А. Простакова: «Смерть в искусстве: «Погребение Аталы»Идеалы эпохи романтизма дали художникам, писателям и музыкантам мощный толчок для обращения к теме смерти. Главные романтические герои порой даже посвящали свою жизнь поиску смерти, считая ее единственным способом отрешения от вульгарного мира, где почитаются только материальные ценности.
Картина А.-Л. Жироде-Триозона «Погребение Аталы» — один из ярчайших примеров новой эстетики 18 – 19 вв. В основу сюжета картины легло произведение Ф.-Р. де Шатобриана «Атала, или любовь двух дикарей в пустыне» (1801). Художник воссоздал на своем полотне одну из самых трагических сцен романа. Тело мертвой Аталы, закутанное в белый саван готово к погребению. Шактас не может отпустить из своих объятий мертвое тело возлюбленной. На сырую рыхлую землю отброшена лопата – могила готова принять умершую в ее новый дом. Священник, отец Обри, стоя в только что вырытой могиле, забирает тело из рук Шактаса.
Лицо мертвой Аталы, совершившей самоубийство, дабы не нарушить религиозный обет своей матери, полно смирения и спокойной красоты. Ярко освещенная фигура главной героини отчетливо контрастирует с другими персонажами полотна. Несчастный Шактас, несправедливо потерявший свою любимую, есть воплощение глубокого страдания. Бремя печали согнуло его могучее тело и покрыло лицо тенью. Кажется, что его жизнь завершилась вместе с кончиной Аталы, он готов уйти вместе с ней – его ноги уже в могиле, уготованной его возлюбленной. Печать скорби лежит и на почти скрытом от нас лице священника. Тяжелый груз трагической кончины молодой девушки не позволяет ему поднять голову и взглянуть на покойную.
Атмосферу смерти, окутавшую картину, усугубляют сумерки в погребальной пещере, у входа в пещеру несорванный красный цветок – символ любви и страсти, кресты в сложенных руках Аталы и на отдаленном холме.
Смерть как завершение земных страстей главная сюжетная линия не только этого полотна и произведения Шатобриана, но и обширного ряда произведений разных жанров эпохи романтизма.
Франсуа Рене де Шатобриан "Атала или Любовь двух дикарей в пустыне":
-цитаты-Представь себе эту картину, сын мой, — юный дикарь и старый отшельник, стоя на коленях друг против друга, руками роют в безлюдной пустыне могилу для несчастной девушки, чье тело лежит неподалеку в высохшем речном русле!
Вырыв могилу, мы опустили в нее бездыханную красавицу. Увы, не это глинистое ложе мечтал я приготовить для нее! Зажав в руке горсть земного праха, в гнетущем молчании я в последний раз неотрывно глядел на Атала. Потом начал укрывать землею смертного сна чело той, что прожила в этом мире восемнадцать весен; я видел, как постепенно исчезают черты моей сестры, как прелесть ее окутывает покрывало вечности, и только грудь еще белеет, окруженная черными комьями, точно белая лилия на темной глинистой почве. «Лопес! — вскричал я тогда. — Взгляни на твоего сына, который хоронит твою дочь!» И я возвел над Атала холмик из земли смертного сна.
*
Я пошел на могилу Атала и с удивлением обнаружил, что на ней стоит небольшой крест; так над кораблем, потерпевшим крушение, все еще вздымается мачта. Значит, глухой ночью священник пришел помолиться над могилой; такой знак любви и веры не мог не вызвать у меня обильных слез. Мне хотелось раскопать могилу, еще раз увидеть мою милую, но удержал благоговейный страх.
*
Она собиралась, по индейскому обычаю, высушить тельце сына на древесных ветвях, а потом похоронить его в могиле предков. Раздев младенца, она подышала на его ротик и произнесла: «Душа моего сына, чистейшая душа, твой отец однажды сотворил тебя, запечатлев поцелуй на моих губах, но — горе мне! — они, эти губы, не имеют власти дать тебе вторую жизнь». Обнажив грудь, она прижала к ней охладелые останки, и жар материнского сердца согрел бы их, если бы Господня воля не отняла у малютки дыхания, без которого нет жизни.
Индианка встала и глазами поискала дерево, на чьи ветви могла бы положить сына. Взор ее остановился на клене с багряными листьями, увитом апиосом и сладко благоухавшем. Одной рукой пригнув нижние ветви, она положила на них мертвое тельце, затем отпустила, и ветви взметнулись ввысь, и унесли с собой, и скрыли в душистой тени останки невинного существа. Как трогателен этот индейский обряд! Мне довелось видеть вас на ваших унылых равнинах, пышные памятники Крассам и Цезарям, и до чего же милее моему сердцу воздушные могилы дикарей, эти гробницы из цветов и листвы, которые наполняет ароматом пчела, колышет ветерок, услаждает печальной песнею соловей, в тех же ветвях свивший себе гнездо! Если это тело юной девушки, уложенное на дереве смерти руками возлюбленного, или останки взлелеянного дитяти, устроенные матерью возле гнезда с птенцами, тогда подобные похороны особенно трогательны. Я подошел к скорбящей у подножия клена, возложил ей руки на голову и трижды издал вопль скорби. Потом, блюдя молчание, сорвал ветку и вместе с индианкой стал отгонять насекомых, жужжавших вокруг мертвого младенца. При этом я старался не вспугнуть сидевшую неподалеку горлинку. Индианка говорила ей: «Горлинка, если ты душа моего улетевшего сыночка, значит, ты мать, которая ищет, чем бы ей выложить гнездо. Прошу тебя, возьми эти детские волосики, мне уже не мыть их соком оспенного корня, возьми для подстилки твоим птенцам — да сохранит их для тебя вышний дух!»
*
Потеряв надежду отыскать могилы своей сестры и отшельника, он совсем уже собрался уйти, но тут появилась лань, которую он видел в пещере, и начала скакать вокруг него. Затем она остановилась у креста, воздвигнутого в свое время отцом Обри. Теперь этот крест подмывала вода, он замшел, на его источенных червями перекладинах любили отдыхать пустынники-пеликаны. Шактас подумал, что благодарная лань привела его к могиле хозяина пещеры. Он принялся рыть землю под камнем, который некогда служил алтарем, и обнаружил скелеты мужчины и женщины. Не сомневаясь, что это и есть останки священника и Атала, погребенных, быть может, ангелами, он завернул их в медвежью шкуру и тронулся в обратный путь с драгоценной ношей за плечами, и все время слышал, как бренчат кости, точно стрелы в колчане смерти. Ночью он подкладывал сверток себе под голову, и ему снились сны, в которых любовь шла рука об руку с добродетелью. О чужеземец, взгляни, вон там лежит их прах вместе с прахом самого Шактаса».