купцов
И чуть не завидует, стоя
У строгой могилы бойцов.

Казалось бы, какая может быть экскурсия на кладбище, что там вообще может быть интересного? Но на самом деле такие вопросы возникают лишь у тех людей, которые не очень интересуются историей, а кладбище в их понимании — это современное нагромождение могил, разбитых на участки.
Сегодня я хочу рассказать вам про гродненский некрополь, сравнить его со Львовским, отыскать могилы известных людей и показать тот отпечаток истории Гродно и региона, который оставили ЛЮДИ. Не знаю, получится ли этот пост большим, или же будет маленьким, но мне есть что сказать (главное, за интересными местами и ходить далеко не нужно).
Я давно знал, что на кладбище, которое расположено в Гродно на улице Антонова, находится могила Элизы Ожешко. Но все никак не удавалось почтить память великой писательницы. Так вот, недавно, отправив жену за покупками на Скидельский рынок, который находится буквально через дорогу, сам пошел на импровизированную экскурсию по программе «сам себе».
Буквально через метров 20 от входной брамы начинается самое интересное — дивного вида могилы, надгробия, стелы и склепы, которые начали устанавливать здесь с конца ХVIII века. Вообще свою историю гродненское кладбище на Антонова начинает в конце XVI века, но официально все началось лишь в 1792 году, когда в след за Вильнюсом и Львовом на восточной границе Речи Посполитой в Гродно появилось свое католическое фарное кладбище. Инициатором закладки фарного кладбища стал отец Józef Muczyński (умер 4 февраля 1793 года). Сейчас его площадь составляет чуть больше 3 га, во Львове же это 40 гектаров.
Фарное кладбище в Гродно
Письменных свидетельств о времени основания старейшего православного кладбища в Гродно нет. В конце ХVIII века, вместе с вхождением Принеманского края в состав Российской империи и образованием в 1801-1802 годах Гродненской губернии, в городе начинает формироваться православное кладбище (рядом с католическим, почти 5 га), вынесенное за пределы центральной части города. Новое православное кладбище было отдано под попечительство Гродненского Софийского православного собора. Основанием для такого рода решения было, вероятно, и то, что у подошвы этого кладбища, вдоль всего берега Немана (в продолжение нынешней Подольной улицы) находились две православные церкви с «могилками».
Надгробие-колонна на кладбище в Гродно
Если судить по хронологии проводившихся здесь захоронений, то имеются достаточно убедительные основания считать началом его истории конец ХVIII столетия. Одним из подтверждений этому могут быть сохранившиеся до настоящего времени надгробия в форме округлых или квадратных обелисков-колонн, изготовленных из кирпича, скрепленного известью с глиной. Вероятно, одни из них были отштукатурены изначально, на другие штукатурка наносилась спустя годы с целью консервации, третьи и сегодня стоят во всей своей кирпичной наготе.
Датировку самых старых из обелисков-колонн затрудняет отсутствие у их основания специальных плит со сведениями об упокоившихся. Вывороченные из своих ниш, а затем варварски уничтоженные, они не оставляют никаких надежд на их прочтение.
Большую часть старого православного кладбища занимают могилы горожан 50-70-х годов. В это время на кладбища, ставшим уже городским и коммунальным, хоронили людей, не взирая на их национальность и конфессиональную принадлежность. В то время как на каталочиеском «современных» захоронений практически нет. Интересный пример захоронения 1967 года — видимо, любящая мать все что могла сделала для сына…
Лично меня на кладбище поразило огромное число могил чиновников Российской Империи. Конечно, на кладбище покоятся представители всех социальных слоев православного Гродно. Между тем, достаточно даже бегло взглянуть на старинные надгробия, чтобы придти к выводу, что здесь похоронены только наиболее зажиточные граждане. Небольшая часть могил обездоленной части жителей города со временем пропала, т.к. обычные люди не могли позволить себе раскошный памятник, а простой деревянный крест хранил память о погребенном не более трех-пяти лет.
На старом православном кладбище не похоронен ни один из более чем тридцати гродненских губернаторов: они как прибывали сюда по назначению свыше из различных регионов страны (преимущественно из тогдашних столиц — Москвы и Петербурга), так и уезжали все по тем же высоким указам, отбыв на высоком губернаторском кресле от нескольких месяцев до 3-7 лет.
Поразило и то, что практически на каждом памятнике можно было узнать, кем был умерший, порой, от чего умер и кому приходится родственником.
Если проводить сравнение со Львовским некрополем, то у нас в Гродно можно встретить похожие по исполнению памятники — модные тенденции, так сказать, четко прослеживаются — это и стилизованный под дерево гранит, и композиции, высеченные в камне. Единственное отличие — во Львове есть экскурсоводы, вход на кладбище платный, территория ухожена.
В самом начале православного кладбища у входа в часовенку можно найти могилу матери Максима Богдановича. На ней так и написано: «Мацi паэта». На соседнем кладбище, католическом, находится могила Элизы Ожешко. Оба памятника самые обычные. Если честно, я не ожидал такой простоты для таких людей.
Из известных могил могу посоветовать посетить памятник герою войны 1812 года С.Н. Ланского.
Гродненское кладбище хранит память не только о покоящихся здесь горожанах (священнослужителях, чиновниках, военных, купцах, мастеровых), но и тех, кто создавал надгробия. Любой, кто будет гулять по кладбищу не раз обратит внимание на памятники, сделанные Болеславом Шишкевичем. Сам мастер прожил всего 29 лет, его же мастерская под руководством жены сделала ему памятник (за костелом на каталическом кладбище).
О его жизни известно немного. Происходил он из обедневшей шляхты. В 1874-1876 годах учился в Волковысском уездном училище. Потом переехал в Гродно. В 24 года он обвенчался в Гродненском фарном костеле с Ромой-Марией Протасович. Через пять лет Шишкевич умер от скоротечной чахотки. Рома-Мария взяла в свои руки фирму-мастерскую Б.Шишкевича и стала во главе ее. Судя по датировке надгробий, изготовленных в этой мастерской (клейма – «Шишкевич», «Б. Шишкевич, «Мастерская Б.И.Шишкевича в Гродно», «Б.Шишкевич, Гродно, ул.Гончарная», реже – «Р. Шишкевич»), она продолжала свою деятельность до 1907 года.
Еще одним замечательным мастером кладбищенских памятников был Василий Андреевич Качан (1853-1907). Его руками воздвигнуты на гродненском кладбище сотни прекрасных надгробий. Мастерская Качана просуществовала в Гродно до 1928 года. Надгробия, изготовленные в ней, отличались добротностью, строгостью линий, а благодаря основному материалу (граниту) — прочностью и долговечностью. В мастерской выполнялись заказы как православных, так католиков. На Фарном кладбище в Гродно, в конце XIX — начале XX века было установлено немало творений рук династии Качанов.
текст и другие фотографии belarus-travel.by/2008/08/18/nekropol-v-grodno-...

@темы: древние захоронения, белорусские кладбища, Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы)

---

Монпарнасское кладбище

[Br. Samedi]

Кладбище Монпарнас или Монпарнасское кладбище (фр. Cimetière du Montparnasse) — одно из самых известных кладбищ Парижа. Расположено в южной части города, в районе Монпарнас (14-й городской округ). Основано в 1824 г. на месте бывших ферм, поначалу называлось «Южное кладбище».
Известные постояльцы

М.А. Грива. Кладбище Монпарнас в Париже: пространство мертвых или пространство живых?

«Современные кладбища, - писал Жан Дидье Урбан, - служат тому, чтобы растворить смерть в жизни <...> Они имеют эстетическое назначение, как и «живые» трупы, которые они призваны принимать. Кладбища превратились в пространство жизни, стали использоваться как парки, как недвижимое имущество <...> Кладбище становится туристическим местом! Что означает эта культурная и социальная трансформация? <...> Пространство мертвых становится экзотическим. Став туристическим аттракционом, культурной достопримечательностью, оно выставляется напоказ как своего рода палеолитический монстр <...> И это массовое явление, которое, смешивая культурные и развлекательные практики, только подчеркивает процесс трансформации функционирования кладбища» .
Действительно, роль сакрального переосмысливается в современным мире и кладбища подвергаются процессу десакрализации. Однако все не так однозначно: тот факт, что практики, не связанные со смертью, имеют место на кладбище, не отменяет ни его изначальной функции, ни традиционных норм поведения. Таким образом, приобретая новые функции, часто контрастирующие с традиционным сакральным назначением этого места, кладбище становится пространством возможного конфликта. Что же представляет собой кладбище в современном городе? Каковы его функции? Каковы формы поведения людей в этом месте? Попробуем ответить на эти вопросы на примере кладбища Монпарнас в Париже.
Кладбище Монпарнас одно из самых знаменитых кладбищ Парижа, как и квартал, в котором оно расположено. Основанное в 1824 г. на месте бывших ферм, поначалу оно называлось «Южное кладбище». Многие из тех, кто сегодня составляет художественно- литературную историю Парижа, похоронен на кладбище Монпарнаса. Здесь похоронены Щарль Бодлер, Сэмюел Беккет, Шарль Гарнье, Эмиль Дюркгейм, Пьер Ларусс, Ги де Мопассан, Филипп Нуаре, Симон Петлюра, Жюль Далу, Жан Поль Сартр, Сен-Санс, Серж Гинзбург и многие, многие другие.
Представленный далее анализ основан на материале полевых наблюдений, которые проводились в апреле-июне 2007 г. Был использован метод «плавающего наблюдения», введенный и описанный К.Петонне. Он состоит в том, чтобы «при любых обстоятельствах оставаться открытым, не концентрировать свое внимание на конкретных объектах, «плавать» по полю наблюдения до тех пор, пока из каких-то элементов, их повторений, совпадений не вырисуется сама собой информация без изначально заданных рамок и вопросов, безо всякого априори» . Следует отметить, что К.Петонне говорит о «плавающем наблюдении», как о методе городской этнологии, изучающей пространства, где функционируют, живут, двигаются без заданного направления, без определенных правил безликие, безымянные массы незнакомых друг с другом людей. По мнению исследовательницы, этот метод способен привести нас к открытию и последующему осмыслению скрытых механизмов и правил, которые неочевидным образом действуют в пространстве города.
Опираясь на проведенные исследования, я выделила четыре функции кладбища Монпарнас. Основная его функция определяется тем, что это место погребения умерших. Этому соответствует целый комплекс представлений, эмоций, норм поведения. В современном городе классический набор функций сохраняется, но наряду с ним появляются и другие.
Традиционно кладбище представляет собой сакральное пространство, предназначенное для мертвых, для похорон, для молитвы. Эта функция естественным образом присутствует на кладбище Монпарнас. Во время полевых наблюдений я присутствовала на пяти похоронах и регулярно встречала людей, которые приходят на кладбище к могилам своих близких. Их легко отличить от других посетителей: у них в руках зеленые лейки, которые можно взять на любом входе у постов охранников. Но иногда они используют пластиковые бутылки, принесенные специально однажды и спрятанные возле могилы, за которой они ухаживают. Воду набирают в многочисленных колонках, которые распределены по всей территории кладбища. Обыкновенно такие посетители направляются прямо, нигде не задерживаясь, к нужной могиле, поливают там цветы, убирают старые цветы и другой мусор, просто стоят возле могилы в медитативном молчании. Впрочем, порой они бывают любопытны, особенно если замечают что-то необычное в их понимании (например, я с моим блокнотом). Однажды проходя мимо меня, когда я что-то быстро записывала в блокнот, мужчина лет 50 спросил: «У Вас вдохновение?». Я ответила: «В каком-то смысле да».
Вторая функция кладбища заключается в том, что это место работы. Здесь всегда можно встретить работников кладбища или представителей различных фирм, предоставляющих ритуальные услуги. К услугам таких фирм обращаются родственники умерших, нанимая их сотрудников ухаживать за могилой, приносить или сажать цветы и т.п. Работники кладбища более многочисленны, чем представители соответствующих фирм, и выполняют самые различные обязанности. Это охранники, которые встречают посетителей на входах на кладбище, но иногда покидают свой пост, чтобы проверить, все ли в порядке на территории. Это одетые в ярко желтые клеенчатые комбинезоны работники, с опрыскивателями, которые, видимо, проводят дезинфекцию. Это дворники и многие другие, которые убирают территорию кладбища, моют могилы, реставрируют их и выполняют самые разные другие задачи. Они повсюду: работают, направляются куда-то, прогуливаются, общаются между собой, наблюдают за туристами и другими посетителями. По территории кладбища ездит довольно большое количество машин. В основном это кладбищенские машины, которые развозят землю, плиты, инструменты; увозят мусор; маленькие открытые машины, в которых охранники совершают объезд территории; машины реставраторов и т.п. Можно встретить также посетителей, которые подъезжают к могилам своих родственников на машине. Судя по всему, для этого у них есть специальное разрешение.
Очевидно, что работники кладбища чаще всего знакомы между собой, приветствуют друг друг при встрече, общаются, обсуждают свою работу и не только. Они любят наблюдать за туристами, за их реакцией на тот или иной памятник; могут с удовольствием указать дорогу, посоветовать пойти посмотреть какую-нибудь знаменитую могилу.
Следует отметить, что работники по-разному относятся к кладбищу и, по-видимому, это зависит от функций, которые они выполняют, точнее от того, насколько близко они соприкасаются непосредственно со смертью. Некоторые настолько привыкли находиться на кладбище, что сакральность этого места, похоже, вовсе стерлась в их сознании; они воспринимают его исключительно, как место работы. Например, однажды я наблюдала за гравером, который выгравировывал надпись, сидя прямо на могильной плите, на которой также стояло включенное радио. Он работал и слушал музыку и новости. Кроме того, многие оставляют инструменты своей работы небрежно брошенными прямо на могилы. Другое поведение можно наблюдать у охранников, которых сама их роль обязывает напоминать посетителям о должном уважении к кладбищу. Подобное требовательное отношение я заметила также у работников кладбища, которые непосредственно принимают участие в похоронах. Один раз я наблюдала сцену: четверо работников в строгих черных костюмах с тросом, с помощью которого они только что опустили гроб в могилу, несколько раз настойчиво сделали замечание группе подростков; последние громко разговаривали и бегали по аллее кладбища. Показательно, что я неоднократно наблюдала намного более несоответствующее месту поведение посетителей, которое оставалось без малейшего упрека со стороны других работников. Конечно, люди скорее привыкают видеть кладбище, могилы, надгробные памятники и другие атрибуты смерти, чем ощущать ее в более непосредственной близости: присутствие тела, погребение, слезы близких провоцируют определенный тип поведения и даже требовательность к поведению окружающих.
Третья функция, которая меня более всего удивила, заключается в том, что кладбище Монпарнас - это просто городское, повседневное, нейтральное пространство. Другими словами, речь идет о кладбище-парке, повседневное функционирование которого может быть представлено в трех аспектах.
Во-первых, находясь фактически в центре города, кладбище полностью интегрировано в повседневное городское пространство. Множество людей (слово «посетители» здесь уже неуместно) просто привычно сокращают свой путь, проходя через кладбище. Чаще всего они не интересуются памятниками или могилами; по одиночке или в небольшой компании, они быстрым шагом целенаправленно идут к противоположному выходу, часто громко разговаривая по телефону или со своим спутником. Они очень хорошо знают дорогу, уверенно шагают между могилами и создается ощущение, что они делают это регулярно. Прямо рядом с кладбищем есть лицей, ученики которого ежедневно ходят через кладбище, чтобы сократить путь. В определенные часы можно наблюдать целые потоки подростков приблизительно 14-ти лет, которые ходят туда-обратно между центральным и другими входами. Однажды я видела также группу из 20 детей лет шести в сопровождении двух воспитательниц, которые вошли в центральный вход и вышли через противоположный.
Во-вторых, кладбище - это место отдыха, куда люди приходят почитать, отдохнуть, сидя на скамейке или даже поесть. Начиная с 12-ти часов дня (это традиционное время обеденного перерыва во Франции) можно наблюдать целый поток людей с сендвичами в руках, которые жуя гуляют по кладбищу как по парку или же устраиваются на скамейке, чтобы поесть что-то более основательное, принесенное в контейнерах. Чаще всего они приходят по одиночке или же небольшими группами по 3, максимум 5 человек. Они едят, громко разговаривают, смеются, рассказывают друг другу разные истории, а закончив свой обед, уходят, видимо, своей обычной дорогой, в зависимости от того, в какой выход им удобнее выйти. Мне удалось познакомиться с одной женщиной, которая работает преподавателем географии в лицее, о котором речь уже шла выше. Она регулярно приходит в обеденный перерыв на кладбище, чтобы перекусить, у нее даже есть свое любимое место, «своя» скамейка. По ее словам, она ходит обедать именно на кладбище, «так как это в двух минутах ходьбы от лицея, так как здесь очень приятно, нет пыли, много цветов, много деревьев, мало людей... это спокойное место». Во время нашего разговора она сказала также, что есть люди, например, среди ее коллег, которые отказываются составить ей компанию, когда она предлагает им в перерыве пойти перекусить на кладбище. Они объясняют это тем, что «так не делается» или «им неприятно есть в присутствии мертвых».
И наконец, в-третьих, кладбище является популярным местом прогулок для жителей квартала, для любителей особенностей кладбищенской атмосферы и для людей, которые приходят сюда, как они сами говорят, «подышать воздухом». Это мамы с младенцами в колясках или с детьми постарше, которые приходят часто надолго, медленно прогуливаются по аллеям кладбища или читают, сидя на скамейках, пока их дети спят. Они часто берут с собой еду, кормят детей, кушают сами, иногда играют со своими детьми или же дети сами играют, например, в прятки. Это также пожилые люди, которые приходят достаточно регулярно, когда хорошая погода, встречаются в одних и тех же местах кладбища, общаются, делятся новостями. Кладбище для них - место встреч. Среди них есть одна дама лет 60-ти, не очень хорошо одетая, с седыми, собранными сзади в хвост волосами, сильно накрашенная и с несколькими блестящими перстнями на пальцах. Я несколько раз наблюдала за ней и заметила, что она регулярно ухаживет за могилами знаменитостей, похороненных на этом кладбище. Я неоднократно пыталась с ней поговорить, чтобы выяснить, почему она это делает. Но с удовольствием рассказывая что-то сама, она всячески уходила от прямого ответа на мои вопросы. Мы встречались не один раз, и, насколько я смогла понять, никто не обязывает ее заниматься этими могилами, но она сама чувствует себя ответственной за них и занимается этим, судя по всему, очень давно. Она стала своего рода хранительницей этих могил, неофициальным работником кладбища. При этом многие из официальных работников знакомы с ней, приветствуют ее при встрече, иногда с ней общаются. На вопрос одного туриста, который подошел к могиле Сержа Гинсбурга, когда она убиралась там, не является ли она членом семьи, она ответила «Нет, я делаю это дружески... Я ухаживаю и за другими тоже». Она приходит регулярно с зеленой лейкой и маленькой метелочкой, с помощью которой сметает мусор с могил, всегда с маленьким черным рюкзачком за спиной, в котором она приносит бесплатные газеты для своих «кладбищенских» знакомых. Она очень хорошо знает кладбище, указывает дорогу, с удовольствием рассказывает что-то из истории жизни или смерти известного умершего. Ее рассказ всегда изобилует самыми разными подробностями, она хорошо показывает, что она в курсе всего. Но при этом, я бы не сказала, что она хвастается, она всему находит объяснение. Например, говоря о своей работе на кладбище, она объясняет ее необходимость: «Это нужно делать, ведь если забросить... нужно поливать... нужно этим заниматься». Чаще всего я наблюдала эту женщину у могилы Сержа Гинсбурга, около которой всегда много людей. Там она становится своего рода гидом: рассказывает что-то о Гинсбурге, о его семье, о дочери, показывает и объясняет все, что есть на могиле (сигареты, кочаны капусты, заколки для волос, серьги, браслеты, диски, записки, билеты на метро и многое другое). Когда она приводит в порядок эту могилу, она одновременно объясняет вслух всем присутствующим свои действия: «Не нужно, чтобы они [слишком высокие цветы] закрывали его [Гинсбурга] имя»; «Это [большинство билетов на метро] нужно выбросить, иначе могила превратится в мусорку» и т.п. Она говорит и с цветами, когда ими занимается, здоровается с Гинсбургом от лица всех присутствующих словами: «Ну вот Гинсбург, мы пришли тебя поприветствовать», прощается с ним уходя жестом поднятой руки. Подойдя к могиле Гинсбурга можно легко определить, приходила ли уже эта дама, так как после ее визитов все всегда «на своем месте», то есть в порядке, который она сама определила для всего, что приносят на могилу, и поддерживает регулярно. У этой женщины свое довольно специфическое отношение к случаям воровства на кладбище. Она часто рассказывает об исчезновении сигарет, которые ежедневно приносят фанаты на могилу Гинсбурга. Видя негативную реакцию слушателей, она успокаивает: «Это не страшно, лучше пусть их заберут, чем они размокнут под дождем». Фанаты Гинсбурга приносят также и разные зажигалки. Однажды я наблюдала сцену: эта дама вместе с одним из своих «кладбищенских» знакомых проверяли, работают ли эти зажигалки, и, найдя лучшую, женщина отдала ее этому мужчине. Это меня немного шокировало, так как, на мой взгляд, человек, ухаживающий за могилой, должен, напротив, оберегать ее от подобных посягательств.
Когда эта женщина говорит о могилах, которыми она знимается, или советует пойти к определенной могиле, то слова «могила» или «памятник» отсутствуют: «Идите посмотрите Беккета», «Нужно полить Бодлера», «Я занимаюсь Гинсбургом», как если бы они все были живы или как будто факт ее заботы о них сближает ее с ними. После нескольких встреч с ней сложилось впечатление, что кладбище, все что там происходит, истории жизни людей, за могилами которых она ухаживает, жизнь еще живых членов их семей - все это составляет неотъемлемую часть ее жизни. Ее друзья находят ее легко около «ее могил», она раздает им газеты, они быстро говорят о своих новостях, и она идет дальше по своим делам, а они устраиваются на скамеечках и общаются.
Среди регулярных посетителей кладбища есть и другая калоритная дама из той же компании. Ей тоже лет 60, она прилично одета, хромает и ходит с тростью. Однажды я застала ее за воровством роз: она ходила по кладбищу и видя красивый куст роз, подходила и обрывала цветы, а наполнив ими свою сумку, ушла. В то время как она обрывала один из кустов, ее заметила другая женщина, ухаживающая за какой-то могилой. Заинтригованная, она так и не решилась подойти: она не знала, как расценивать подобные действия, так как было очевидно несоответствие респектабельного вида и действий любительницы цветов. На русских кладбищах такие ситуации не редкость, так как цветы, принесенные или посаженные на могилах часто являются средством дохода и используются для продажи. Во Франции же несанкционированная торговля практически невозможна, поэтому можно предположить, что женщина просто отнесла букет себе домой.
Четвертая функция кладбища Монпарнас заключается в том, что это туристическое место.
Сайт кладбища предлагает визиты с гидом, но они редки в отличие от более известного парижского кладбища Пер Лашез. Однако туристов, одиноких, парами или небольшими группами по 2-3 человека, довольно много. Они всегда с фотоаппаратами, планами кладбища или гидами Парижа на разных языках. Планы выдаются бесплатно в домиках охранников у входа. Туристы либо ищут интересующую их могилу знаменитости, либо просто гуляют повсюду, обращая внимание на интересные надгробия. Это похоже на посещение музея. Самые известные и, соответственно, наиболее посещаемые, могилы кладбища Монпарнасс - это могилы Сержа Гинсбурга, Жана-Поля Сартра, Шарля Бодлера. На этих могилах всегда можно видеть цветы, камешки, билетики метро, записки и многое другое. На могилах Бодлера и Гинсбурга даже есть специальные стеклянные баночки, в которые посетители кладут свои записки. Во время одного из моих визитов, я заметила в домике одного охранника объявление, адресованное англоговорящим туристам «Jim Morrison grave in at Père-Lachaise cemetery. Metro "Père-Lachaise"» (Могила Джима Моррисона находится на кладбище Пер Лашез. Метро «Пер Лашез»). Действительно, могила создателя группы «Doors» привлекает большое количество представителей «рок поколения». И судя по этому объявлению, можно предположить, что охранник устал объяснять многочисленным туристам, что Моррисон похоронен в другом месте и просто повесил объявление.
В заключении отмечу, что представленные четыре функции сосуществуют в рамках изучаемого пространства кладбища, часто пересекаются, иногда конфликтуют. Во время моей полевой работы я не видела примеров откровенных конфликтов, но, думаю, это случается. Однажды, перед самым закрытием кладбища, на его территорию вошли 8 франкоговорящих африканцев, которые вели себя своеобразно: громко говорили и смеялись, пели и пританцовывали реп. Обеспокоенный охранник вышел из домика и наблюдал за ними. Пожилая дама с лейкой в руках наблюдала также с недовольным видом и спросила у охранника: «Что им нужно?». Он ответил: «Они срезают...». На первый взгляд ничего особенного не произошло, но явно чувствовалась напряженность ситуации. Вспомним также описанный выше пример, когда работники кладбища делали замечание подросткам. В другой раз я была свидетелем сцены: парень и девушка лет 18-ти ели, сидя на соседней с могилой Гинсбурга надгробной плите. Несколько раз проходившие мимо люди делали им замечание или с осуждением смотрели на них, но это не оказало на них никакого влияния до тех пор, пока не подъехала женщина-охранник на маленькой машинке и не попросила их «переместиться на место, специально отведенное для пикников» (на скамейки возле статуи Гения вечного сна в центре кладбища).
Люди которые оказываются на территории кладбища, не всегда отличаются «подобающим» поведением. Они громко рзговаривают, громко смеются, слушают музыку на своих мобильных телефонах и даже танцуют. На одном случае хотелось бы подробнее остановиться. В одно из моих посещений, около полудня погребальная процессия остановилась на аллее между 26-м и 11-м квадратами кладбища, чтобы выслушать последние надгробные речи, перед тем как приступить непосредственно к погребению. В это же время возле кенотафа Бодлеру я увидела троих молодых людей лет 18-20, которые танцевали под музыку, включенную на мобильном телефоне одного из них. Эти трое подростков находились в 100 метрах от погребальной процессии, члены которой, однако, не могли их ни видеть, ни слышать. К сожалению, я не могу сказать, видели ли подростки эту процессию, перед тем как устроиться там для своих танцев. Но я наблюдала за ними минут пять, в течение которых их поведение менялось из-за моего присутствия. Я подошла близко к ним и села на скамейку напротив. Ожидая моей реакции, молодые люди, немного колебались, продолжать ли им свои танцы, но, увидев, что я не обращаю на них внимания (я сделала вид, что ищу что-то в своей сумке и что они мнея никак не интересуют), продолжили. Было что-то очень странное в этой сцене: по всей видимости, подростки понимали, что делают что-то такое, что не подобает делать на кладбище, и все же они это делали. На кладбище достаточно много мест, где можно укрыться от чужих взглядов, однако они выбрали для своих танцев место, которое с одной стороны не совсем скрыто (их мог видеть любой человек, проходя мимо) и не демонстративно открыто (не центральная аллея кладбища, где, конечно же, больше людей). Кроме того, их танцы не были очень активными, скорее сдержанными, и все это продолжалось очень недолго. Одному из троих позвонили, он отошел, чтобы не мешала музыка, поговорил, вернулся к друзьям и все трое ушли.
Итак, мы видим, что сложившееся способы использования изучаемого пространства делают возможным столкновение погребальной процессии с посетителями, которые обедают, смеются, срезают путь, с детьми, играющими в прятки, с фотографирующими туристами.
Таким образом, практики, не связанные со смертью, совершаются в контрасте с местом, которое изначально предназначено для совсем другого. Они являются частью своеобразного парадоксального диалога жизни и смерти. Эти практики, осознанно или нет, стирают образ смерти там, где она, казалось бы присутствует, как нигде в другом месте. Как сказал один из информаторов Колет Петонне, которая изучала, как функционирует кладбище Пер Лашез: «Это красивый парк и мертвые не особенно стесняют»
©

+Галерея+

***
Пишет  Innes
Dark Delight by Sopor Aeternus - если узнать о посвящении, то название сразу становится говорящим... Но мне почему-то не приходила в голову мысль о некрофилии... Как-то очень уж пошло( На самом деле, открытие немного испортило песню и образ, который складывался.
[center]Hands folded in a prayer,
A rosary embedded in-between.
Tonight I'll join you in your sleep...
I'll bring you back to life this night,
It's meant for the flesh at least.
I'll join you in your sleep.
Come up, I hear your voice, this is not me.
I'm not aware of what I'm doing!
I'll shiver at the recollection
When I'll awake with the soil on my hands...
I know, they will find you,
Fallen to sleep again
Between the mounds and crosses.
Tomorrow night it will be just the same,
It will be just the same...

На него, на мой взгляд, очень похоже стихотворение Брюсова "В склепе":
Ты в гробнице распростерта в миртовом венце.
Я целую лунный отблеск на твоем лице.
Сквозь решетчатые окна виден круг луны,
В ясном небе, как над нами, тайна тишины.
За тобой, у изголовья, венчик влажных роз,
На твоих глазах, как жемчуг, капля прежних слез.
Лунный луч, лаская розы, жемчуг серебрит,
Лунный свет обходит кругом мрамор старых плит.
Что ты видишь, что ты помнишь в непробудном сне?
Тени темные все ниже клонятся ко мне.
Я пришел к тебе в гробницу через черный сад,
У дверей меня лемуры злобно сторожат.
Знаю, знаю, мне недолго быть вдвоем с тобой.
Лунный свет свершает мерно путь свой круговой.
Ты – недвижна, ты – прекрасна в миртовом венце.
Я целую свет небесный на твоем лице.

И вот случайно наткнулась на новом сайте на такой пост скриптум, что песня dedicated to Victor Bertrand. Откуда эта информация - не понятно... В буклете, по крайней мере, сноски нет, а на Нико в первой Сарабанде была. А кто такой этот Виктор? Ответ нашелся.
Сержант Виктор Бертранд был одним из самых известных некрофилов XIX столетия и получил широкую известность под именем «LE VAMPIRE» или «PHANTOM OF MONTPARNASSE». В самом начале 1849 года он впервые появился на кладбище Pere Lachaise, где нашли свое последнее пристанище хорошо известные художники, композиторы и поэты. Смотритель кладбища был свидетелем перемещения через могилы некого существа, подобного тени, в полночный час, что всегда ухитрялось скрыться от преследователей (несмотря на высокие стены и закрытые ворота). Вскоре были найдены могилы, оскверненные призраком самым ужасным образом. Мертвецы были извлечены из гробов, а их тела изуродованы. Постепенно, фантом терял страх... Общество было очень расстроено, ибо были найдены расчлененные останки семилетней девочки на одном из кладбищ на окраине Парижа. А она была похоронена всего день до этого. События завершились, когда полиция подстерегла фантома однажды ночью на кладбище Montparnasse (к тому времени частота происшествий повысилась) и ранила его пулей. Полицейские также нашли кусок военной униформы и последовали за кровавым следом... В течении ночи саперы семдесят четвертого полка (что находился в Париже в это время) сообщили об одном из сержантов, который возвратился серьезно раненым в казармы. По ходу расследования Виктор Бертранд объяснял, что он едва мог вспомнить свои деяния, так как он всегда впадал в странное состояние, когда «темные наслаждения» начинали овладевать им... По причине того, что Бертранд не убивал своих «жертв», он был приговорен к одному году тюрьмы и в итоге исчез с лица земли.
-
Франсуа Бертран (1822 - 1850 гг..) - французский солдат, сержант, военный инженер 74-го полка французской армии, некрофил и осуждённый преступник, живший в XIX веке и прославившийся благодаря своей склонности к некрофилии и некросадизму. Случай сержанта Бертрана подробно описан, в частности, Рихардом Крафтом-Эбингом в книге «Половая психопатия».
Франсуа родился в пользующейся уважением крестьянской семье. В плане наследственности ничто не предвещало отклонений, кроме разве что проблем у его дяди, умершего сумасшедшим. В детстве Франсуа не болел, хотя был очень раздражителен. Телосложения нежного, отличался большой ловкостью. Учился в семинарии, затем был призван в армию. Имел хорошие отзывы по службе, ладил со всеми сослуживцами. Был религиозен, но не фанатичен, терпеть не мог непристойных шуток и разговоров. Однако описывали его как человека замкнутого, нелюдимого.
Был арестован в июле 1849 года по обвинению в осквернении могил и надругательстве над трупами. Бертран бесчинствовал на парижских кладбищах, недалеко от гарнизона, в котором служил. Его также обвиняли в вампиризме и ликантропии. Обвинения вызвали изумление у сослуживцев Бертрана, которые о его наклонностях не подозревали. На следствии он заявил, что не может объяснить, почему совершил все эти преступления. Через месяц после поимки Бертрана его дело было на первых полосах всех парижских газет. Было доказано более двенадцати эпизодов надругательства над могилами. Военная медицинская комиссия признала случай Бертрана «мономанией». Военный суд приговорил его к 1 году тюрьмы. Остаток своих дней он провёл в лечебнице.
Юный Бертран рано обнаружил в себе любовь к разрушению — ему нравилось ломать и кромсать вещи. Начал активно заниматься мастурбацией уже в восьмилетнем возрасте. В 9 лет почувствовал сильную тягу к лицам другого пола, в 13 — страстное стремление к половому сношению с женщинами. С этого момента у него начали появляться склонности к половым извращениям. Не имея возможности удовлетворить свои желания, он предавался онанизму, причём воображение рисовало ему комнату, наполненную обнажёнными женщинами, которых он истязал и мучил после совершения полового акта. Затем он начал представлять женские трупы, которые в своих мечтах подвергал осквернению. Иногда ему представлялся секс и с мужскими трупами, но такие картины вызывали у него отвращение.
Затем Бертран ощутил непреодолимую жажду воплотить свои фантазии в реальности. Первое время ему пришлось довольствоваться трупами животных, разрывая которые он мастурбировал. С 1846 года для добычи свежих трупов он начал сам убивать собак. К концу этого года он впервые осознал потребность обладания человеческим трупом. В 1847 году Бертран заметил на кладбище полузасыпанную могилу, его охватили сильная головная боль и сердцебиение, и он не смог устоять перед искушением раскопать её, несмотря на опасность быть застигнутым за этим занятием. Он извлёк тело, но под рукой не оказалось ничего острого, чем бы он мог рассечь его на куски. Тогда Бертран стал в ярости наносить по трупу удары могильной лопатой.
В 1847-48 годах примерно каждые две недели у Бертрана начинались сильные головные боли, унять которые можно было только очередным надругательством над трупом, что он и проделывал, пробираясь на кладбища и подвергаясь большому риску быть обнаруженным. Любопытно, что трупы он вырывал голыми руками, даже не чувствуя боли от содранной кожи. Вырыв труп, он рассекал его саблей или ножом, вынимал внутренности. Совершая все эти манипуляции, он мастурбировал. Изрезав труп на куски, он складывал все его фрагменты обратно в могилу и зарывал её.
В июле 1848 года Бертрану попалось тело 16-летней девушки. Его впервые охватило страстное желание совершить совокупление с трупом.
«…Я покрыл его поцелуями и бешено прижимал его к сердцу. Все, что можно испытать при сношении с живой женщиной, ничто в сравнении с полученным мною наслаждением. Через четверть часа после этого я по обыкновению рассек тело на куски, вынул внутренности, а затем опять закопал труп…»
В дальнейшем он начал практиковать половые акты с трупами людей (причём как женщин, так и мужчин) и животных. После совокупления Бертран обезображивал и расчленял трупы. При этом надругательство над телом было кульминацией всего ритуала, и позднее Бертран признавался, что именно ради процесса рассечения тела, а не полового акта, он раскапывал могилы. Совокупление было лишь прелюдией, усиливавшей наслаждение. Без рассечения, извлечения внутренностей и последующего возвращения трупа в могилу ритуал не мог быть закончен. Крафт-Эбинг даже упоминает, что Бертрану случалось совершить совокупление с одним трупом, а затем рассечь — по каким-то причинам — другой.
Девиантное поведение Бертрана изучалось многими психиатрами и исследователями сексуальных девиаций. Так, американский специалист по агрессивному сексуальному поведению доктор Юджин Ревич (в соавторстве с Льюисом Шлезингером) подробно описывал случай Бертрана в своей книге «Убийство на сексуальной почве и сексуальная агрессия: феномен, психопатология, психодинамика и прогноз»
Помимо указанных преступлений, Бертрана подозревали в вампиризме — при жизни он даже получил прозвище Вампир с Монпарнаса — а также в модном тогда заболевании — ликантропии, то есть в умении превращаться в волка. В частности, как аргумент приводятся допросы Бертрана, где он утверждает, что:
«… Я возвращался, судорожно дрожа и ощущая потребность в передышке. Я засыпал, не важно, где, и мог проспать несколько часов; но во время этого сна я слышал всё, что происходило вокруг. Иногда я выкапывал по десять-пятнадцать тел за ночь. Я выкапывал их голыми руками, которые часто были изодраны и окровавлены от того, что мне приходилось ими делать; но меня это не волновало, пока я не добирался до тел…»
Изучением наличия этого мифического заболевания у Бертрана занимались многие учёные, эссеисты, писатели и медики. Так, Александр Янг в 1873 году в статье для журнала «Appleton’s Journal of literature, science and art» назвал Бертрана не столько оборотнем, сколько «человеком-гиеной». Эндрю Винтер заявлял, что «в случае Бертрана, мы имеем дело с типичным примером ликантропии в девятнадцатом веке и именно с помощью этой истории мы получаем ключ к чудовищным историям прошлого». ©

@темы: нотки вечности (музыкальные полотна), Некрополи Парижа, французские кладбища, Из дневников сержанта Бертрана

---

Оссуарий

[Br. Samedi]

Оссуарий (лат. ossuarium, от лат. os (родительный падеж ossis) — «кость») — ящик, урна, колодец, место или же здание для хранения скелетированных останков. В русском языке существует синоним этого слова — костница.Существовали или существуют у зороастрийцев, иудеев, римских католиков и православных. Традиция хранения черепов или костей предков в специальных помещениях или даже жилых домах встречается и у других народов, хотя термин «оссуарий» к ним обычно не применяется.

история и примеры

Неолитические оссуарии
Традиция хранения костных останков восходит к неолитическим погребениям, где, видимо, связана с развитием заупокойного культа и необходимостью сохранения праха для обеспечения загробного существования покойного или ниспослания удачи его потомкам.Древнейшие оссуарии нового каменного века, датируемые периодом около 6500 — 6000 гг. до н. э., были обнаружены во Франции в пещерах Берри-о-Бак, где найденные также рыбьи кости и кости крупных животных, позволили предположить, что здесь располагалась стоянка древнего охотничьего племени.Подобные же захоронения обнаружены в греческой пещере Алепотрипа, они датируются временем около 5000-3000 лет до н. э., там были найдены расчленённые останки 20 взрослых и подростков. Возрастом около 4000 лет до н. э. датируется так называемый «Яригольский комплекс оссуариев» найденный в Восточной Африке, возле озера Туркана. Комплекс представляет собой ряд невысоких курганов, в каждом из которых был прорыт невысокий коридор, и устроено специальное помещение для хранения скелетированных останков, керамики и жертвенных приношений пищи. Для того, чтобы избежать обрушения, потолок земляной комнаты подпирали базальтовые колонны. Как видно, курганы служили много лет, так как более ранние погребения постепенно отодвигались в сторону и дополнялись новыми связками костей, сосудами и пищей, в результате чего скелетированные останки оказались перемешаны между собой.К ранней неолитической эре относится найденное в 2001 году погребение Каса-де-Моура (Португалия), в данный момент являющееся предметом исследования и датировки.Интересно, что оссуарии найдены среди так называемых «менгиров», особенно характерных для Англии и датируемых временем построения знаменитого Стоунхенджа (3000-2000 лет до н. э.) Хранилище скелетированных останков было найдено между так называемыми Обрушенным и Малым менгирами в Джерси (Великобритания)
Неолитическое поселение в Скара Брей

Африканские оссуарии
Египет
Известно, что хранение скелетированных останков не было собственно египетской традицией. Однако же, находка в 1914 году в Гизе захоронения Иду II, принадлежавшего, видимо, к культуре Бадари (около 4 150 года до н. э.) доказало, что до возникновения мумификации египтяне практиковали сохранение в саркофагах скелетированных останков, и верования в необходимость сохранения тела для посмертного существования души намного старше династического Египта. Иду II занимался, по-видимому, торговлей ценными породами дерева (по другой гипотезе — был придворным сановником). До недавнего времени не существовало твёрдых доказательств, что тело Иду не сохранилось само по себе под влиянием благоприятного климата. Однако, исследования Ульриха Везера в университете Тюбингена, проведенные в конце XX века доказали, что бальзамировщики отделили мягкие ткани от скелета, а затем засы́пали кости солями натрия, чтобы окончательно удалить из них жидкость. Затем кости Иду были подвергнуты «копчению» — то есть окуривались дымом или, что более вероятно, пропитывались древесными смолами, и лишь затем были уложены в приготовленный для них саркофаг.
Карфаген
Обычай хранения скелетированных останков был характерен также для финикийской колонии на североафриканском побережье — Карфагена. При раскопках развалин города, Делятр нашел среди прочих оссуарии, на одном из которых был изображен «раб Баалсиллек, возлежащий на подушках».К оссуарию часто прикреплялась «трубка для жертвенных возлияний», через которую опускались, кроме собственно приношений, таблички с надписями. Одна из них, проклинавшая некоего врага, была найдена в одном из саркофагов.
Оссуарии Центральной Америки
Среди доколумбовых цивилизаций Месоамерики, обычай сохранения скелетированных останков был зафиксирован лишь у тольтеков и майя, причем сделано это было в ходе недавних археологических исследований новой столицы майяского государства — Чичен-Ицы. Имя «Оссуария» или «могилы верховного жреца» получила четырёхугольная ступенчатая пирамида около 30 футов высотой, украшенная изображениями бога Кетцалькоатля («пернатого змея») которая находится на южной окраине Чичен-Ицы. Продолжаются споры, какой из цивилизаций принадлежат найденные захоронения, так как архитектура пирамиды, несмотря на её расположение в сердце майяского государства, ближе к пуукским либо тольтекским сооружениям. Внутри пирамиды между двумя колоннами археологам удалось обнаружить под полом облицованную камнем шахту, уходящую вертикально вниз до самого основания пирамиды, которая, как оказалось, была построена прямо над сводом карстовой пешеры, имеющей в глубину порядка 36 метров. Пещера эта представляет собой собственно оссуарий, на дне которого обнаружились человеческие кости и заупокойные приношения из раковин, нефрита, горного хрусталя и медных колокольчиков — свидетельства, что при жизни похороненные занимали высокое положение в майяском обществе.У современных майя также известен обычай ухода за костями предков, помещенными в деревянные ящики-оссуарии, в частности, в майяском поселке Помуч (штат Кампече, Мексика), этому посвящен специальный «праздник умерших» - Ханаль Пишан, во время которого оссуарии вынимаются и каждая кость тщательно полируется и очищается от пыли.
Австралийские оссуарии
Древняя религия австралийского материка в основе своей является тотемической, основанной на сакральной связи человека с духами охотничьей добычи, и защите от злобных духов леса, препятствующих добыче средств к пропитанию, и насылающих болезни. Отсюда двойственное отношение к умершему, который после кончины становился либо покровительствующим тотемным духом, либо злобным и мстительным демоном, которого следовало запугивать или умилостивлять, либо же по причине слабосилия и безобидности просто игнорировался. Соответствующая разница в погребальных обрядах особенно хорошо представлена в области Кимберли, где «тотемными покровителями» становятся умершие воины, после кончины их символически «съедают» (характерное вкушение тотема, как знак единения с ним), затем выставляли на платформах до полного отделения плоти от скелета, и наконец, кости укладывали в приготовленный оссуарий, ставившийся затем под скальный навес, посвященный тотему племени. В литературе наличествуют также глухие упоминания о том, что похожий обычай был известен и на острове Тасмания, географически ближайшем к австралийскому материку. Различие состояло в том, что на Тасмании в оссуариях сохранялся не скелет тотемного предка, но исключительно его череп.
Зороастрийские оссуарии
Зороастрийское вероучение запрещает хоронить трупы в земле, топить их или сжигать, поэтому в этой религии существует традиция сразу же уносить усопшего в специальный дом — кед, затем перемещая его на расположенное вдали от населённого пункта возвышение — дахму. Там труп оставался в течение года, пока мясо не истлевало, не расклёвывалось птицами или обгладывалось специально содержавшимися для этой цели собаками. Овеянные ветром, высушенные солнцем кости уже считались чистыми, более того — воплощающими частицы души усопшего, их следовало собрать и поместить в особое хранилище — наус (склеп, куда ставили оссуарии) — в русских переводах эти помещения часто называются «башнями молчания». Естественно, что не только полный набор костяка, но и целые черепа в оссуариях — большая редкость — обычно это лишь разрозненные костные останки. Специфику именно среднеазиатского приёма сохранения этих останков составляла укладка их в оссуарии, которые помещались либо в специальных постройках, либо в оградках, или же просто зарывались в землю.
Оссуарии Средней Азии
Использование оссуариев для погребения усопших было распространено до периода средневековья в Хорезме, Согде и Семиречье.[13] Данная традиция возникла под влиянием учения зороастризма, распространённого в данных местностях.Для данных регионов характерны керамические оссуарии, изготовленные в форме ящиков. Каждая стенка и дно оссуария изготавливались отдельно, а затем соединялись друг с другом. На ряде обнаруженных оссуариев присутствует рисунок в виде штамповки, наносившейся как на лицевую, так и на боковые стенки. Также характерны украшения в форме различных орнаментов. Археологами также были обнаружены оссуарии из сырой необожжённой глины, овальной формы, с неорнаментированными стенками.Многочисленные оссуарии-гробы были найдены при раскопках советскими археологами в Хорезме, где население в течение нескольких столетий использовало подобную форму захоронения — вплоть до принятия ислама.Для древнего Хорезма было характерно изготовление оссуариев в виде пустотелых керамических скульптурных изображений человека и животных.[16] Древнейшие их образцы, называемые статуарными сосудами, относятся к IV—III векам до н. э. Из данного вида оссуариев наиболее известны два: скульптура стоящей женщины, одетой в платье и кафтан, и статуэтка сидящего в кресле мужчины.
Католические оссуарии
Католические оссуарии, как правило, представляют собой открытое хранение костей в склепах или часовнях. Обычно эта мера, позволяющая экономить место на кладбищах. К наиболее известным относятся оссуарии при церкви Санта-Мария-делла-Кончеционе в Риме, Капелла костей (Capela dos Ossos (англ.)) в португальском городе Эвора и Костехранилище в Седлеце, предместье чешского города Кутна Гора, в котором кости использованы в качестве материала для оформления часовни. Однако самый знаменитый оссуарий в мире находится в катакомбах Парижа, в которых складированы останки более 6 миллионов человек.
Православные костницы
Хранение костей в специальных помещениях — давняя традиция погребения на горе Афон. Вот как описывает посещение подобного места русский писатель Борис Зайцев, побывавший на Афоне в 20-е годы XX века:
Гробница Андреевского скита — довольно большая комната нижнего этажа, светлая и пустынная. Шкаф, в нем пять человеческих черепов. На каждом указано имя, число, год. Это игумены. Затем, на полках другие черепа (около семисот) рядовых монахов, тоже с пометами. И, наконец, самое, показалось мне, грозное: правильными штабелями, как погонные сажени валежника, сложены у стены, чуть не до потолка, мелкие кости (рук и ног). Сделано все это тщательно, с той глубокой серьезностью, какая присуща культу смерти. Вот, представилось, только особого старичка «смертиотекаря» не достает здесь, чтобы составлять каталоги, биографии, выдавать справки. А литература присутствует. На стене висит соответственное произведение: «Помни всякий брат, Что мы были, как вы, И вы будете, как мы».
Борис Зайцев в своей книге отмечает, что в афонской похоронной традиции, помимо экономии места, в хранение скелетированных останков вкладывается сакральный смысл — если усопший был монах праведной жизни, то за три года его тело должно разложиться. Если нет — то братия снова закапывает останки и усиленно молится за покойного.
Впрочем, костницы существуют не только на Афоне, но и в египетских (например, монастыре Святой Екатерины на Синае) и палестинских (например, лавра Саввы Освященного) монастырях, а так же и во многих других православных монастырях, в том числе и российских.Использование оссуариев в православном монашестве связано с тем, что исторически монастыри возникали в пустынных местах с песчаными или каменистыми почвами, что делало затруднительным устройство кладбищ. Для целей погребения устраивалось несколько могил (например в Синайском монастыре их семь[), которые использовались неоднократно. Извлечённые через некоторое время кости помещались в костиницы, при этом скелеты, как правило, разделялись (известны и полные скелеты в православных костницах, например преподобного Стефана в Синайском монастырь). Из уважения к синайским архиепископопам их кости хранятся в монастыре в отдельных нишах. Монастырские костницы имеют как правило аскетические интерьеры, но встречаются и украшенные фресковой живописью. Например, в костнице болгарского Бачковского монастыря стены украшены изображениями святых в квадратных и круглых медальонах. Изображения выполнены в стиле одной из ветвей провинциального византийского искусства.На православном востоке в средние века костницы были не только монастырской традицией. Например, в Херсонесе после X века на месте многих разрушившихся крупных базилик были устроены десятки могил-костниц, в которых погребли кости покойников, ранее захороненных за городом. Такие многочисленные могилы-костницы, расположенные среди жилых кварталов, были характерной чертой города в период позднего средневековья.
Военные захоронения
Оссуарии используются для массового захоронения погибших в крупных сражениях, причем зачастую в случае, когда останки невозможно идентифицировать. Так, останки более, чем 130 тысяч французских и немецких солдат, погибших в сражении при Вердене, хранятся в оссуарии Дуамон (фр. Douaumont), открытом в 1932 году.В болгарском городе Плевен существует мавзолей-костница русских и румынских солдат, павших при осаде этого городе во время освобождения Болгарии от турецкого владычества.

@темы: обряды и традиции, древние захоронения, катакомбы, азиатские кладбища, Оссуарии, кости, черепа, скелеты

---

Забытые тайны древних кладбищ

[Br. Samedi]

"...В войну пошли два мужика на наш жальник-то, самую большую сосну пилить. Дак, спилили, значит, а в пару дней старшего на правую сторону парализовало всего. Им и говорят: откупиться надо, от жальника-то. Он, парализованный, на карачках полз до сосен, во все карманы деньги распихал. Потому что самому о таких случаях идти надо, не надо, чтобы вез кто или как. А этот, второй, тоже с ним пошел. Вместе денег в пень насовали, и уполз старшой, а второй ушел сам. А не помогло, меньшого в армию забрали и погиб скоро. Вон, первый до зимы дожил и тоже помер. Так сначала его и на кладбище класть не хотели. Много нагрешил".

история-репортаж

Немало странного и загадочного рассказывают о так называемых жальниках. Ученые называют жальниками раннехристианские захоронения (кладбища), где могилы по периметру обкладываются камнями. Обычно они расположены вне деревень и современных кладбищ. Часто в лесной чаще или труднопроходимых местах, и места эти буквально обрастают рассказами о чудесах и мистических происшествиях.
Располагая этими сведениями, мы и отправились на поиски древних святынь.
Ядро северо-западной части России, историческая область формирования великорусского населения, наследница Новгородской республики – да, это все о ней, о Новгородской области. Сто лет назад население этой территории состояло, главным образом, из крестьян. Соответственно, и традиционная крестьянская культура расцветала пышным цветом. Были тут и колдуны с деревенскими ведьмами, веселые ярмарки и святочные гадания, и много чего еще было.
На фоне общей с остальными частями европейской России культуры бытовали здесь и специфические традиции, напрямую связанные только с местной историей. Одна из таких традиций, весьма древняя и загадочная, связана с почитанием так называемых жальников. Вплоть до того, что известны случаи, когда люди никогда не ходили в церковь, а молились Богу у кучи камней, рядом с которой на сосне висела икона. Называлось то место у деревенских "жальничок".
Асфальт от райцентра Боровичи, куда можно попасть из Москвы на поезде, оставляет желать лучшего. Вокруг – заросшие перелогом поля заснувших вечным сном колхозов. Остановились мы в доме гостеприимной хозяйки, бабушки Маши, на берегу реки с неземным названием Вельгия. Завтра выдвигаемся на поиски жальников.Для местных жителей жальники были священны. Именно были, потому что за годы советской антирелигиозной пропаганды бережное отношение к святыням почти утрачено. К тому же деревня Новгородчины неуклонно запустевает. К сегодняшнему дню большинство жальников уничтожены, а те, что остались, забыты и не посещаются поселянами.
По словам тех же историков, еще несколько десятилетий назад, пока было живо дореволюционное поколение, жальник был средоточием религиозной жизни местных общин. На жальники, которые располагались почти при каждой деревне, ходили молиться и справляли там православные праздники.
С Yтра мы объехали с десяток деревень, но все без толку. Стандартными ответами были: "Да, был какой-то жальник, только распахан уж давно". Или: "Он в лесу располагался, а дороги и не помнит никто". И все-таки уже под вечер удалось разыскать несколько человек, что еще помнят, как ходили на жальники.Посыпанная щебнем дорога кончилась на крутом озерном берегу, где прилепилось с десяток домов. В маленьких огородах ковырялись типичные горожане. Кажется, надежд на обнаружение жальников не оставалось. Однако удача улыбнулась уже в первом дворе. Нина Ивановна родилась в деревеньке Лахново, у которой был жальник. Сейчас в деревне нет постоянных жителей, все дачники. Вот и Нина Ивановна, последняя местная уроженка, приезжает с мужем на свою малую родину только на лето.
"Конечно, помню, где он есть! – живо откликнулась женщина на наш вопрос. – Три Сосны назывался". Оказалось, буквально в двух шагах от деревни, на краю леса. Посреди берез стоят две огромные сосны, мощные ветки раскинуты во все стороны. Словно многорукий великан ловит зазевавшихся прохожих.
"А где же третья сосна?" – спросил я. "Спилили", – грустно сказала Нина Ивановна. И рассказала такую удивительную историю:
"Было это лет тридцать назад, я сильно болела. Вот приехала на лето к маме, в деревню. Еле доехала, а уж у самого дома повстречалась мне старушка, баба Лида, она каждое утро на жальник ходила хреститься (этот глагол коренные жители этих мест употребляют вместо "молиться". – А.Т.). Она мне и говорит, вижу, занемогла ты, надо на жальник сходить. Пойдешь утром, на заре. Как из дому выйдешь, ни с кем не говори, молчи. А придешь, обхвати сосну руками и прочитай "Отче наш". Потом руками, только не ножом, оторви кусочек коры и съешь. Все пройти должно. Я так на следующее утро и сделала. А что мне помогло: то ли сосна, то ли лекарства – не знаю. Как в город приехала, рассказала доктору об этом, как он на меня ругался страшно! Больше я на жальник и не ходила".Под ворохом листьев и зарослями кустов действительно лежали десятки овальных камней, длиной от 1 до 1,5 метров. Начинался закат, и кора сосны окрасилась в кроваво-бурый цвет под косыми лучами уходящего солнца. Вспомнив, что под ногами древние могилы, я вдруг испытал желание поскорее уйти. Пускай забытая святыня остается в своей таинственной тиши."Да вы к Поле сходите, она всю жизнь тут живет, должна помнить-то", – напутствовала Нина Ивановна. Баба Поля обитает в почти вымершей деревне Берег. Огород и козы, вот и вся жизнь. Хотя нет, есть еще приставучий козел, который так и норовил боднуть заезжих журналистов. Баба Поля и рассказала нам историю, приведенную в начале этой заметки.В последний день посчастливилось нам увидеть и, так сказать, действующий, жальник. На бывшем колхозном поле, у дороги стоит островок в двадцать сосен, даже камней в нем нет. Как сказали местные, растащили все. Бутылки и прочие "достижения" цивилизации валяются на святом месте. Но это не главное, главное – на сосне в центре жальника висит бумажная иконка. Грош ей цена, но ценна тем, что сохранила истинный облик жальника. Безвестные деревенские старушки с любовью украсили иконку бумажным цветочком и лентами. А на деревьях вокруг висят белые тряпочки. Жива традиция, и оттого как-то радостнее стало.Вообще, по внешнему виду жальники более всего напоминают священные рощи язычников. Из-за того, что в священном месте нельзя было рубить деревья, поэтому жальники зарастали со временем огромными соснами. В лесу такие хвойные островки не так видны, а вот на полях заметны, что называется, невооруженным глазом.Следует заметить, что хвойные деревья считались сакральными у северных народов. Например, на кладбищах народа коми сажают ели, чтобы душа умершего могла выбраться из могилы по дереву на небо.Вероятнее всего, жальники связаны с культом предков. Умершие члены рода почитались заступниками и помощниками живым. Место, где сходятся два мира – наш видимый и загробный невидимый, – и есть жальник. Святость его была понятна новгородскому крестьянину еще недавно. И не оттого ли у нас в стране не ладится, что забыли люди о своих предках, спилили священные сосны и растащили все камни с могил. Не пора начать их собирать?

автор Александр ТРИФОНОВ

@темы: неизвестные кладбища, российские кладбища, загадки и мистика некрополей, Haunted

---

Чатыр-Даг

[Паучишко]

Четыре года назад, бродя по крымским горам, мы поднимались на одну из красивейших вершин Крыма - гору Чатыр-Даг, Шатёр-гору. С ее высшей точки Эклизи-Бурун открывается вид, который, пожалуй, не забыть на всю оставшуюся жизнь. Но вот что интересно... Не доходя до вершины - надгробие. Старое, истертое своевольным ветром. Ни одной буквы разобрать не удалось...



Неподалеку была еще каменная плита, явно более позднего времени, с вырезанным на ней крестом, с более четкими, хоть и вновь неразбираемыми, буквами. К сожалению, ее фотография у меня не сохранилась...
Расспросы местных жителей, поиски в интернете ничего не дали.
Но, наверно, в этом все-таки что-то есть - быть похороненным на высоте полутора километров над уровнем моря...

@темы: погребальные сооружения, российские кладбища

---

Фелисьен Ропс

[Br. Samedi]

(1833-1898)
Бельгийский живописец, график и иллюстратор, мастер литографии и офорта. Фелисьен Ропс родился в Намюре в 1833 году, получил образование в университете Брюсселя. Учился также в “Мастерской Святого Луки” в Брюсселе; жил в Бельгии и во Франции (с 1865), испытал влияние Гюстава Курбе, мастеров импрессионизма, Анри де Тулуз-Лотрека. Ропс работал в области политической и бытовой карикатуры, экспериментировал в сфере цветной гравюры, создавал иллюстрации к произведениям Шарля де Костера, Шарля Бодлера и других писателей и поэтов, писал пейзажи, выделяющиеся широтой и обобщенностью изображения природы, свежестью насыщенного колорита (“Рыбачий порт в Бланкенберге”, “Баржи в Динане” - оба в Королевском музее изящных искусств, Антверпен). Ропс был близко связан с литературным движением модерна и символизма. Как и в работах литераторов, поэзию и прозу которых художник иллюстрировал, в картинах Ропса четко отражена философия символизма конца 19 века, включающая эротику, ощущение неизбежности смерти, вольную трактовку сатанинских изображений. В своих жанровых картинах и сатирических иллюстрациях художник пытался сочетать реалистические искания с мистико-эротическими тенденциями. Фелисьен Ропс получил широкую известность в конце 19 столетия как автор аллегорических, воспринимавшихся как вызов мещанской ограниченности вкусов композиций (преимущественно в технике литографии и офорта), в которых жесткий натурализм и эротика сочетаются с мистической символикой (“Сфинкс”, “Демон кокетства”, “Искушение святого Антония”, “Черная месса”, “Порнократия” и др.). Фелисьен Ропс был вольным каменщиком и членом бельгийской масонской ложи Великого Востока. Скончался Ропс 22 августа 1898 года в Брюсселе.
©
The Hundert Unprententious Sketches to Chear Honest People, 1878

+Подборка картин по нашей тематике+

здесь еще посмотреть и здесь.

@темы: Изобразительное искусство

---

Der müde Tod; 1921

[The Highgate Vampire]

«Усталая Смерть» (нем. Der müde Tod; 1921) — немой художественный фильм Фрица Ланга, философско-лирическая притча.
Сюжет

пересказ

В маленьком городке, который существует незнамо где и неведомо когда, появляется таинственный незнакомец (Бернхард Гёцке). Узнав у могильщка, что муниципалитет собирается расширять местное кладбище, он выкупает у города предназначенную для этого расширения землю и за одну ночь воздвигает вокруг неё грандиозную стену, в которой нет ни одного прохода.
В город приезжает путешествующая влюблённая пара — невеста (Лиль Даговер) и жених (Вальтер Янссен). Они останавливаются в гостинице и веселятся. Но вдруг к их столику подсаживается тот самый таинственный незнакомец и вскоре невеста обнаруживает, что её жених исчез. В отчаянии она ищет его по всему городу, пока не падает в беспамятстве возле зловещей каменной стены. В полночь она видит, как сотни призрачных фигур появляются из ниоткуда и проходят сквозь стену. Среди них и её жених — он умер, и вернуться к невесте уже не сможет.
Утром лежащую возле стены девушку находит аптекарь. Он уводит её к себе и пытается привести в чувство. Однако та, улучив момент, выпивает яд, чтобы попасть по ту сторону стены. В стене для неё открывается проход — величественная лестница поднимается к свету. Пройдя по ней, девушка встречается с незнакомцем, который и есть Смерть. Он живёт среди свечей, каждая из которых — человеческая жизнь. Девушка просит Смерть вернуть жизнь её возлюбленному. Погасшую свечу зажечь снова нельзя, отвечает Смерть. Но ему за многие века наскучила незыблемость законов Жизни и Смерти, поэтому он предлагает девушке условие: он отпустит её жениха, если ей удастся спасти любую из трёх судеб в историях, которые ей будут предложены. Девушка соглашается. Смерть делает её участницей поочередно трёх трагических любовных историй — на арабском востоке, в средневековой Венеции и в магическом Китае. Везде она становится невестой, возлюбленный которой обречён погибнуть.
История первой свечи. Зебейде, сестра Халифа, влюблена в европейца Франке. Юноша тайно проникает к ней во время религиозной церемонии в женском платье, но узнан дервишем (Рудольф Кляйн-Рогге) и едва не погиб, хотя и сумел сбежать. Зебейде, опасаясь за его жизнь, хочет спрятать его у себя в покоях, рассчитывая, что во дворце Халифа его не будут искать. Однако юноша, пытаясь по её совету пробраться во дворец, попадает в ловушку и садовник-палач Эль Мот (Бернхард Гёцке) заживо закапывает его по шею в дворцовом саду.
История второй свечи. Юная венецианка Фьяметта влюблена в молодого дворянина Франческо, но против них строит козни злобный аристократ Джироламо (Рудольф Кляйн-Рогге). Чтобы избавиться от него, девушка придумывает план — она пригласит Джироламо на маскарад, заставит его драться на дуэли, а в это время её слуга-арап должен убить Джироламо ударом ножа в спину. Джироламо разгадывает этот план и переплравляет записку с приглашением Франческо. Тот является в маске на приём, где тоже скрытая маской Фьяметта в мужском костюме, думая, что это Джироламо, вызывает его на дуэль. Арап, выбрав момент, убирает Франческо, как и было приказано, и над телом юноши принимает облик Смерти.
История третьей свечи. Тяо-Сен, помощница мага А-Хи, влюблена в юношу Ляна. Император вызывает А-Хи ко двору для того, чтобы тот его развлёк чудесами. А-Хи, Тяо-Сен и Лян отправляются к Императору на ковре-самолёте и А-Хи дарит Императору армию маленьких живых воинов и волшебного жеребца. Император доволен, но он хочет, чтобы А-Хи подарил ему также приглянувшуюся ему Тяо-Сен. Маг сначала противится, но потом уступает. Лян в отчаянии пытается бежать с девушкой, но пойман и заточён в башню. Тяо-Сен исплользует магию для того, чтобы завладеть волшебным жезлом А-Хи, и с его помощью спасает Ляна и сбегает с ним. По их следу отправляется войско, но Тяо-Сен с помощью магии сбивает их со следа. Тогда Император отправляет в погоню Лучника (Бернхард Гёцке) на подаренном магом волшебном скакуне. Заметив погоню, Тяо-Сен превращает себя в статую, а Ляна — в тигра, но Лучник убивает тигра, а у Тяо-Сен не остаётся магии, чтобы снова стать человеком.
Итак, девушке ни разу не удаётся спасти своего возлюбленного. Все три свечи гаснут. Она в отчаянии. Смерть, сжалившись, даёт ей последний шанс — он отпустит её жениха, если она за час найдёт и приведёт к нему хотя бы кого-нибудь, кто ради неё откажется от остатка своей жизни.
Девушка снова оказвается в аптеке. Аптекарь, заметив яд, успевает выбить пузырёк из её руки. Она умоляет его отказаться ради её любви от жизни, но старик выгоняет её. Она обращается с этой же просьбой к нищему, но и тот не хочет расставаться с жизнью. Она идёт в больницу, где слышит, как старухи говорят, что им пришла пора умереть, но когда она радостно предлагает им смерть, они в ужасе бегут от неё. Одна из старух случайно опрокидывает свечу. В больнице начинается пожар. Девушка помогает больным спастись из огня. Когда выясняется, что в горящем доме остался новорожденный ребёнок, она единственная решается броситься за ним и оказывается перед выбором — отдать младенца Смерти в обмен на жизнь своего возлюбленного или спасти ребёнка. Выбор для неё очевиден. Ребёнок спасён, но сама девушка не успевает выбраться из обрушившегося дома.
Смерть ведёт её к возлюбленному и со словами «Отдавший жизнь, жизнь обретает» выводит их души за пределы стен в солнечный мир и, исчезнув, оставляет друг с другом.

Выдающимся представителем так называемого символического киноэкспрессионизма является Фриц Ланг (1890-1976). В 1921 году он создает фильм "Усталая смерть". По форме это произведение представляет собой четыре вариации на одну тему: девушка безуспешно пытается спасти от гибели своего возлюбленного. Действие соответственно разворачивается в четырех условно-географических измерениях – романтическая Германия, мусульманский Восток, карнавальная Венеция и буддистский Китай. Неизменным остается лишь повторяющийся финал: смерть побеждает любовь, и под ее покровом возлюбленные соединяются навеки. "Тот, кто теряет жизнь, приобретает ее", - гласит последний титр фильма.Центральный образ киноленты - Смерть - лишен традиционно-сказочных аксессуаров. На экране предстает обыкновенный мужчина с неподвижным лицом и трагически-усталым взглядом. Он беспрестанно регламентирует переход в потусторонний мир, где горят тысячи свечей, олицетворяющих человеческие жизни. Гармоничное соединение декораций, актерской пластики, светотеневых и оптических решений позволило режиссеру создать одно из выдающихся произведений немецкого киноэкспрессионизма.

Фильма смотрится, в отличии от других картин того времени, очень легко, спецэффекты даже получше тех, что есть в Дракуле с Бела Лугоши.

@темы: кинематограф

---

фотоаппараты

[Br. Samedi]

советую прочесть. Очень интересный пост на неоднозначную тему.

10.01.2009 в 11:06

Пишет  Серебряный:

Уникальные фотокамеры.


Всем, кто хоть немного интересовался фотографией, известно, что многие камеры (как и любые иные инструменты, но сейчас речь о камерах) окружены мифами, дополнительной семантикой. Например: «Никон - это кэнон для бедных». Разделяющий этот миф человек будет фотографировать кэноном с особым чувством. Если же это будет не просто кэнон, а кэнон редкий, дорогой или уникальный, фотографу будет уже казаться, что он не просто выбирает кадр и нажимает на спуск, а священнодействует. А видели вы, как современный фотолюбитель берёт в руки, например, камеру «Москва-4»? Бывают очень сложные мифы, бывает, что только одна конкретная камера нагружена дополнительными значениями, в разной степени релевантными для разных людей. Например, камера «Смена-8м», которую ещё папа купил тебе чёрт знает когда, заряженная собственноручно нарезанной в темноте старинной плёнкой - из широких рулонов то ли рентгеновских, то ли для аэрофотосъемки, с неясной чувствительностью… Снимки, сделанные такой, нагруженной дополнительными значениями камерой, также приобретают дополнительное значение.

Продолжение

Или вот, скажем, зачем в оптике к Sony QUALIA 016 сапфировые линзы? Всё затем же - ощущать, что ты снимаешь не через какое-то там стекло, а через драгоценный самоцвет. Дополнительные значения, семантика, мифы. И это вокруг фабричных камер. В основном даже вовсе вокруг серийных, которых в любом магазине на полках пруд пруди. Что уж говорить о вещах с собственным, уникальным мифом… Американец Уэйн Мартин Белгер (Wayne Martin Belger), нагружает свои камеры дополнительными значениями - он создаёт их из материалов, каждый из которых сам по себе миф. Каждая его камера - пир значений, концентрат мифов. Люди суеверные, пожалуй, побоялись бы взять такую камеру в руки или быть ею сфотографированными. И даже кое-кто из показных циников и скептиков, взглянув на такую камеру, тайком перекрестится и постарается поскорее выйти из кадра.

Посмотрите, например, на его камеру «Третий глаз» (Third Eye Camera; в начале записи тоже она):





Камера сделана из алюминия, титана, латуни, драгоценных камней и стопятидесятилетнего черепа тринадцатилетней девочки… Чёрт побери, только представьте, что у вас в руках такая штука. Или хотя бы сделанный ею снимок. Дух захватывает.
Технически эта камера - безоптическая, т.е. пинхол. В черепе просверлена дырочка, через которую и попадает свет. Размер фотопластинки - 4 на 5 дюймов. Снимки выходят вот такие:


А вот ещё аппарат:


Красивый, правда? Медь, титан, алюминий, акрил и ВИЧ-положительная кровь. Последняя играет роль красного фильтра. Камера называется «Неприкасаемый» (Untouchable). А вот сделанное ею фото:


Heart Camera:



Алюминий, титан, акрил, формальдегид, детское человеческое сердце. Снимки:








Камера «Стрекоза», созданная как алтарь в память о девочке, скончавшейся в возрасте девяти лет. Материалы: сталь, алюминий, акрил, насекомые, цветочные лепестки, старинные игрушки, страницы книг.





Фото:




Стереопинхол «Яма».








Назван в честь индо-буддийского бога смерти. Изготовлен из алюминия, титана, меди, латуни, бронзированной стали, серебра, ртути, четырёх сапфиров, трёх рубинов, самый крупный из которых стоит 5 тысяч долларов, бирюзы, песка, крови, и девяти опалов. В качестве основы для корпуса камеры использован пятисотлетний череп тибетца. Плёнка загружается с помощью пневматического устройства.

Вот сделанное им фото. Называется «Кали»:




«Сыны Авраама (9/11)». Камера сделана из алюминиевого блока самолёта, потерпевшего авиакатастрофу, куска стальной арматуры от южной башни WTC, обрывка страницы Библии 1860 года, обрывка страницы Корана 1960 года и обрывка страницы Торы 1880 года.





Фото, сделанное этой камерой:




Wood Camera:





«Древесная камера» сделана из дерева, ржавого железа, алюминия, оргстекла и насекомых. Большая часть деталей для камеры найдена в Долине Смерти в Калифорнии. У камеры есть сменная передняя панель - чтобы меня объекты перед пинхолом. Вот пара снимков, сделанных этой камерой:






Это, в общем, не все камеры Белгера, но достаточно, чтобы составить представление. Заметьте - некоторые снимки в самом деле интересны, но наверняка мы с вами смотрели бы на них совсем иначе, будь они сделаны обыкновенным пинхолом. Почему? Ведь мы, возможно, видели бы то же самое. Да. Но знали бы о нём иное. Мы живём в мире символов, текстов, знаков и мифов. Уэйн Белгер это понимает, а потому вместо того, чтобы просто провертеть иголкой дырочку в пластиковой крышке на байонет фабричного кэнона или даже хассельблада, он тратит массу сил, времени, денег, мыслей на создание своих камер - с точки зрения фотографической техники столь же примитивных, как и обычный пинхол, но мифологически оснащенных.
В конце концов, создать вокруг себя миф - главное для художника.




(с) hrenovina.net/1758

@темы: Жизнь тела после смерти, Оссуарии, кости, черепа, скелеты

---

Mütter Museum, College of Physicians of Philadelphia

[Br. Samedi]

.flickr.
Музей медицинской истории Мюттера (англ. Mütter Museum) — это музей медицинских патологий, старинного медицинского оборудования и биологических экспонатов, расположенный в колледже врачей в Филадельфии (College of Physicians of Philadelphia). Первоначальной целью создания коллекции были медицинские исследования и образование, но в наши дни он используется как музей для широкой общественности.
Музей лучше всего известен по большой коллекции черепов и уникальных экспонатов, в которую входят, например, человеческий кишечник длиной 5 дюймов (12,5 см) и труп женщины, который превратился в мыло в земле, которой она была похоронена. На выставке представлено множество восковых моделей, а также законсервированных органов и скелетов. Многие посетители очень удивляются, увидев на выставке законсервированный женский плод. Музей поддерживается Колледжем и открыт для посещения, вход в него платный.
Собственно, колледжем его называют по старинке. На самом деле – это медицинский факультет Пенсильванского университета — самого новаторского высшего учебного заведения США, открытого Бенджамином Франклином…
В 1750 году совет попечителей выкупил для университета здание, построенное для евангелистского молельного дома, и в 1751 году там начались занятия. По предложению Франклина колледж принял девиз «Законы без морали бесполезны» (Leges sine Moribus vanae)…
Один из главных экспонатов Музея Мюттера — Гарии Истлак, человек, при жизни страдавший прогрессирующей оссифицирующей фибродисплазией (Fibrodysplasia Ossificans Progressiva, FOP) - заболеванием, при котором происходит формирование лишних костей на месте синяка или раны…
Перед тем, как умереть в возрасте сорока с лишним лет, Истлак передал в дар музею свой скелет…

-оглядеться-

@темы: В гостях у La Belle Dame sans Merci, Жизнь тела после смерти, Оссуарии, кости, черепа, скелеты

---

Миздахан некрополь

[The Highgate Vampire]

Необычайные тайны древнего некрополя Миздакхан: «Мировые часы» отсчитывают время до наступления конца света

рассказ о кладбище

Грандиозный некрополь Миздакхан возник вблизи городища огнепоклонников II-IV веков до нашей эры затем превратился в одну из самых почитаемых мусульманских святынь Центральной Азии. Название города Ходжейли, расположенного на берегу Амударьи вблизи столицы Каракалпакстана Нукуса, означает «край паломников». Тысячи странников посещающих эти места верят, что именно здесь находится могила Адама, и возведенный над ней мавзолей - это Мировые часы, отсчитывающие срок жизни человечества. Каждый год из древних стен выпадает по одному кирпичу, и когда обрушится последний, наступит конец времен. Но паломники складывают из упавших камней маленькие пирамиды, надеясь на продолжение жизни и исполнение своих желаний.
ТАЙНЫ ГОРОДА МАЗДЫ
В священной Авесте упоминается город Мазда, построенный в честь Ахурамазды - солнечного бога огнепоклонников. Святилище Миздакхан представляет собой кладбище на трех холмах, первые захоронения в котором датируются II веком д. н.э. Последователи Заратустры не предавали тела умерших погребению, чтобы не осквернять священные для них стихии - огонь, землю и воду, а выносили их на возвышенности, и помещали на плоские крыши погребальных башен - дахма, где их обгладывали хищные птицы. Высушенные солнцем кости собирали в керамические сосуды - оссуарии, и помещали в склепы. На восточном холме Миздакхана есть легендарный бугор Джумрат касаб, по всем признакам выглядящий как погребальная башня, вокруг которой археологи обнаружили множество оссуариев, остатки тканей с золотыми нитями, украшения, монеты, ритуальные светильники.Хотя предания Авесты говорят, что пророк Заратустра, происходивший из знатного рода на западе Ирана, начал свою проповедь при дворе царя Виштаспы в Бактрии, занимавшей в древности земли в верховьях Амударьи, близ современного Термеза, многие исследователи сходятся во мнении, что родиной зороастризма нужно считать древний Хорезм. Ведь из шестидесяти трех культовых памятников этой религии, обнаруженных во всем мире, включая Иран, Индию, Афганистан и Пакистан, семнадцать древнейших находятся именно на земле Хорезма. По мнению ученых, средневековая легенда о могиле Адама на Миздакхане - в городе Мазды может быть поздним переосмыслением авестийского мифа о сотворенном Ахурамаздой первом человеке Гайомардане.
В 712 году нашей эры низовья Амударьи завоевали арабы, утвердив здесь ислам. Однако, как и во множестве священных мест Центральной Азии, мусульманская религия в Хорезме смогла непротиворечиво впитать в свой культ местные обычаи и представления. Спустя четыре столетия монгольские орды разрушили построенную еще в IV веке до н. э. на одном из холмов вблизи Миздакхана крепость Гяур Кала. Но сам Миздакхан продолжал существовать в составе улуса Джучи на оживленном перекрестке Великого Шелкового пути.Обычаи кочевых народов таковы, что над каждой могилой, по мере возможности, стараются соорудить не просто ограду, а прочный склеп или башню с куполом - гумбаз. Словно для того, чтобы человек, всю жизни проведший в скитаниях под открытым небом, после смерти обрел надежный и защищенный дом. За сотни лет захоронения Миздакхана превратились в фантастический некрополь площадью в несколько десятков квадратных километров. Над ним возвышаются купола средневековых мавзолеев, с которыми связаны удивительные предания.
ЕЩЕ ОДНА ЛЕГЕНДА О ЛЮБВИ
Большинство архитектурных памятников мусульманского средневековья народная молва традиционно связывает с легендами о любви. Величественные усыпальницы от индийского Тадж-Махала до мавзолея Биби-Ханым восточные правители строили в память о любимых женах. В других случаях волшебные замки или непостижимой высоты минареты возводят за сказочно быстрые сроки зодчие, чтобы добиться взаимности царских дочерей. Сказки о любви между прекрасными принцессами и мастерами-строителями отражают реальность того, насколько высоко ценилось на Востоке искусство архитектуры. Имеет такую легенду и Миздакхан.На вершине восточного холма находится мавзолей Назлымхон-сулу, относящийся к XIV веку. Это удивительное сооружение выступает над поверхностью земли только круглым куполом и порталом входа. Узкая каменная лестница ведет глубоко под землю в обширный крестообразный зал. В пятидесятиградусную жару здесь прохладно, и свет из окон купола проливается на мозаичные стены голубыми струями.
Согласно легенде, красавица Назлымхон была дочерью правителя, и ее любви добивались самые знатные и богатые. Но она любила простого зодчего, который не мог рассчитывать на брак с принцессой. Разгневанный тем, что его дочь отвергает всех женихов подряд, правитель объявил, что отдаст ее замуж за того, кто за одну ночь построит башню высотой до неба. Влюбленный зодчий, окрыленный удачей, выполнил это условие. Но, разумеется, все равно не получил согласия отца. Тогда он в горе бросился вниз с построенного им самим минарета. Вслед за ним бросилась и принцесса. Правитель, конечно, раскаялся, и велел похоронить возлюбленных вместе, сложив над их могилой мавзолей из кирпичей минарета, который он в отчаянии приказал разрушить и обратить вглубь земли.
ЗАГАДКА ШАМУНА НАБИ
Другой архитектурный и культовый памятник Миздакхана посвящен Шамуну Наби - легендарному магу и богатырю. По рассказам местных шиикши - хранителей вечности, этот таинственный проповедник прибыл на землю Хорезма еще до посланцев пророка Мухаммеда, и призывал людей поверить в Единого Бога. Шамун (Симон) творил множество чудес, исцелял от болезней, управлял погодой и движением небесных светил, мог говорить на языке диких зверей. Кроме того, он был бесстрашным воином и богатырем, не побоявшимся на почве веры бросить вызов местному царю, которого предание называет Гяуром - неверным.Гяур считался непобедимым полководцем и коварным политиком, но с Шамуном из гордости сошелся в рукопашной схватке, понадеявшись, впрочем, на свою хитрость. Во время поединка он бросил Шамуну под ноги горсть зерна, тот оступился и упал перед врагом на колени. Но его верная собака, по зову хозяина, мгновенно прорыла подземный ход, и выскочив между ними, вырвала у Гяура внутренности. Шамун, однако, не смог перенести позора своего падения, и, в знак раскаяния, отрубил себе ноги. Согласно преданию, после его смерти Всевышний смилостивился над ним, и ноги отросли, чтобы Шамун смог предстать перед Высшим Судом не калекой.Пожалуй, это одна из самых странных легенд Миздакхана. Шиикши не дают вразумительного ответа, проповедником какой религии был Шамун, откуда он пришел, и почему так странно закончил свои подвиги. Его мавзолей с высоким порталом и семью куполами вытянут на 25 метров в длину. Внутри располагается столь же длинная гробница, напоминающая гробницу пророка Даниила в Самарканде. Но когда археологи вскрыли ее, никаких останков не обнаружилось. Само сооружение ученые датировали концом XVIII века, определив, что оно построено на развалинах более древнего памятника, предположительно, XVI века.На основе археологических и исторических данных, а также анализа надписей на стене мавзолея, краевед К.Нуржанов высказал предположение, что мавзолей Шамуна напоминает об изменении русла реки Амударьи в XV веке - природной катастрофе, заставившей миллионы людей искать спасения от засухи и голода.Амударья не всегда впадала в Аральское море, временами меняя свое направление. В древности она текла вдоль южного обрыва плато Устюрт в Сарыкамыш и через впадину Узбой впадала в Каспийское море. В средние века старое русло Дарьялык, управляемое ирригационными сооружениями, питало водой землю Хорезма, протекая через его столицу Гургандж, от которого до наших дней остался городок Куня-Ургенч в Туркменистане. В XIII веке монголы разрушили дамбы и затопили город, погубив 100 тысяч жителей. Гургандж восстанавливался сто лет, потом снова был разрушен Тамерланом, и еще сто лет отстраивался. Но в конце XVI века, по свидетельству летописцев, какой-то катаклизм окончательно повернул воды Амударьи к Аральскому морю, заставив перенести столицу в Хиву.Предполагается что Миздакхан, находившийся на поворотном пункте русла Амударьи в сторону Аральского или Каспийского морей, стал свидетелем народного бедствия и массовых переселений из опустевших мест, поэтому его культовые памятники тех времен могли быть посвящены этим событиям. Небесспорная версия выглядит довольно яркой в наши дни, когда регион вокруг Аральского моря уже полвека терпит экологическую катастрофу, так же заставляющую тысячи людей мигрировать в поисках лучшей жизни.
КОНЕЦ СВЕТА НАСТУПИТ НЕ ЗАВТРА

Мировыми часами шиикши называют развалины мавзолея святого Ережепа (Раджаба), проповедовавшего ислам на заре его распространения в Центральной Азии. Это очень высокое прямоугольное сооружение IX века, одна стена и крыша которого уже полностью обвалились. Оставшиеся стены медленно осыпаются по кирпичу в год, если верить преданиям. А по свидетельствам археологов, они стоят довольно прочно на фундаменте, в основу которого был заложен камышовый слой, предохраняющий от сырости и придающий сейсмическую устойчивость. Если за 12 веков полностью обвалилась лишь треть постройки, то, стало быть, до Конца света осталось как минимум еще два с половиной тысячелетия. К тому же паломники трудолюбиво выстраивают вокруг него тысячи маленьких пирамид из поставленных друг на друга древних камней.Число кирпичей в пирамиде должно составлять семь, возможно, по числу ангелов семи небес или куполов над гробницей Шамуна, который, как маг и волшебник, по-видимому, ответственен и за исполнение желаний, загадываемых паломниками. При этом, разумеется, нельзя разрушать чужие пирамиды для постройки своей. Ведь это все равно, что строить собственное счастье на разрушении чужих надежд. И уж, конечно, немыслимый грех - унести камень со святилища. О том, чтобы взять с Миздакхана какой-нибудь «сувенир на память», не помышляют даже туристы.Священная семерка присутствует в ритуале, который совершают женщины, желающие избавиться от бесплодия. Для этого, по обычаю, нужно в четверг скатиться вниз по крутому склону с холма Жомард, семь раз перевернувшись через голову. Кстати, название холма очень созвучно с именем первого человека Гайомардана, миф о котором породил легенду о могиле Адама. Таким образом, все предания Миздакхана, какими бы странными, разнородными и запутанными они не казались, сплетаются в единый мистический узор, расшифровка которого может стать смыслом жизни ученых или духовных исследователей.

@темы: погребальные сооружения, древние захоронения, загадки и мистика некрополей, арабские кладбища, азиатские кладбища, Haunted

---

История челябинских кладбищ - история города

[Br. Samedi]

статья об истории Челябинских некрополей. взята из журнала "Челябинский рабочий от 4февраля 1998года.

Сегодня уже нет сомнений в том, что Челябинск - город исторических загадок и тайн. Летом 1996 года неизвестное прошлое в очередной раз напомнило о себе, на этот раз по-настоящему зримо и страшно - в виде раскопанной части обширного кладбища у оперного театра. Специалисты буквально содрогнулись, столкнувшись в прямом смысле со смертным кошмаром, который происходил на заре челябинской истории и оставил необъяснимый могильный след. Впрочем, необъяснимый ли?
Больше года шла работа экспертов-антропологов с обнаруженными останками, результаты которых в настоящее время уже известны. Не остались в стороне и краеведы-историки, начавшие поиск ответов на многочисленные "почему", вызванные неизвестным захоронением.
Попытку разгадки тайны некрополя и объяснения его появления с научно-исторических позиций предприняли заведующий сектором Челябинского областного краеведческого музея кандидат исторических наук Д.В. Смирнов. В своей исследовательской версии он прослеживает историю возникновения и загадочный путь таинственного некрополя во времени, дает ответ на многие возникшие вопросы и в связи с этим затрагивает некоторые важные проблемы краеведения как науки.
Мертвые открывают глаза живым
Свыше двух столетий челябинский некрополь хранил тайну исторической трагедии второй четверти XVIII века. "Мясорубка" русской колонизации оставила в челябинской истории страшную могильную отметину, "перемолов" несколько поколений первых челябинцев. Сегодня на смену абстрактным и в чем-то даже романтическим представлениям о жизни казаков-первопоселенцев пришло осознание всего ужаса, через который они прошли, чтобы обеспечить становление и жизнеспособность Челябинской крепости. "Пришел, построил, схоронил" - вот формула жизни первостроителей Челябинска и ранней челябинской истории. Для наших предков история их жизни на неизвестном кладбище закончилась. Для нас она сегодня с него, по сути, только начинается.
Совершенно неожиданно нашли то, что вовсе не искали и не собирались искать. Ореол исторической тайны вокруг некрополя вполне объясним, поскольку никаких сведений об этом захоронении на ранних планах города и в других, находящихся в научном обороте документах, не содержится. Отсутствуют упоминания о нем и в известных старых описаниях Челябинской крепости. Возникла пикантная научная ситуация: кладбище есть, а исторического объяснения ему нет. Краеведение как-то сразу очутилось в информационном вакууме, для заполнения которого на божий свет стали вытаскиваться полуживые версии о неизвестных поселениях, оставивших, якобы в земле у оперного театра свою могильную "начинку".
Размеры произведенного раскопа и находившееся в нем количество погребенных действительно впечатляют, не говоря уже о предполагаемом масштабе всего кладбища. В сравнении с ним масштабы первоначальной челябинской "рубленой крепостцы" выглядят более чем скромно. И все же расценивать обнаруженные останки как сенсационное событие можно лишь с определенной оговоркой, а видеть в них нечто таинственное и необъяснимое в настоящее время уже не приходится. Как научную сенсацию, могильник следует рассматривать прежде всего потому, что он наглядно выявил такие пробелы в изучении прошлого Челябинска, которые иначе как сенсационными не назовешь. В самом деле, почему о захоронении не сохранилось никаких сведений? Чем вызваны его такие значительные размеры? Кто и когда здесь погребен? Что вообще нам известно об этой стороне жизни первых челябинцев?
Эти и многие другие вопросы сегодня требуют ответа, хотя заведомо ставят в тупик. Все дело упирается в крайне слабую изученность ранней истории города, особенно ее начальных десятилетий. Из всей исторической панорамы этого периода известны лишь отдельные, зачастую не связанные между собой фрагменты, среди которых такой, как захоронение усопших, полностью отсутствует.
Нельзя, впрочем, не отметить, что "погребальная" тема всегда являлась побочной для исторической науки, особенно в советское "жизнеутверждающее" время. Результатом неразработанности проблемы захоронения предков явилось не только наше очевидное незнание этой важной стороны их жизни, но и во многом непонимание этой жизни, ее духовного и нравственного содержания. Повседневный быт и деятельность первых поколений челябинцев в их конкретных проявлениях остаются для нас, в сущности, неведомыми историческими пластами, а исследовательская работа в этом направлении ведется в режиме слепого, стихийного поиска. Обнаруженный некрополь позволяет сделать научный поиск более осмысленным, обогатить имеющиеся представления об образе жизни первопоселенцев и ранней челябинской истории. Предки дают нам реальную возможность осуществить информационный прорыв в их время. Для исторического краеведения ситуация беспрецедентна. Тот самый случай, когда мертвые открывают глаза живым.
Челябинский форт: смещение границ
Первое, что не укладывается в общепринятую картину сооружения челябинской первокрепости, - это место обнаруженного захоронения. Согласно версии краеведа И.В. Дегтярева, главным ориентиром серединной, осевой линии крепости нужно считать современный мост через р. Миасс в центре города, причем сама крепость располагалась на квадратном, размером с гектар, предмостном участке протяженностью по 60 метров в обе стороны от осевой линии и примерно в 40 метрах от береговой кромки.Если следовать указанному обозначению границ крепости, то придется признать, что раскопанные могилы находились на линии оборонительных укреплений в полосе препятствий или даже внутри форта, чего быть, конечно же, не могло. Сегодня с уверенностью можно говорить, что нынешний мост не может являться ориентиром для определения координат первоначальной крепости. В этом убеждает не только "могильный" аргумент, но и сопоставление планов города XVIII-XIX-го веков. Расположение рассматриваемого моста, как возможного стабильного ориентира, на этих планах не было неизменным. Он "кочевал" вдоль берега в зависимости от изменения речного русла и городской застройки. До сих пор вопрос о том, как выглядело островное русло Миасса в год основания крепости и где в действительности находилась первая переправа через реку, остается открытым. План Челябинской крепости за 1736 год ответить на этот вопрос не может в силу того, что является типовым военным планом-проектом, использованным для сооружения Челябинского форта. Его просто "наложили" на выбранное для постройки крепости место и, разумеется, обозначили сооруженный через реку мост-переправу. "Привязку" к нему современного моста, а точнее, обоих мостов друг к другу, осуществил уже И.В. Дегтярев в ходе разработки своей версии расположения Челябинской крепости. При этом он также достаточно произвольно, в пользу своей точки зрения, соотнес план 1736 года с ближайшим к нему по времени планом 1768 года, несмотря на то, что между ними пролегла целая эпоха в жизни города и его изменчивой реки.Наряду с раскопками и картографическим анализом в смещении границ крепости убеждает элементарная логика. В самом деле, если кладбище находилось вне крепости, то это значит, что крепость располагалась либо к востоку, либо к западу от него. Перемещать границы форта на восток и "залезать" тем самым на могилы - абсурдно, следовательно, остается лишь западное направление. Таким образом, обнаруженный некрополь позволяет сделать вывод о том, что первоначальное расположение Челябинской крепости было не таким, как это представлялось по версии И.В. Дегтярева. Ее границы были сдвинуты к западу от современного моста вместе с осевой, центральной линией.
Крепость, кладбище и церковь - близнецы-братья
Выяснение вопроса о первом кладбище не случайно оставалось за чертой внимания краеведов вплоть до момента его обнаружения. В советское время дореволюционная жизнь города, по сути, вообще исчезла как таковая, а точнее, превратилась на торжественном социалистическом фоне в своего рода историческую "замарашку" и лишь в этом идейном смысле имела право на существование. Исследованием проблемы ранних городских погребений никто не занимался. Вот почему история челябинских кладбищ волей-неволей начиналась с плана 1784 года, на котором впервые из ныне известных городских планов обозначено загородное Казанское кладбище в районе современного кинотеатра имени А.С. Пушкина. Считалось, что оно было первым челябинским кладбищем, возникшим примерно в середине XVIII века. Удивительно, но над вопросом - а где хоронили до этого? - историки не задумывались и неизвестно, когда бы задумались, если бы наши предки не напомнили о себе своими "сенсационными" останками.
Чтобы понять, почему рядом с крепостью возникло и не могло не возникнуть обширное кладбище, необходимо прежде всего вспомнить обстоятельства ее построения. Челябинск появился на башкирской земле как военный транзитный пункт, через который следовали провиантские обозы из сибирских слобод в Оренбург, и одновременно как сторожевой, оборонительный форпост в обстановке небывалого по размаху башкирского бунта, вызванного колонизацией края. В сущности, чрезвычайными военно-охранными и карательными целями возведения крепости, а также исключительно напряженным и бедственным положением первопоселенцев все объясняется. Первые челябинцы не только умирали там, где жили, но и умирали потому, как жили. Условия их существования были экстремальными по своим трудностям, возможности выжить и вырастить детей. Антропологическая экспертиза останков первопоселенцев показала, что многие из них просто не выдержали огромных физических нагрузок. Об этом свидетельствует, в частности, найденный скелет 18-летнего юноши почти двухметрового роста с явными признаками изношенного, старческого позвоночника.Помимо крайне тяжелого, подчас непосильного физического труда, связанного с интенсивными строительными работами, необходимостью поддержания в порядке фортификационных сооружений, обработкой земли и пр., первопоселенцы занимались нелегким и опасным ратным делом. Могли ли новоиспеченные казаки, вчерашние крестьяне, впервые взявшие в руки военные пики и оседлавшие своих "худобых" лошадей, превосходить в вооруженных стычках озлобленных башкир - прекрасных конников и великолепных охотников, мастерски владевших смертельным луком? Ответ здесь очевиден, как вполне ясно и то, что во время сопровождения обозов, погонь и несения сторожевой службы казакам вместе с солдатами постоянно приходилось вступать в столкновения с восставшими башкирами. Затяжной бунт усмиряли огромными силами пять лет, жестокость была взаимной, и кровь лилась рекой с обеих сторон. Поэтому нет сомнений в том, что уже в ходе сооружения крепости, начавшейся лихой обозной эпопеи и первых стычек с башкирами возник вопрос о том, где хоронить умерших и убитых. Такое место первопоселенцы, разумеется, определили. Через 260 лет оно стало известно и нам - это некрополь у оперного театра.Весьма ценную косвенную информацию, подтверждающую существование кладбища в первые годы жизни крепости, можно почерпнуть из путевых записей немецкого ученого и путешественника Иоганна Гмелина, посетившего Челябинск в 1742 году. Как мы знаем, он совершенно определенно указал на местоположение жилых домов челябинцев - "выше и ниже крепости", т.е. "ниже" северной (со стороны реки) и "выше" южной (с противоположной стороны) стен крепости. К моменту визита И. Гмелина дома были выстроены в линию и образовали из себя широкие улицы, отмеченные наблюдательным немцем. Сколько именно улиц включала в себя тогдашняя околокрепостная застройка, он не сообщил, однако по версии И.В. Дегтярева считается, что первыми улицами Челябинска являются нынешние улицы Труда и К. Маркса.О наличии домов с двух других сторон крепости - западной и восточной, то есть "справа" и "слева" от нее, путешественник не упомянул. И это не случайно, потому что их там просто не существовало, а на восточной, "кладбищенской" стороне и быть не могло. Здесь находилось частью уже использованное для захоронений, а частью еще свободное пространство, где взору И. Гмелина предстала деревянная церковь Святого Николая. Место расположения первой челябинской Никольской церкви известно - это угол улиц Труда и Цвиллинга. Таким образом, можно сделать вывод, что во второй половине 30-х годов на восточной стороне крепости, свободной от жилой застройки, первое кладбище уже сформировалось и получило соответственное церковное "оформление". Почему же в таком случае И. Гмелин не отметил его наличие рядом с крепостью?Как известно, православная религия предписывает хоронить покойников в "освященной земле", на которой имеется церковь или хотя бы часовня. С введением на Руси христианства появились и христианские кладбища, располагавшиеся, как правило, в черте города. С самого начала было принято устраивать кладбища при каждой церкви, причем наиболее почитаемые люди погребались в самой церкви или в непосредственной близости от нее (предпочтительно со стороны алтаря), а остальные - на периферии кладбища. В освященной земле нельзя было хоронить тех, кто был отвергнут церковью или государством: некрещеных, самоубийц, казненных преступников и пр. Кладбища при приходских церквах были действующими в российских городах до начала 70-х годов 18-го столетия.
Исходя из вышесказанного, можно установить, почему И. Гмелин не отметил существование кладбища. Понятия "церковь" и "кладбище" были в то время неотделимы, и при упоминании о церкви наличие погребения подразумевалось само собой. Будучи необходимым атрибутом жизни и быта, первое кладбище вполне естественно вписывалось в околокрепостную застройку и местный ландшафт поэтому, за исключением возвышающейся церкви, ничем на себя внимания не обращало.Смысловая связка "церковь-кладбище" была порождена всем тогдашним образом жизни. Точно так же, как, например, "дом-огород". И. Гмелин при описании крепости упоминает о домах и ничего не сообщает об огородах, однако это не означает, что их не было. То же самое можно сказать о церкви. Первая приходская Никольская церковь не существовала сама по себе, без приходского кладбища, так же как и кладбище (за исключением первых двух-трех обустроечных лет) не существовало без Никольской церкви. Хотя бы потому, что другой церкви тогда просто не было.
Некрополь у оперного театра - это бывшая восточная сторона Челябинской крепости, где на свободном месте за полосой препятствий и образовалось кладбище. Почему именно здесь, вполне объяснимо. С северной стороны крепости находились река и мост, с западной - заболоченная местность и речка Челябка, а с южной стороны, как и с северной, стали сооружать жилые дома и возникла первоначальная уличная застройка. В случае опасности через южные и северные башенные ворота можно было быстро укрыться в крепости. Отметим и то, что никаких препятствий для расширения кладбища на восточной стороне не существовало и поэтому не случайно именно здесь, на свободной от жилой застройки околокрепостной территории, была воздвигнута первая церковь. Таким образом, выбранное для захоронений место являлось оптимальным с точки зрения функционирования Челябинска как военной крепости. Кладбище, церковь и крепость образовали составное целое, с необходимостью подразумевая и предполагая существование друг друга.
Некрополь в зеркале нравственности
В вопросе о том, где и как хоронили первых челябинцев, единого мнения не существует. Среди краеведов-историков развернулась полемика (В. Боже - "Раскопки у оперного", "Вечерний Челябинск", 1997, 24 апреля), в ходе которой выявилась точка зрения, что тела "служивых", погибших во время сопровождения обозов, не отправлялись домой, а погребались где-то в пути и что возможность осквернения врагами таких захоронений не воспринималась в то время как нравственная проблема. Эта точка зрения выдается не только за отражение некой типичной нравственной нормы того времени, но и подкрепляется рассуждениями о том, что ранняя челябинская история вообще не содержит подтверждений "выдающейся" нравственности по отношению к умершим сородичам. Более того, нас уверяют, что история свидетельствует об обратном - не прошло, мол, и тридцати лет, а на костях "родителей или детей, родственников или друзей" уже поторопились возвести гостиный двор и "прочие постройки".Нужно заметить, что в числе "прочих" построек здесь скрывается не что-нибудь, а Христорождественский собор - одно из самых грандиозных сооружений в истории Челябинска. Тем не менее он как-то скромно "потерялся" на фоне гостиного двора, хотя по своим масштабам был просто несопоставим с его деревянными лавками. Спрашивается, для чего понадобилось об этом умалчивать? Не для того ли, чтобы в подтверждение своей точки зрения придать возведению гостиных базарных построек особую, убивающую наповал "кощунственность"? И одновременно уйти от возможного щекотливого вопроса о том, являлось ли столь же нелицеприятным делом тревожить прах сородичей, чтобы молиться в построенном на их костях новом божьем храме?Вышеприведенный взгляд на раннюю историю города в части ее нравственности вызывает недоумение и возражение по ряду причин. Прежде всего, представляется явно неудачным введение в научный оборот определения "выдающаяся нравственность", носителями которой наши предки якобы не являлись. Получается, что в ходу у них была нравственность "невыдающаяся", то есть, видимо, какая-то простая, заурядная, неприметная такая. Из этого следует, что и ее антиподу - безнравственности - также были присущи разные степени качества, то есть "лучше" и "хуже". Подобная игра в дефиниции не воспринималась бы серьезно, если бы в дискуссии довольно четко не прослеживалась нравственная эволюция ранней челябинской истории, а точнее, эволюция ее безнравственности: от равнодушия к праху и судьбе могил служивых "обозников" до чуть ли не надругательства над останками сородичей в виде возведения на их костях торговых построек. Другими словами, "простую" безнравственность через тридцать лет сменила "выдающаяся", историческим апофеозом которой стал надмогильный гостиный двор.Ранее уже подчеркивалось наше вопиющее незнание жизни первопоселенцев, в особенности ее духовной стороны. Несмотря на это, в отношении предков с удивительной легкостью ставится диагноз нравственной ущербности. По сути, речь идет об отсутствии нравственности вообще, ибо лишить наших предков "выдающейся" нравственности и оставить им для употребления какую попроще - это все равно, что выкачать из воздуха кислород, оставив для дыхания то, что в нем осталось. Уместно спросить, по каким тогда принципам и нормам жили наши предки, если во главу угла не ставили нравственность? Может быть, главным для них являлась выгода или целесообразность? В самом деле, нецелесообразно ведь было держать труп какого-нибудь "служивого" при обозе, вот и закапывали его по дороге. Если следовать этому принципу, то и раненых надо было добивать, чтобы не создавать лишних проблем обозной команде и т.д.Бедные первопоселенцы! Итог научно-исторической "эксгумации" их жизни выглядит воистину удручающе - они были лишены почти всего, что необходимо для нормального существования, и вот, наконец, благочестивые потомки "докопались" до их нравственной ипостаси. Глядя на обнаруженные могильные кости и мысленно водружая на них "греховные" лавки гостиного двора, они с праведным пылом восклицают на весь мир: "При чем же здесь нравственность?" Это восклицание - как несмываемое клеймо на теле новой истории. Оно подобно судебному приговору, который обжалованию не подлежит и смысл которого в том, что в первоначальной челябинской истории нравственные принципы если и существовали, то играли второстепенную роль и без раздумий приносились в жертву ситуации. Взять те же обозы, которые, оказывается, лишили многих погибших "служивых" возможности быть похороненными в соответствии с православными нормами и традициями, в том числе - на своем приходском кладбище, рядом с родным домом.
Любопытно здесь то, что спор краеведов ведется, по сути, на пустом месте. Об обозах, как таковых, неизвестно практически ничего - их формировании и функционировании, пропускной способности маршрутов, системе охраны, столкновениях во время следования, количестве жертв, погребении убитых и многом другом. Дискуссия развернулась в плоскости предположений и субъективных оценок и в этом качестве не привлекла бы к себе особого внимания, если бы не пересекла нравственную "орбиту" жизни предков - всегда принципиальную по своей исторической и человеческой значимости.Со своей стороны, рискнем предположить, что в действительности все было гораздо проще и никакими "бесхозными" погребениями в пути наши предки не грешили. Маршрут обозов проходил через выстроенные для этой цели крепости, в каждой из которых имелась местная сопровождающая казачья команда, работавшая на своем участке маршрута - до следующей крепости. На протяжении всего пути следования обоза происходила своего рода "эстафета" по его передаче от одной крепости к другой. Следует учесть также, что главную охрану обозного груза осуществлял конвой регулярных войск, имевший походную артиллерию, поэтому с военной точки зрения участие казаков в защите обозов носило вспомогательный характер. Если все это было так, то возможность захоронения погибших челябинских казаков где-то на маршруте была исключена в силу небольшого расстояния между крепостями и короткого времени следования сопровождающих в составе обоза. Проследовав с нагруженным обозом, скажем, до Еткульской крепости, сопровождающая "челябинская" команда возвращалась назад, доставляя домой убитых и раненых, если таковые имелись.В связи с обсуждением вопроса о первых захоронениях челябинцев нельзя не отметить еще один интересный момент. Судя по некоторым выводам развернувшейся полемики вокруг некрополя, удивительным образом выходит, что обнаруженного кладбища у первопоселенцев не было. То есть кладбище-то было, но вполне возможно, что не их. Рядом с крепостью, церковью, домом - но не их. Спрашивается, чье же? А неизвестно чье! Может быть, предшествующего "нравственного" поколения Александровской слободы, а может быть, каких-нибудь "безнравственных" старообрядцев. Ну, не чудеса ли? Какие, спрашивается, доказательства способны убедить скептиков, что под асфальтом у оперного покоятся первые челябинцы? Похоже, лишь неоспоримые архивные свидетельства или другие неведомые свидетельские "абсолюты". Но ведь когда они появятся, если появятся вообще, тогда и доказывать будет нечего. Так или иначе, а для части краеведов выявленный уникальный некрополь - всего лишь бесспорная очевидность какой-то неочевидной принадлежности и не более того.Никто, разумеется, не посягает на священное право исследователя иметь любые сомнения. Более того, они необходимы и естественны, когда речь идет о неочевидных, спорных вещах. Но в случае с некрополем создается впечатление, что сомнения рождаются ради сомнений. Характеризуют они не что иное, как чрезвычайно осторожный, так называемый "объективный" научный подход, в основе которого лежит проверенный безошибочный принцип "ни да, ни нет - вот и весь ответ". Если следовать этому принципу, то получается, что о своей принадлежности к реально существовавшим первопоселенцам раскопанный некрополь свидетельствует не больше, чем в отношении гипотетических жителей неких абстрактных поселений. Такое уравнивание шансов и исходных позиций, на наш взгляд, в данном случае совершенно неправомерно, поскольку уравнивается то, что реально существовало, с предполагаемой вероятностью того, что лишь могло существовать. Отсюда недалеко и до абсурда.В самом деле, чтобы рассеять все сомнения по поводу некрополя, наши скептики выдвигают необходимость доказать прежде всего то, что он, в свою очередь, является веским доказательством в пользу первопоселенцев и не может доказывать обратного. Другими словами, вся весомость некрополя, как доказательства в пользу первопоселенцев, поставлена в зависимость от доказательства его весомости. Если у сторонников Александровской слободы это и есть единственно возможный подход в поиске истины, то он мало что дает для ее выяснения. При таком "объективном" подходе собранная информация всегда рискует быть недостаточно убедительной, значение научного анализа отодвигается на задний план, а исследовательский поиск неизбежно оказывается в "прокрустовом ложе" неопределенности и ожидания некоего необыкновенного подтверждения той или иной точки зрения. Вспомним "великое ожидание" такого рода подтверждения истинной даты основания Челябинска. В пользу этой даты (1736 год) говорило все, кроме бесплодных мифических точек зрения. Тем не менее без малого сто лет сидели краеведы с версией Александровской слободы как с пересоленной кашей во рту, прежде чем уникальный архивный документ убедил их в необходимости ее "выплюнуть", да и то не полностью.Сегодня ситуация повторяется. По всему видно, что к остаткам старой слободской "каши", застрявшей в глотке у краеведческой науки, некрополь добавил новую огромную и несъедобную порцию, проглотить которую она никогда не сможет, но и добровольно избавиться от нее считает за грех. Как и было уже когда-то, мы видим наше краеведение оцепенелым, с пеленой на глазах, терпеливо ожидающим с этим варевом во рту появления неведомого архивного или археологического "откровения". Похоже, для части краеведов это единственное условие, чтобы прозреть и заодно привести в действие необходимый, освобождающий от несъедобной пищи, естественный рефлекс. Что тут можно сказать? Пожалуй, лишь то, что за процесс "высиживания" истины беспокоиться не стоит. Уж чего-чего, а терпенья у наших краеведов, как говорится - дай Бог каждому!Возвращаясь к вышеприведенной отрицательной нравственной оценке целого периода (!) челябинской истории, заметим, что эта оценка невольно приводит к мысли о подспудно сохранившейся ее идейной подоплеке. Создается впечатление, что подобный взгляд - "сверху вниз" - на нравственность наших предков оплодотворен еще не выветрившимся духом высокомерно-снисходительного подхода к "презренным векам" с якобы достигнутых небывалых социальных высот - исторических и нравственных. В свое время именно это печальное обстоятельство способствовало превращению краеведения в конъюнктурную разновидность советской исторической науки и загнало его в тупик, из которого еще долго предстоит выбираться на широкую дорогу полноценного научного поиска и объективных оценок прошлого. Поэтому будем считать, что "суд истории" над нашими предками не свершился. У потомков есть и другое мнение на их нравственный счет.
В первую очередь, обращает на себя внимание сугубо моральный аспект сделанных оценок. "Не судите, да не судимы будете!" - это здесь как раз к месту. Не стоит забывать, что речь идет о первых поколениях челябинцев, которым было неимоверно трудно в смертельном водовороте жизни, о людях-мучениках, которые стоически приняли на себя тяжкую долю первопоселенцев и с которыми так трагически обошлось время. Обнаруженное погребение - это зримая цена ранней челябинской истории, великая человеческая плата, которую внесла за могущество России небольшая Челябинская крепость, ставшая наряду со многими другими военными крепостями безвестным алтарем российской государственности. Нравственный масштаб этой исторической цены не менее велик и показателен и с эффектом "шагреневой кожи" не имеет ничего общего.В связи с этим подчеркнем явную неправомерность утверждения о том, что "выдающаяся" нравственность не находит подтверждения в первоначальной челябинской истории. Подобное можно утверждать и соглашаться с этим, лишь находясь в каком-то историческом "зазеркалье", где прошлое воспринимается в перевернутом виде. В действительности все было как раз наоборот. Первоначальная история Челябинска - это выдающийся пример высокой нравственности, основанной на непреходящих по значимости ценностях человеческой жизни: семье, детях, вере в Бога, традициях, идее служения Отечеству и многом другом. Без этих главных и необходимых основ бытия ломать привычный, сложившийся жизненный уклад и начинать новую жизнь в качестве первопоселенцев военной крепости было просто безумием. Да этого и произойти не могло, ибо нравственность выступала как необходимое условие выживания и противостояния беде, была глубинным животворным источником душевных сил. Именно нравственные устои сплачивали первых челябинцев, облегчали их тяжкий быт, помогали пережить горе, наделяли терпением и надеждой. Откуда могла появиться такая патриотическая сила духа у казачества, если не из нравственной первоосновы?Понимая все состояние свое - дольное, тяжкое, земное, а следовательно, отягощенное земными грехами и человеческой суетой, наши предки, тем не менее, вершили большое историческое дело. Это великое дело не могло не быть высоконравственным в своей основе хотя бы потому, что потребовало осознанного самопожертвования от нескольких поколений казаков-первопоселенцев. Истоки этого самопожертвования, в свою очередь, нужно искать в том единственном и главном, что нельзя было ни отнять, ни уничтожить - в миропонимании и мироощущении с позиций православия. Наши предки любили и ненавидели, плакали и смеялись, трепетали и ужасались, но при этом никогда не отступали от своей святой веры как духовной, нравственной основы бытия. Именно православные каноны и нравственные принципы делали разумным и необходимым их тяжкое существование и осмысленной - смерть. Чем неотвратимее, страшнее нависала могильная тень над первопоселенцами, тем светлей и прекрасней становилась их спасительная святая вера, более необходимым - следование православным нормам и традициям. Как это ни парадоксально, но только так можно было противостоять жизни как источнику смерти и быть к последней всегда внутренне готовым. При встрече со смертью "служивый" был спокоен за свою грешную душу. Он знал, что с ней произойдет дальше, и верил, что оставшиеся в живых ей обязательно помогут, сделают все необходимое в соответствии с православными обычаями. "Бесхозным" и оскверненным его прах, забытой его душа никогда не будут. Или наших предков это мало волновало и им было все равно, как жить и умереть? Думая так, в кого тогда мы их превращаем? И в кого превращаемся сами?
"Греховный" сосед некрополя
Попытаемся выяснить: действительно ли гостиный двор был построен на месте захоронения первых челябинцев? Но прежде подчеркнем то немаловажное обстоятельство, что в своем стремлении показать на примере гостиного двора "безнравственность" челябинской истории сторонники этой точки зрения фактически признают некрополь кладбищем именно первопоселенцев, а не жителей более раннего неизвестного поселения. В противном случае, констатация безнравственности со стороны первых челябинцев по отношению к умершим сородичам будет просто нелепа.В отличие от кладбищ устройству торгов посвящено немало специальных исследований. Общеизвестно, что торг был главным центром городской жизни. Здесь наиболее полно и ярко выявлялись функции города как центра местного рынка. Это был пункт, где смыкались детинец и посад. Можно сказать, что только с появлением торга крепость становилась городом. Торговище (торговая площадь) располагалась обычно вне крепости, непосредственно у ее стен и под их защитой.Все вышесказанное в полной мере относится к Челябинской крепости, получившей в 1743 году статус административного центра Исетской провинции и право на ярмарочный торг. Первая ярмарка, по Рычкову, была проведена здесь в декабре 1744 года. Нового внешнего пояса укреплений вокруг разросшегося посада тогда еще не существовало, поэтому нехитрые торговые приспособления - лавки, навесы и пр., как и само торжище, должны были находиться одновременно вблизи крепостных стен, дороги и жилья. Лишь в этом случае торг мог стать оживленным и безопасным.Где же могло находиться в 1744 году такое место? С самого начала ярмарочный торг, а впоследствии и лавки выстроенного гостиного двора располагались на той же восточной стороне, где находилось и кладбище. Торговище протянулось вдоль крепостной стены с юга на север, однако до линии захоронений не доходило из-за небольших масштабов торга. Все восточное пространство за крепостной стеной оказалось разделенным как бы на две части, из которых меньшая являлась торгово-ярмарочной зоной, а большая - территорией кладбища. Любой, кто подъезжал к крепости с юга по Оренбургской дороге, сразу мог видеть место челябинского торга, находящееся в районе углового восточного бастиона. Здесь, на углу и пониже, где было достаточно свободно, и проходили ярмарки. Таким образом, позади находящегося в торговой полосе продавца возвышалась крепостная стена с угловым бастионом по правую руку, справа проходила и улица, слева же он видел кладбище и церковь, а перед собой - торговую площадку. План 1768 года подтверждает наши предположения с той лишь разницей, что старых оборонительных стен к этому времени уже не существовало и на месте первоначального торга был возведен гостиный двор. Свободное пространство в центре города, которое можно видеть на плане, является не чем иным, как бывшей внутренней территорией разобранной крепости. Большая часть этой территории постепенно застроилась домами, образовавшими западную сторону (квартал) улицы Уфимской (ныне ул. Кирова), окончательно сформировавшуюся в середине XIX века.Точная дата сооружения гостиного двора пока не установлена, но можно предположить, что произошло это в конце 1740-х годов после обнесения Челябинска новой защитной деревянной стеной и последовавшим вслед за этим сломом старых крепостных построек в центре города. Впрочем, хронологическую последовательность этих событий мы определяем лишь в качестве возможного варианта. Основанием для установления времени сооружения гостиного двора может служить документ Тобольского архива за 1750 год, в котором фигурирует Сергей Хохлов, являвшийся в то время бурмистром и откупщиком Челябинской таможни. Из документа следует, что по заключенным с ним в Оренбургской губернской канцелярии контрактам он содержал "в Исетской провинции в новопостроенных крепостях немалые таможенные и кабатские откупы". На документе стоит собственноручная подпись Петра Рычкова и проставлена дата - 20 ноября 1750 года. Остается добавить, что выявил данный документ И.В. Дегтярев.При выяснении значения этой архивной находки следует иметь в виду, что, начиная с XVI века, во всяком более или менее значительном торговом городе на торгу имелся государев таможенный двор, куда приезжие купцы обязаны были являться со своими товарами, прежде чем открывать торговлю. В ряде случаев таможенный двор сочетался с гостиным, точнее, прямо на гостином дворе ставилась таможенная изба, что было вполне естественно, так как она и учреждалась преимущественно для сборов с приезжих купцов. Наличие в Челябинске таможни в 1750 году позволяет не сомневаться в существовании здесь и гостиного двора, для сооружения которого вполне могли быть использованы бревна и доски разобранной крепости. Сам гостиный двор мог занять часть территории бывшего форта и представлял собой, скорей всего, замкнутый четырехугольник. Наружу выходили глухие стены, а разместившиеся по периметру торговые лавки были обращены лицевой стороной во внутренний двор, где велась и мелочная торговля.Утверждение, что гостиный двор возводился на могилах, лишено не только оснований, но и здравого смысла, поскольку свободного места после сноса внутренней крепости было вполне достаточно для сооружения необходимого количества торговых лавок и помещений. Н.М. Чернавский в своих заметках по истории Челябинска отмечает, что гостиный двор, устроенный в 1765 году, разместился "на площади с южной стороны" и ничего не сообщает о каких-либо потревоженных при этом могилах. В том, что никакого "нахлеста" территория гостиного двора на соседнюю, кладбищенскую территорию не производилось, со всей очевидностью убеждает план 1768 года, на котором зафиксировано свободное пространство между гостиным двором и новой соборной церковью, не говоря уже о свободной площади к западу от базарных построек.История возведения и функционирования Челябинского гостиного двора остается во многом неясной. Обнаруженный документ, свидетельствующий о наличии Челябинской таможни в 1750 году, одновременно доказывает и существование первоначального гостиного двора, который впоследствии был переустроен. Если это произошло, как сообщает Н.М. Чернавский, в 1765 году, то на плане 1768 года мы видим второй вариант гостиного двора. О том, каким он был в первоначальном виде, можно судить пока лишь на уровне аналогий с дворами в других городах. Но в любом случае первоначальный гостиный двор, думается, не превосходил размерами двор последующий и уж тем более не шел в "атаку" на могилы. Ему вполне хватало своего жизненного пространства. Скорее, упрек в агрессивности по отношению к соседу-кладбищу можно адресовать гостиному двору 80-х годов. Судя по плану Челябинска 1784 года, в этот период двор вплотную "придвинулся" к собору, и можно предположить, что своей глухой северной стеной дошел до линии крайних захоронений с этой стороны церковной площади. Впрочем, если даже и были задеты при этом какие-то старые могилы, то винить в этом казаков-первопоселенцев бессмысленно. Большинство из них к этому времени уже умерло.
Им было кого хоронить!
Поскольку первая челябинская церковь была освящена в честь св. Николая Чудотворца, то и кладбище, где она стояла, по существующему обычаю называлось, вероятней всего, Никольским или Николаевским. Название церкви "Николаевская" встречается в документах Тобольского архива, относящихся к середине XVIII века. Короткая биография первого кладбища неотделима от Никольской церкви и, будучи органически вплетенной в челябинскую историю, свидетельствует об удивительных метаморфозах его судьбы - от возникновения до своеобразного расцвета, затем до быстрой гибели и превращения в небытие и, наконец, уже в наши дни, - от небытия к воскрешению.Основные периоды существования "Никольского" кладбища совпадают с периодизацией истории Челябинска, разработанной в свое время Н.М. Чернавским. Временной отрезок, когда кладбище было действующим, охватил примерно тридцать лет и продолжался до конца 60-х годов 18-го столетия. В рамках этого тридцатилетия выделяется начальный период - от первых захоронений до 1743 года, когда Челябинская крепость стала провинциальным центром и выдвинулась на положение города. Эти первые годы были чрезвычайно трудными в жизни крепости, и именно на них предположительно пришлось наибольшее количество среднегодовых захоронений за всю историю кладбища.То, что с ним произошло, не являлось чьим-то злым умыслом, а имело объективные причины. Главная из них - высокая смертность первопоселенцев и быстрая смена поколений. Установленный средний возраст погребенных (25 лет) позволяет сделать вывод, что через четверть века после основания крепости сложилась новая генерация челябинских жителей. Другими словами, родившиеся в 1736 году уже умерли к началу 60-х годов и на смену им пришло следующее поколение. За эти годы количество аборигенов-поселенцев и членов их семей сильно сократилось. Поселенцев этих, по данным переписной книги, насчитывалось в 1739 году свыше тысячи человек, не считая постоянного воинского контингента. Таким образом, уже в первые годы существования крепости возле ее стен началось интенсивное захоронение.Особенно высокой была детская смертность. Среди жителей крепости в год переписи насчитывалось около 400 детей в возрасте до 15 лет, в том числе в возрасте до 5 и до 10 лет - соответственно более 170 и 150 детей. В нашем распоряжении имеются статистические данные о детской смертности в Оренбургской губернии за 1867-1872 годы, то есть спустя сто тридцать лет от рассматриваемого периода. Они свидетельствуют, что количество умерших детей в возрасте до 5 лет в эти годы составило почти 70 процентов. Эти данные приходятся на относительно благополучное время прошлого столетия. Какими же тогда могли быть в этом смысле жестокие и многотрудные 30-40-е годы XVIII века? Раскопки показали, что из ста вскрытых могил в сорока находились детские останки. Вывод напрашивается сам собой - большинство детей первостроителей были обречены на скорую смерть. Взрослыми они так и не стали. Жизненная судьба юных поселенцев крепости была предрешена.

@темы: российские кладбища

---

Keith R.Lindsay "And in the End: A Guide to the World's Weirdest Funerals"

[spka3567]

Начиная с каменного века, в связи с кончиной человека разрабатывались церемонии, похоронные обряды и службы. И в то время как одни из них носят официальный и торжественный характер, другие выглядят откровенно странно. Например, прах Джина Родденберри, создателя сериала «Star Track/Звездный путь», был рассеян в космосе, а в Викторианскую эпоху люди так боялись быть похороненными заживо, что были изобретены гробы с крышками на пружинах и дверцами, дающими возможность выбраться. Кейт Р.Линдси сравнивает погребальные практики со всего мира – начиная с гробов, разрушающихся в процессе биохимического разложения, и заканчивая пугающей похоронной музыкой, и дает остроумные и полезные советы в отношении того, как организовать отправку в последний путь. Но, в конце концов, уж лучше быть готовым к тому, что на поминках твоя бывшая произнесет надгробную речь, а подружка включит на магнитофоне “Candle in the Wind”, не так ли? Создавая книгу, полную уморительно смешных историй и незабываемых шуток, Кейт Р.Линдси вносит немного юмора в понимание похорон.

ссылка на скачивание, архив 3,01 Mb

PS. Заранее приношу свои извинения за корявый перевод аннотации, но сочла наприличным выкладывать текст на английском. Для адептов - оригинал.

@темы: атрибуты погребения и похорон, Библиотека Вампира с Хайгейта