La douleur passe, la beauté reste (с) Pierre-Auguste Renoir
-Перекресток-Перекресток — символ выбора в целом и в частности выбора между жизнью и смертью (в фольклоре образ распутья, перед которым оказывается герой), а также знак перехода из одного пространства в другое. В качестве такового перекресток наделяется амбивалентным значением. С одной стороны, это место являлось священным; греки и римляне считали его находящимся под охраной Гермеса и Меркурия — покровителей путников. В христианстве перекресток, уподобляемый в своей форме кресту, стал местом почитания Христа.
С другой стороны, перекресток считался средоточием вредоносных, нечистых сил. На перекрестках выполнялись колдовские ритуалы. Это было место захоронения самоубийц, сборища демонов и ведьм.
Во многих культурах перекресток - место встречи с трансцендентными силами (богами, духами, мертвыми). Символизм перекрестка связан с символизмом двери, перехода из старого к новому, от посюстороннего к потустороннему. Чтобы обеспечить этот переход, на перекрестках воздвигаются обелиски, алтари, просто камни. В Европе перекрестки рассматривали как места встречи ведьм, злых духов. Христиане воздвигали на перекрестках кресты, часовни, статуи Мадонны и т.п. У африканских племен перекрестки часто являются местом совершения ритуальных обрядов. У греков Геракл на перекрестке совершил выбор, отдав предпочтение добродетели перед наслаждением. Эдип убивает на перекрестке своего отца. Греки приносили жертвы на тройных перекрестках трехглавой богине Гекате, богине привидений и чародейства, связанной с царством мертвых. На перекрестках стояли статуи Гермесу-Психопомпу, водителю духов. Римляне молились ларам перекрестков, а в средневековой Германии судебные процессы часто проходили на перекрестках.
Древние греки посвящали перекрестки Гекате; там устанавливали ее трехликие статуи, приносили в жертву собак, помещали тела повешенных. В индуизме перекресток выступал как пристанище демонов. В славянской мифологии перекресток считался местом обитания чертей. В средние века на перекрестках больших дорог ставились распятия, чтобы предохранить их от присутствия нечистой силы.
-Заложные покойники-Заложные покойники — в славянской мифологии люди, которые умерли неестественной или преждевременной смертью. Также назывались «мертвяками» и «нечистыми». К ним обычно причисляли умерших насильственной смертью, самоубийц, опойцев (умерших от пьянства), утопленников, некрещёных детей, колдунов и ведьм.
Возникновение самого слова «заложный» связывают со способом захоронения. В отличие от обычных покойников — «родителей» — «нечистых» не закапывали в землю, а хоронили на перекрёстках дорог, границах полей, в лесу, в болотах, в оврагах, за пределами ограды церкви, так как считалось, что они «прокляты родителями и земля их не принимает». Тело в гробу укладывали лицом вниз, яму закладывали (отсюда по одной из версий и название этих покойников — "заложные") камнями и ветками. Д. К. Зеленин приводит рассказ крестьян Новомосковского уезда о том, что самоубийцу не нужно переносить с того места где он умер, иначе тот будет возвращаться обратно в течение семи лет. Но если всё же его труп надо перенести, то делают это с помощью переноса через перекрёсток, тогда умерший заблудится, дойдя до него.
Несмотря на противодействие таким обычаям со стороны церкви, данные верования были настолько сильны, что в результате появляются «убогие дома», получившие название в народе «божедомы», «божедомка», представляющие из себя простые загородки из досок или кольев, отсюда и название — заложный, то есть заложенный покойник, а не похороненный или захороненный.
Одним из самых распространённых поверий, связанных с заложными покойниками, была их способность вызывать засуху. Так в Екатеринославской губернии некая женщина удушилась, но родственники похоронили её вблизи кладбища, несмотря на то, что все жители были против (помогло заступничество священника). После этого, местной женщине приснился сон, что если удушившуюся напоят, то снова пойдёт дождь (была засуха). Ночью жители отрыли труп и вылили на него три бочки воды.
В Симбирской губернии, существовало поверье, что во время засухи: «Надо непременно найти опойца которого не принимает земля, поэтому его надо вырыть из земли и кинуть в болото, чтобы пошёл дождь». Аналогичные рассказы есть и о других местах, кроме тех где засухи не бывает.
Помимо засухи заложные покойники могли причинить и другой вред. Так, например, легенда о Батурке, который по поверью был очень жадным, поэтому чтобы утолить его алчность проходящие мимо люди должны были сделать подношение, иначе он мог нагнать на них и их скот болезнь. Сохранилось много сказаний о том, как «нечистые» мертвецы пугали скот и людей.
***
«ЗАЛОЖНЫЕ» ПОКОЙНИКИ И «НЕПРАВИЛЬНАЯ» СМЕРТЬ
Древние славяне, как и многие другие народы мира, различали два вида смертей и, соответственно, два разряда умерших. К первому относились люди, умершие естественной смертью, от старости. Считалось, что они прожили на земле отмеренный каждому человеку срок жизни и ушли в иной мир, на предназначенное им место. Это «правильные» покойники, их, как мы уже знаем, называют в народе родителями или дедами.
К другому разряду относятся умершие «неправильной» смертью — от несчастного случая (замерзшие, сгоревшие, утонувшие), самоубийцы, опойцы, то есть те, кто умер от чрезмерного пьянства, пропавшие без вести. Главным признаком «неправильной», смерти является то, что умерший не изжил своего века или вообще жил неполноценно, например, не вступил в брак, не оставил потомства. Таковы, например, мертворожденные дети, дети, загубленные матерями или умершие некрещеными. «Неправильными» покойниками становятся и те, кто при жизни знался с нечистой силой, — ведьмы, колдуны, и те, кого прокляли родители. Все они — нечистые покойники, они недостойны обычного погребения и поминовения и очень опасны для живых. Именно из таких покойников, как верят в народе, получаются упыри, русалки, кикиморы и многие мелкие демоны.
В научной литературе «неправильных» покойников принято называть «заложными» или, по-другому, ходячими. Этот термин был введен известным русским этнографом Д.К. Зелениным, который в начале XX века первым описал связанные с ними народные верования1. Представления о «заложных» покойниках сформировались у славян в глубокой древности2 и оказались такими устойчивыми, что в несколько измененном виде бытуют в народной культуре и по сей день.
В славянских поверьях о сроке человеческой жизни наряду с представлениями о «неизжитом» веке существовали и представления о веке «пережитом». Люди, «пережившие» свой век, также опасны для окружающих. По народным воззрениям, колдуны и ведьмы умирают в глубокой старости не потому, что обладают более крепким здоровьем, а потому, что отбирают жизненную силу у других (у растений во время цветения, у коров, снимая сметану и сливки с молока, у людей, укорачивая им жизнь). О слишком долго живущих стариках говорили: «чужой век заедает»3.
По народным верованиям, те, кто утопился или повесился, не идет на «тот» свет, а ходит по земле, потому что Бог не призывает его к себе до тех пор, пока не наступит назначенный час. Поэтому «заложные» покойники доживают за гробом положенный им при рождении срок, то и дело скитаясь среди живых в своем прежнем облике. Вот как об этом рассказывают былички.
В роще на ветле повесился крестьянский парень Григорий. Едва только похоронили самоубийцу, как деревенские бабы стали толковать, что на том месте, где он повесился, появилось привидение и в образе Григория показывалось прохожим. Оно настолько испугало проходившую мимо женщину, что у той отнялся язык. Кроме того, многие слышали, как из рощи, где висел самоубийца, стали доноситься рыданья и стоны. Однажды кучер соседнего помещика возвращался к себе домой через этот лесок и встретил там Григория, с которым был дружен при жизни. «Пойдем ко мне в гости», — пригласил его Григорий. Кучер согласился. Пир был на славу, но пробило двенадцать часов, петух запел, и Григорий исчез, а кучер оказался сидящим по колена в реке, которая протекала недалеко от села.
В одной деревне повесилась девушка. Ее похоронили за деревней в лесу, где обычно хоронили некрещеных и самоубийц. С тех пор каждую весну на месте ее погребения были слышны стоны и плач. В деревне пошли рассказы о том, что в лесу стонет «задавлящая Пашка», а сама она — вся в белом и с опущенной головой — показывалась у дороги недалеко от своей могилы.
«Нечистые» покойники ходят после смерти, потому что их «земля не принимает». «Чтобы тебя земля не приняла» — очень распространенное проклятие. Считается, что таких покойников бесполезно зарывать в землю, она не держит их в себе, и они через некоторое время снова оказываются на поверхности. В одной украинской легенде говорится о сыне, проклятом матерью. Через некоторое время сын заболел и умер. Его не удавалось похоронить — закопают в землю, а гроб через два дня выходит из могилы наружу. Его снова закапывают, а он снова выходит.
Тела «нечистых» покойников в могилах не истлевают, как у обычных умерших, а лишь распухают и страшно смердят.
Мать прокляла сына за то, что он поднял на нее руку. Через несколько десятков лет пришлось разрыть его могилу, и увидели, что покойник в могиле сидит. Покойник сказал: «Я тридцатый год лежу, и меня земля не принимает, а матери Бог смерти не дает, за то что меня не простила. Если она меня простит, то Господь ей смертушку пошлет, а если не простит, ей Бог смерти не пошлет, а меня мать-сыра земля не примет». Мать, помолившись, перекрестила сына, и он мгновенно превратился в прах4.
Душами «заложных» покойников с момента их смерти полностью распоряжается нечистая сила. Никакие молитвы и поминки не могут им помочь, и дьяволы будут мучить их до Страшного суда. И скитаются они по земле «не своим духом», а с помощью нечистой силы. Часто думают, что ходит не сам покойник, а черт, залезший в его кожу или принявший его облик. Есть немало рассказов о том, как, умирая, колдун просил своих детей перед похоронами облить его тело крутым кипятком (или обрызгать святой водой). Один из сыновей забрался ночью на печку и увидел, как черти вынули тело умершего из кожи, выбросили его, а в коже спрятались. Когда труп колдуна облили кипятком, черти выскочили и пустились прочь.
За душой самоубийцы черти прилетают в виде бури или вихря, вот почему, при сильном ветре, в народе говорят, что где-то поблизости произошло самоубийство. Да и человек не сам лишает себя жизни, а по наущению Сатаны. О самоубийцах так и говорят, что они «у Сатаны в коленях» или «в когтях», или «душу дьяволу отдали»; их называют «детьми дьявола», «чертовой жертвой».
Если человек удавился, Господь его не принимает. Он уже как у Сатаны в коленях, раз он свою душу — Господняя душа-то, не твоя, — дьяволу, лукавому отдал. Его и в церкви не отпевают. Он сам свою душу нарушил.
Согласно многочисленным легендам и быличкам, черти возят на самоубийцах и опойцах воду, а то и просто катаются на них верхом, словно на лошадях. Вот быличка, записанная в XIX веке.
Одному кузнецу раз случилось попадью подковать. Как-то ночью стучат к нему в окошко — подъехали на конях люди богатые, одеты хорошо: «Подкуй кобылу, кузнец». Пошел кузнец в кузню, подковал кобылу, только успел оглянуться — видит, это уже не кобыла, а попадья, недавно удавившаяся в этом селе. Тот, кто ее оседлал, оказался чертом, и другие, такие же черти, сидели кто на удавленниках, кто на пьяницах. Недели через две после этого случая кузнец умер.
Похожие былички до сих пор рассказывают на Русском Севере.
Вот в кузнице ковал кузнец, и как-то вечером он запоздал. И приезжает к нему человек подковать лошадь. Он приготовил все: «Давай, — говорит, — сюда коней». Тот привел, а ноги-то у коней человечьи. Это, видно, черт приехал на утопленниках. Кузнец и прибежал домой без языка. Вот все говорят, что черт на утопленниках катается. Утонут да удавятся — самое плохое дело, на них черти воду возят.
Или:
У одной бабы страшно пил муж. Как-то раз просил у нее деньги на водку, а она не дала. «Схожу, — говорит, — в магазин, куплю что-нибудь». Накупила она и идет обратно, километр идти осталось. И попадаются ей мужики на лошади, два, большущие. «Посмотри, — говорят, — у лошади зубы во рту». Она посмотрела на лошадь, а это ее муж стоит. Он повесился, так они (черти) на мужике и едут. Она в обморок упала, а пришла домой — муж-то в удавке, удавился. Это дьяволы ехали на нем. Ведь как человек утопится, задавится, дьяволы на нем едут. Угробится сам человек, дьяволам попадет, больше никому.
«Заложные» покойники сохраняют связь с местом своей смерти и своей могилой. В народе такие места считаются нечистыми и опасными, ибо там всегда присутствует дьявольская сила. Если человек ступит на такое место, он может сбиться с дороги, тяжело заболеть и даже умереть. Если скотина — у нее пропадет молоко. Крестьяне всегда избегали хоронить «нечистых» покойников, особенно самоубийц, на кладбищах, веря, что это неизбежно повлечет за собой серьезные бедствия для всей общины5. Вот как об этом говорят в Полесье.
Тот, что повесился, его хоронят не на кладбище, а за кладбищем. Если похоронить такого на кладбище и какая-нибудь беда в селе случится, то говорят, что это из-за того, что висельника на кладбище похоронили.
Утопленников раньше хоронили на перекрестке. Утопленников и висельников. Вывозят и на любом перекрестке (можно в самом селе) хоронят. Это нечистый дух его забрал, не Господь Бог, а нечистый дух. Он уже не своим духом дошел.
Тела таких покойников часто вообще избегали зарывать в землю, а относили в овраги, болота, низменные и топкие места, подальше от людских глаз и там оставляли, закидывая листвой, ветками, мхом*[* Ученые считают, что слово «заложные», возникшее в русских народных говорах и перешедшее оттуда в научный оборот, обозначает именно способ погребения «нечистых» умерших, которых «закладывали», то есть забрасывали разным мусором]. Запрет хоронить «нечистых» покойников в земле, а тем более на кладбище вместе с «чистыми», «правильными» умершими объясняется тем, что природа может ответить на такое осквернение засухой, заморозками, бурями, неурожаем, мором и другими страшными бедствиями. О том, как этого опасались, свидетельствует заговор от засухи, записанный в середине XIX века.
Выхожу я, удалый добрый молодец... на все четыре стороны поклонюся. Вижу — лежит гроб поверх земли, земля того гроба не принимает, ветер его не обдувает, с небеси дождь не поливает. Лежит в том гробе опивец зубастый, сам собой головастый ... Божий тучи мимо проходят, на еретника за семь поприщ дождя не изводят. Беру я, раб Божий, осиновую ветвь, обтешу орясину осиновую, воткну еретнику в чрево поганое, в сердце его окаянное, схороню в болоте смердящем, чтобы его ноги поганые были не ходящие, скверные уста не говорящие, засухи не наводящие... окаянные бы его на ноги не подымали, засухи на поля не напущали.
В этом заговоре, как в капле воды, собраны основные мифологические представления восточных славян о «нечистых» покойниках: их не принимает земля, они опасны тем, что вызывают засуху, и чтобы обезвредить их, необходимо воткнуть в их тело осиновый кол и бросить в болото. Последнее, по-видимому, — наиболее древний способ погребения «нечистых» покойников, против которого боролась церковь, настаивавшая на погребении в земле всех умерших, в том числе и самоубийц, хотя и не удостоивала последних отпевания. Митрополит Фотий в 1416 году в послании псковскому духовенству разъясняет позицию церкви: «А который от своих рук погубится, удавится или ножом зарежется, или в воду себя ввержет, то по святым правилам тех не повелено у церквей хоронить, ни петь над ним, ни поминать, но в пустом месте в яму вложить и закопать».
Народ, следуя своей логике, упорно отказывался хоронить «нечистых» покойников в земле. Нередко их уже после официального погребения выкапывали из могил и перезахоранивали по древнему обычаю — в болоте, овраге или просто выбрасывали в реку или озеро. Особенно часто так делали во время засух, неурожаев и других несчастий6.
Этот обычай дожил до начала XX века, о чем свидетельствуют судебные разбирательства над крестьянами, которые считали своим долгом устранить причину засухи или заморозка, выкопав труп самоубийцы с местного кладбища и перезахоронив его по древним правилам. В июне 1873 года в одном из сел Самарской губернии крестьяне выкопали трупы тех, кто при жизни слыл колдунами, считая, что именно они отваживают дождевые тучи. В разрытые могилы налили воды, а трупы перевернули лицами вниз и засыпали сверху землей. Засушливой весной в одном из харьковских сел был вырыт гроб повесившегося крестьянина, который слыл колдуном, перенесен на дно глубокого оврага и там завален землей. Весной 1913 года в Саратовской губернии крестьяне раскопали гроб местного жителя, умершего от водки, и отрезали у трупа ноги. Свой поступок они объяснили тем, что на этом покойнике ночами черти катались по полям и выгону, и это могло привести к продолжительной засухе. Чтобы предупредить несчастье, крестьяне решили отрезать ноги покойнику, лишив его тем самым возможности возить чертей7.
Особенно боялись хоронить самоубийцу. Полагали, что его вообще не следует переносить куда-либо для погребения, иначе он будет семь лет возвращаться на место своей гибели. Если все же труп решались перенести, то обязательно несли через перекресток, считая, что в этом случае самоубийца не найдет дороги назад. На могилы «заложных» покойников бросали ветки, щепки, палки, солому, землю, камни и прочий мусор. Раз в год, когда мусора набиралась порядочная куча, его поджигали. Этот обычай также дожил до наших дней.
Хоронить «заложных» покойников по обычаю в сельской местности не составляло большого труда — вокруг было вдосталь лесов, болот и оврагов. В древнерусских же городах, где ничего этого не было, изобрели особый способ погребения таких умерших — так называемые убогие (Божьи) дома, божедомы, жальники, скудельницы. Вблизи городов или в пригородах выделяли участки земли, где выкапывали широкие и глубокие ямы, поверх которых иногда ставили сараи. В эти-то ямы свозили тела самоубийц, замерзших в дороге, умерших во время моровых поветрий и оставляли незасыпанными до Семика — четверга седьмой недели после Пасхи. В этот день священники вместе с народом приходили в убогие дома, служили общую панихиду, после чего яму с умершими засыпали, а рядом выкапывали новую. Первые упоминания об убогих домах встречаются в летописях за 1215 год: во время мора в Новгороде «поставили скудельницу и наметали ее полну». В 1230 году архиепископ Спиридон поставил вторую скудельницу в Новгороде в яме на Прусской улице.
В убогий дом за Серпуховскими воротами в мае 1606 года сбросили труп убитого Дмитрия Самозванца. Тут грянули необычно сильные морозы, погубившие цветущие сады и посевы, и москвичи, давно подозревавшие Самозванца в чародействе, приписали холода его зловредному влиянию. Труп был вынут из убогого дома и сожжен на Котлах (сейчас на этом месте находится станция метро «Нагорная»).
В 1771 году Екатерина II, побывав в одном из убогих домов, издала указ об их запрещении. Но в провинциальных городах «заложных» покойников еще долго хоронили именно так8.
Если «заложные» покойники, особенно утопленники и опойцы, обладают способностью вызывать засуху, заморозки и вообще непогоду, то можно найти способ ублаготворить их. К примеру, считалось, что утопленник или умерший от пьянства сильно страдает от жажды и потому выпивает всю влагу из почвы там, где похоронен, от чего и возникает засуха. Значит, чтобы прекратить или предотвратить засуху, нужно «напоить» такого мертвеца — облить его могилу сверху или, раскопав ее, наполнить водой. В сильную засуху так поступали вплоть до конца XIX века, а в Полесье обычай дожил до наших дней.
В засуху старые бабы ходили на кладбище, обливали" водой могилки, где утопленник или висельник. И дождь потом пойдет.
Во время засухи льют воду на могилку утопленника, чтобы пошел дождь. И чужие могут лить, и родственники. Говорили: «На тебе воды, чтобы шел дождь!»
Когда засуха, поливают могилу утопленника, чтобы воду забрал. Он воду с собой забрал, когда утопился. Собирались группой пять-шесть женщин, идут и льют на могилу и около могилы, приговаривая: «Петро или Иван, отдай воду, отдай воду, отдай воду!» Его жена рядом плачет, голосит: «Сам умер, да людям горя наделал, забрал водицу! Теперь в воде лежишь, на тебя воду льют». Так она голосит три раза. А женщины вокруг кричат: «Отдай воду, чтобы в воде не лежал!»
Устраивать обычные поминки по самоубийцам и упоминать их в заупокойной молитве считалось грехом, поскольку душа самоубийцы погибла навеки и такая молитва не только не умилостивит Бога, а, напротив, прогневит Его. Однако все же раз в год самоубийц поминали: насыпали на перекрестках крупу для птиц или раздавали милостыню нищим поминальной едой — блинами, пирогами, крашеными яйцами. У русских поминовение самоубийц и других «нечистых» покойников приурочивалось обычно к Семику, у украинцев и белорусов — к Троице, а на Русском Севере — ко дню Сорока мучеников (22 марта ст. ст.). В эти дни в одних областях было принято приходить на их могилы и разбивать яйцо им в жертву. В других — родственники давали деньги на литье колокола, полагая, что колокол вызвонит несчастному милость у Бога.
Среди ходячих покойников есть и такие, которые не знают успокоения, потому что на земле их что-то «держит»: нераскаянный грех, невыполненное обещание, незаконченное дело, невозвращенный долг или неизбытая вина. Эти несчастные возвращаются по ночам домой, бродят по комнатам, передвигают мебель, гремят посудой, пытаясь выполнить то, что не дает им покоя на «том» свете. Украинцы называют их покутниками (от украинского глагола покутувати — «искупать грех, каяться»). Они не стремятся причинить вред людям или напугать их, зато часто обращаются к живым с просьбой выполнить за них незаконченное дело. Так человек, который при жизни не расплатился с соседом за купленного у него коня, каждую ночь приходит домой и ищет деньги. Священник, умерший, не исполнив всех заказанных ему треб, пытается по ночам служить в пустой церкви. А если умерла мать грудного ребенка, то она по ночам приходит покормить его, покачать его колыбель.
Умерла жена у мужика. Осталось трое детей. Вот ночуют в хате. Слышат — кто-то есть в хате. Он спит, видит — жена печь топит, варит, детей купает. А человек видит и боится вставать. Как петух запел — куда все делось?! И каждую ночь ходит, ходит и все. Что делать? Пошел он к знахарке. Она и говорит: «Возьми сруби осину и сделай кол, снеси на могилу и забей в землю. Это же нехорошо, что мертвая приходит». Он так сделал, и жена перестала приходить.
Чтобы прекратить посещения такого покойника, необходимо выяснить, какая причина заставляет его ходить. Сам он не может первым заговорить с живым человеком, и человек, заметив покутника, должен обратиться к нему со словами: «Всякое дыхание да хвалит Господа!» «И я хвалю!» — ответит он. После этого можно спросить, что именно не дает ему покоя. Узнав причину его мытарств, нужно приложить все усилия, чтобы устранить ее, — тогда умерший успокоится и больше не будет возвращаться. Вдова человека, не выплатившего деньги за коня, нашла их там, где указал ей умерший муж, и отдала соседу. Новый священник взял все неисполненные требы своего предшественника на себя. Родственники умершего вора возвратили украденное владельцу. После этого все эти покойники получили успокоение и перестали возвращаться.
Души «нечистых» покойников не только бродят по свету, возвращаются домой, являются во сне или наяву родственникам, пугают людей и преследуют их. Главная опасность таких покойников в том, что они пополняют ряды нечистой силы. О мифологических персонажах, происхождение которых в восточнославянской мифологии связывается с «заложными» покойниками, и пойдет речь в этой главе.
Е. Леквиевская. Мифы русского народа ©
На дорогах Румынии до сих пор можно встретить большое количество крестов.
-Исторический обзор отношения общества к проблеме самоубийства-Исторический обзор отношения общества к проблеме самоубийства
Обычай добровольной смерти стариков является наиболее ранним примером институционального, т. е. социально обусловленного, самоубийства. Изначально благосклонное отношение к такому поведению было связано с тяжелыми условиями жизни первобытной общины, для которой старики, неспособные самостоятельно добывать себе пропитание, являлись тяжкой обузой. В качестве примера можно привести распространенный среди северных народов, ведущих кочевой образ жизни, обычай оставлять состарившихся членов общины, предоставляя им погибать от холода и голода, или же обычай самих стариков уходить в тундру, более характерный для оседлых народов. В Японии вплоть до недавнего времени существовал обычай относить стариков на гору Обасутэяма (в переводе – «гора, где оставляют бабушек»), где они умирали голодной смертью. «Скалы предков» в Швеции получили свое название от древнего обычая, по которому старики бросались со скалы в море, считая такую гибель более предпочтительной, чем смерть от одряхления. На греческом острове Кеос в античную эпоху старики также добровольно уходили из жизни, выпивая цикуту после прощального праздника.
Самоубийство как способ мести также относится к числу древнейших обрядов, при чем наряду со случаями, когда самоубийство применялось как последнее средство за неимением других способов расквитаться с обидчиком, существовали примеры осознанного выбора именно этого способа, как наиболее действенного. Так, в одном из племен Золотого Берега существовала традиция «возлагания вины на голову другого», согласно которой человек, нанесший оскорбление, был обязан покончить с собой тем же способом, что и оскорбленный, или же заплатить его семье денежную компенсацию. Бытовавший у славян и народов Западной Сибири обычай вешаться у двери обидчика, получивший название «сухой беды», не только навлекал позор на врага, но и обязывал родственников погибшего отомстить виновнику его гибели. На Дальнем Востоке существование подобного обряда было связано с представлениями о страшных последствиях мести разгневанного духа.
На Меланезийском архипелаге наряду с самоубийством как способом мести практиковалось также самоубийство как способ искупления вины.
В Древнем Китае и Древней Японии широко практиковались жертвенные самоубийства при постройке новых зданий, мостов и т. д. Особенно долго просуществовал сопровождавшийся человеческими жертвоприношениями культ священных гор.
Обряд жертвенных самоубийств, первоначально призванный умилостивить божество, позднее приобрел также форму «самоубийства вослед», призванного выразить преданность жены – мужу или подданного – правителю.
Религиозные воззрения многих народов Северной Европы не только не препятствовали, но и поощряли добровольный уход из жизни. Так, кельты, верившие в переселение душ, приветствовали самоубийство при угрозе пленения. В царство Одина – «воинский рай» древних германцев - допускались лишь воины, погибшие в бою и женщины, лишившие себя жизни после смерти мужей. Следует отметить, что в культурах с развитой воинской идеологией, где в целом наблюдается предпочтение насильственной смерти естественной, часто встречается позитивная оценка самоубийства. Так, индейцы майя приравнивали его к жертвоприношению и воинскому подвигу, а местом пребывания Иш Таб – богини, покровительствовавшей совершению самоубийств и жертвоприношений, считали ветви мирового древа, соответствовавшие раю.
Развитие общественных отношений сопровождается переоценкой самоубийства. Так, при переходе к оседлому образу жизни, производящему типу хозяйства и патриархальному укладу обычай добровольной смерти стариков, характерный для первобытно-общинного строя, постепенно отмирает. Восприятие стариков как обременительных для общины членов, способных поставить под угрозу само ее существование, уступает место почтительному отношению к ним, как к хранителям опыта. Самоубийство молодых, трудоспособных людей, также начинает трактоваться как наносящее ущерб общине.
Во многих африканских племенах самоубийство рассматривали как злодеяние, требующее обрядов очищения – если человек повесился на дереве, это дерево сжигали, сжигалось и жилище умершего, приносились искупительные жертвы. Труп самоубийцы считался нечистым, и родственникам запрещено было к нему прикасаться.
Религиозные представления народов, находившихся на этапе древних цивилизаций - древних египтян, ассирийцев, персов и вавилонян - в целом не одобряли самоубийство. Так, существовавший в Древнем Египте обычай помещать в гробницы «ушебти» - статуэтки слуг, призванных трудиться в загробном мире вместо умершего, произошел в результате символического замещения человеческих жертвоприношений (такие жертвоприношения, практиковавшиеся на более раннем этапе, могли носить как принудительный, так и добровольный характер). В то же время необходимо отметить существование так называемых «кризисных текстов», возникших в переломную для страны эпоху, в частности, «Разговор человека и его Ка», посвященный обсуждению самоубийства как избавления от тягостной жизни.
Идея сансары как череды перерождений, возникшая в Индии в эпоху ведизма, первоначально предполагала целью этих перерождений духовное совершенствование, составной частью которого являлся, в том числе, и своевременный уход из жизни. Согласно учению Гаутамы Будды, своеобразно развившему эту идею, конечной целью является не самосовершенствование, а «остановка колеса сансары», т. е. прекращение череды перерождений. Сосуществование и частичное смешение этих религиозных систем в массовом сознании способствовало возникновению разнообразных форм ритуальных самоубийств в Индии, таких как гибель под колесами Джаганнатхи или сати – знаменитые самосожжения вдов. Самые массовые из индийских религиозных самоубийств, носивших собирательное название «дикши», были связаны с самоутоплениями в священных реках. Причиной данного явления была вера в возможность достичь, таким образом, просветленного состояния - «мокши», опиравшееся, в частности, на изложенное в «Агама-сутре» оправдание Шакьямуни самоубийства одного из его учеников.
Особенности отношения к самоубийству в странах Дальнего Востока связаны со смешением в их культурах различных религиозно-философских элементов. В качестве таких разнородных компонентов выступали конфуцианство, даосизм и буддизм в Китае, буддизм, синтоизм и даосизм в Японии. Так, для даосизма, провозглашавшего принцип недеяния, и конфуцианства характерна негативная оценка самоубийства, однако влияние буддизма и местных языческих верований препятствовало формированию стойкого неприятия данного явления. Интересно отметить, что возникновение стоицизма и эпикурейства, значительное место в которых отведено идее добровольного лишения себя жизни, произошло в эпоху эллинизма, когда наблюдалось смешение разнообразных верований. Относительно подробно разработанных традиций японских ритуальных самоубийств, следует сказать, что их возникновению могли способствовать как неоднородность религиозно-философских воззрений, так и уже упоминавшееся выше своеобразное влияние воинской этики.
Древнегреческое общество в некоторых случаях признавало за гражданами право на добровольный уход из жизни. Желающий расстаться с жизнью должен был обосновать свое решение перед ареопагом, и, если судьи признавали его доводы убедительными, он получал яд из особых городских запасов. Самоубийства по приговору суда также не были редкостью (наиболее известным примером такого рода наказания является смерть Сократа). Несанкционированные самоубийства осуждались и карались посмертно. Платон, называвший занятия философией упражнениями в смерти, считал, однако, что тела самоубийц, лишивших себя жизни без должных оснований, из-за слабости и малодушия, следует хоронить отдельно, не украшая их могилы ни памятниками, ни надписями. В Афинах у трупа самоубийцы отсекали руку и хоронили ее отдельно от тела. Спартанец Аристодем, намеренно искавший гибели в Платейской битве посмертно удостоился не почестей, а порицания. В то же время в Спарте чтили память легендарного царя Ликурга. По преданию, установив важнейшие законы, он отправился за советом к дельфийскому оракулу, взяв с сограждан клятву соблюдать установленный им порядок до его возвращения. Когда оракул одобрил введенные законы, Ликург добровольно принял смерть, отказавшись от пищи. Опасаясь, что спартанцы посчитают себя свободными от клятвы, если тело его будет перенесено на родину, он повелел сжечь его останки и бросить пепел в море. Спартанский мальчик, попавший в плен к военачальнику Александра Македонского Антигону, прославился тем, что покончил с собой, не желая выполнять грязную работу, к которой принуждал его хозяин.
Идея добровольного отказа от жизни подробно рассматривалась в философских школах стоиков, киников, эпикурейцев. Так, согласно воззрениям стоиков, лишь глупцы всегда цепляются за жизнь, полагая, что тем самым сообразуются с велениями природы. Удел мудрых – уйти из жизни вовремя. Плутарх описал смерть преемника основателя стоицизма Зенона – Клеанфа. Когда он заболел, врачи посоветовали ему воздерживаться от пищи. По прошествии двух дней наступило улучшение, однако философ, уже изведавший «сладость, порождаемую угасанием сил, принял решение не возвращаться вспять и переступил тот порог, к которому успел уже так близко придвинуться». (цит. по Чхартишвили Г., Писатель и самоубийство. - М.: Новое литературное обозрение, 1999. - С. 56) По мнению самого Плутарха, человеку следует расставаться с жизнью тогда, когда он ни в чем не нуждается и счастлив материально и духовно. Представитель позднего стоицизма Эпиктет призывал помнить главное: что дверь всегда открыта. Гегесий, проповедовавший смерть посредством голодания, считал, что все, что касается жизни и смерти человека должно зависеть только от него самого. Эпикур говорил, что бессмысленно страшиться смерти, ибо когда человек жив, ее нет для человека, а когда она приходит, человек исчезает для нее. Эпикурейцы сравнивали уход из жизни с уходом из театра – это сравнение впоследствии повторил Сенека, считавший, что неважно длинна ли пьеса, важно лишь, хорошо ли она сыграна.
Римские законы времен республики не рассматривали самоубийство в качестве преступления, если его совершение не наносило вреда государству или казне, при чем наследники самоубийцы, обвиненного в нанесении такого рода ущерба, обладали правом отстаивать его невиновность в суде, и в случае успеха им возвращали конфискованное имущество. В других случаях – когда причинами самоубийства были горе, болезнь, безумие или иные причины, не затрагивающие интересы государства, - оно приравнивалось к обычной смерти и не влекло за собой никаких санкций: завещание самоубийцы не оспаривалось и его имущество переходило к наследникам в обычном порядке. Строгий запрет на самоубийство касался только воинов, т. к. попытка самоубийства для солдата рассматривалась наравне с дезертирством и в случае неудачи каралась смертью. Однако во времена Юстиниана осуждались самоубийства, совершенные «без причины», т.к. человек, который не жалеет себя, не пожалеет и других. В Египте времен Антония и Клеопатры, напротив, была создана специальная академия – синапофиномен, члены которой обсуждали и поочередно испытывали на себе различные способы самоубийства в поисках наиболее действенного и легкого. Следует отметить, что как бы ни изменялись оценки самоубийства в античном мире, все они относились только к добровольной смерти свободных граждан. Вопрос о праве распоряжаться своей жизнью и смертью не затрагивал рабов, самоубийства которых сурово карались как в Греции, так и в Риме. Луций Анней Сенека, тем не менее, в «Нравственных письмах к Луциллию» приводил примеры самоубийств пленных и рабов как доказательство того, что мужество присуще не только представителям высших сословий. Сенека полагал, что жизнь сама по себе не является безусловным благом, и ценность ее зависит от наличия в ней нравственной основы. «Нельзя уходить из жизни под влиянием страсти, но разум и нравственное чувство должны подсказать, когда самоубийство являет собой наилучший выход». «Раньше ты умрешь или позже — неважно, хорошо или плохо, — вот что важно. А хорошо умереть — значит, избежать опасности жить дурно. По-моему, только о женской слабости говорят слова того родосца, который, когда его по приказу тирана бросили в яму и кормили, как зверя, отвечал на совет отказаться от пищи: «Пока человек жив, он на все должен надеяться». Даже если это правда, не за всякую цену можно покупать жизнь. Я тщательно выберу корабль, собираясь отплыть, или дом, собираясь поселиться в нем,- и так же я выберу род смерти, собираясь уйти из жизни. Помимо того, жизнь не всегда тем лучше, чем дольше, но смерть всегда чем дольше, тем хуже. Ни в чем мы не должны угождать душе так, как в смерти: пускай куда ее тянет, там и выходит… пусть порвет цепи рабства, как захочет. Пока живешь, думай об одобрении других; когда умираешь - только о себе. Что тебе по душе, то и лучше».
Закрепление запрета на самоубийство в иудаизме относится к постталмудическому периоду и изложено в трактате «Семахота», посвященном смерти и трауру. Самоубийство считается худшим из грехов, т.к. самоубийца отвергает суд Божий, однако это преступление считается подсудным Богу, а не людям. Попытки самоубийства карались бичеванием, существовал ряд ограничений при проведении погребального обряда. Официально признанные самоубийства были немногочисленны, т. к. по правилам «Семахота» спорные случаи трактовались в пользу умершего. Не подлежали наказанию самоубийства несовершеннолетних и душевнобольных. Закон допускал совершение самоубийства во избежание грехов идолопоклонства, убийства и прелюбодеяния. По свидетельству Иосифа Флавия во время войны иудеев с римлянами при Веспасиане группа воинов, которым угрожал римский плен предпочла самоубийство. Средние века ознаменовались массовыми самоубийствами евреев, стремившихся избежать насильственного крещения. Главный раввин израильской армии Шломо Горен считал, что солдат, которому грозит пленение не только может, но и должен покончить с собой. Приверженцы иудаизма чтят память евреев, в знак протеста покончивших с собой в концлагере Треблинка.
В исламе религиозные запреты, относящиеся к самоубийству опираются не на текст Корана, а на хадисы – посткоранические предания о словах и деяниях Пророка. Ислам формально осуждает самоубийство, но на практике признает ряд смягчающих обстоятельств. Исторически это обусловлено влиянием философии стоицизма в эллинистический период.
Категорическое неприятие самоубийства в христианской традиции складывалось постепенно. В Библии встречается ряд примеров (таких как гибель старца Разиса или Самсона) когда добровольная смерть не только не осуждалась, но и оценивалась как героическая. Интересно, что хотя самоубийство впоследствии получило название «иудиного греха», описание смерти Иуды в тексте Нового Завета не содержит осуждения самоубийства как такового: слова «пошел и удавился» являются простой констатацией факта; презрение к Иуде связано с его предательством, а не с его самоубийством. Ранние христианские писатели часто рассматривали самоубийство не в качестве греховного деяния, а в качестве достойной восхищения мученической кончины. Тертуллиан и святой Иероним восхваляли поступок Дидоны, бросившейся на меч, чтобы избежать повторного брака, а Евсевий Кесарийский - поведение антиохийской христианки Домнины и ее дочерей, бросившихся в реку, чтобы избежать насилия со стороны солдат Диоклетиана. Пелагея и Софрония, причисленные впоследствии к лику святых, также добровольно лишили себя жизни, чтобы сохранить целомудрие. К 4-5 векам относится появление течение донатистов – последователей епископа Доната. Донатисты верили, что святости можно достичь усилием воли и добровольным принятием мученической смерти, наступление которой они намеренно старались приблизить. Церковь объявила их учение еретическим, обвинив в грехе гордыни. Августин Аврелий первым из Отцов Церкви, изложил основные доводы, осуждающие самоубийство. Он считал самоубийство нарушением шестой заповеди, гласящей «не убий», т. к. в ней нет уточнения «не убий твоего ближнего», а поскольку Господь повелел любить ближнего своего как самого себя, то самоубийство сопряжено с одновременным нарушением и заповеди любви, и запрета на убийство, являясь, по сравнению с последним, даже более тяжким грехом, исключающим возможность покаяния. В то же время в оценке Блаженным Августином самоубийств, совершенных во имя веры, наблюдалась некоторая непоследовательность: с одной стороны, он осуждал совершение подобных поступков своими современниками, полагая, что спасение исходит только от Бога; с другой – оправдывал сходные исторические примеры, названные им «внушенными свыше». На Арльском соборе 452 года самоубийцы были названы «объятыми дьявольским безумием». Орлеанский собор 533 года отказал в христианском погребении осужденным преступникам, совершившим самоубийство, обосновав принятое решение тем, что эти люди обманули закон, уклонившись от положенного наказания. После Пражского собора 563 года отказ в церковном отпевании и погребении был распространен на всех самоубийц. По решению Толедского собора 693 года отлучению от церкви подлежали не только самоубийцы, но и покушавшиеся на самоубийство. Святой Бруно (11 в.) отказывался признавать добровольную смерть за веру христианским подвигом и называл таких мучеников «страстотерпцами во имя Сатаны». Окончательное оформление отношения официальной церкви к самоубийству связано с написанием Фомой Аквинским его «Суммы Теологий», где оно объявляется трижды смертным грехом: против Господа, дарующего жизнь, против общественного закона и против человеческого естества, т. к. всему живущему свойственно любить жизнь и стремиться продлевать свое существование. В числе прочих святой Фома осудил самоубийства, совершенные ради сохранения целомудрия и самоубийства во имя веры. В первом случае в качестве аргументов выступали указания на то, что прелюбодеяние – грех менее тяжкий, чем убийство и, тем более, самоубийство, и не должно ради избежания греха меньшего прибегать к греху большему; а также то, что на женщина, подвергшаяся насилию, неповинна в учиненном над ней беззаконии. Во втором случае он расценивал смерть как уклонение от страданий вследствие душевной слабости. В «Божественной комедии» Данте, находившегося под сильным влиянием идей Аквината, души самоубийц были помещены в седьмом круге ада, ниже убийц и еретиков.
Церковные санкции влекли за собой ужесточение светского законодательства, проникнутого духом канонического права. Карательные меры, направленные против самоубийц, покушавшихся на самоубийство и их родственников, включали в себя конфискацию имущества и «ослиное погребение» - под таким собирательным названием объединялись разнообразные формы посмертного надругательства над телами самоубийц. «До 1823 г. в Британии существовал обычай хоронить самоубийцу на перекрестке дорог, проткнув ему сердце осиновым колом и протащив перед этим по улице… В Бретани, согласно одной из статей местного свода законов, тело самоубийцы должно быть повешено за ноги, а имущество конфисковано. В Лилле тела самоубийц-женщин не вешались, а сжигались. История сохранила массу вариантов надругательств над трупами самоубийц, ритуалов и мест их особого погребения. В Цюрихе труп самоубийцы вытаскивали из дома веревками через отверстие, проделанное под дверью или через пролом в стене. Если самоубийца утопился, то его погребали в пяти шагах от воды, если закололся, то на его могиле в головах втыкали деревянный кол с воткнутым в него ножом. Вырывали тела уже похороненных людей, заподозренных в самоубийстве. И только по истечении пятилетнего срока давности нельзя было начинать процесс «против трупа» человека по обвинению его в добровольном лишении себя жизни. Один из видов позорного погребения состоял в том, что труп самоубийцы отвозили на телеге, предназначенной для околевшего скота, и зарывали там, где сбрасывали падаль или на месте казни… По обычаю, самоубийцу хоронили без церковных обрядов даже тогда, когда самоубийство происходило в состоянии умопомешательства». (цит. по Ефремов В. С. Основы суицидологи СПб.: «Издательство «Диалект», 2004). отсюда
Казненных преступников не хоронили в освященной земле, т. е. в пределах кладбища. Самоубийцы, совершившие тяжкий грех осознанно, приравнивались к преступникам или безумцам. Совершивших неудачную попытку суицида заключали в сумасшедшие дома, а тех, кому удалось наложить на себя руки, ожидали посмертные злоключения. С их телами обращались варварски, чтобы не только причинить как можно больше неудобства духу покойника, но и внушить страх живым и отвадить их от подобной затеи. До 1823 года «нехороших» покойников хоронили на обочине или возле перекрестка дорог. Надгробие не воздвигали, чтобы над останками ежедневно прохаживались ничего не подозревающие прохожие — пусть грешнику и после смерти не будет покоя! Вплоть до XX века «дурных» покойников клали в гроб лицом вниз с тем расчетом, что если мертвецы захотят откопаться, чтобы продолжать злодейства, то будут зарываться в землю все глубже и глубже. Похороны проводили ночью, покойников не отпевали, а в некоторых случаях тела даже протыкали колом. Этот устрашающий обычай давал пищу местным легендам, в частности о том, что тот или иной кол пустил ветви и превратился в дерево.
В отличие от схожих румынских обрядов в Англии обычай протыкать тело колом не связан с предотвращением вампиризма, тем более что до появления повести Джона Полидори «Вампир» (1819) англичане мало интересовались ожившими кровопийцами. Гораздо убедительнее кажется версия, что кол должен был помешать воскрешению тела во время Страшного суда. В Шотландии тела самоубийц выносили не через дверь, а через приподнятую соломенную крышу. Подобные меры должны были предотвратить визиты покойника. Даже если его дух подберется к дому, то все равно не вспомнит, как проникнуть внутрь.
В 1823 году особый парламентский акт повелел всем приходам выделять для похорон преступников, безумцев и самоубийц участок неосвященной земли. Запрещались придорожные похороны, а также применение кола. Самоубийц отныне позволялось хоронить и на кладбище, но в самой неприглядной северной части. Несмотря на эти поблажки, Акт 1823 года сохранил как запрет на отпевание, так и время похорон, уточнив, что похороны должны проводиться между девятью вечера и полуночью. Для тех, кто покончил с собой в приступе безумия, делали послабление: над ними читали молитвы, но все равно хоронили в северной части кладбища.
Екатерина Коути и Наталья Харса "Суеверия викторианской Англии"
London, Grosvenor Place
Там, где сейчас располагается вход на автовокзал (станция Виктории), существует последнее захоронение на перекрестках Лондона.
По легенде, когда хоронили здесь Абеля Гриффитса (он убил отца, а потом покончил с собой), то толпа наблюдавших за погребением, создав пробку, задержала карету короля. Георг IV очень разозлился и постановил: больше никаких могил на перекрестках.
London, Cannon Street Rd & Cable Street
Здесь 31 декабря 1811 года у порога The Crown & Dolphin погребен Джон Уильямс.
Долгое время до появления Джека-Потрошителя образцом ужаса и маниакального беспредела для лондонцев (и всех англичан, пожалуй) было "дело Джона Уильямса", убившего в декабре 1811 г. две семьи в районе Рэтклифф Хайвэй, в Ист-Энде (кстати, там через семьдесят с лишком лет орудовал и Джек-Потрошитель). Джон Уильямс, человек высокого роста и немалой физической силы, разбивал своим жертвам головы плотницкой киянкой, по обломанной рукоятке которой его довольно быстро и разыскали. Казнь Уильямса должна была стать огромным общественным событием, почти праздником, но за неделю до суда арестованный повесился в своей камере на веревке, сделанной из кальсон. Чтобы смягчить всеобщее разочарование, лондонские власти тем не менее решили устроить публичную казнь: тело покойного сначала повесили на площади перед тюрьмой New Gate, затем его вытащили из петли, забили в сердце осиновый кол, после чего сожгли. Очень необычная расправа, особенно для традиционалистской Англии.
Город не просто разделался с ним как с обычным преступником — погребение Уильямса носило подчеркнуто ритуальный характер. Через сотню-другую лет рабочие, проводившие раскопки в этом районе, нашли его «бренные останки»; то, что кости Уильямса были розданы местным жителям в качестве сувениров, выглядит вполне логичным (например, его череп достался владельцу пивной, до сих пор стоящей на перекрестке этих роковых улиц).
Manaton, Devon, England
На могиле Китти (или Мэри) Джей (18век) часто можно увидеть свежие цветы, а охотники за привидениями стараются поймать здесь призрака.
По легенде девушка забеременела от сына своего хозяина. Родители будущего отца выгнали ее с работы. Джей повесилась.
Еще по теме
-Ю. А. Разинов "Символика перекрестка"-Ю. А. Разинов "Символика перекрестка":
Вместе с тем исторически так сложилось, что за перекрестками закрепилась дурная слава мест опасных и злосчастных. В древних поверьях область пересечения дорог являлась зоной предельной концентрации темных сил земли: демонов, призраков, ходячих мертвецов. Как центр эманации «нечистой силы» перекресток пугал и одновременно привлекал человека возможностью установления прямых контактов с агентами преисподней, а потому считался идеальным местом для совершения колдовских обрядов.
В греческой мифологии демоном перекрестка считалась Геката — хтоническая богиня мрака, ночных видений и чародейства. Глубокой ночью она выходила на распутье в места сосредоточения могил и устраивала дикую охоту со сворой псов в окружении мрачной свиты призраков преисподней. Это зловещее существо имело три тела и три головы, что символизировало распутье трех дорог . Поэтому на распутьях часто устанавливались храмы, жертвенники или изображения Гекаты. Демоническая персонификация перекрестка характерна и для римской мифологии, где аналогом Гекаты выступала Tривия — богиня трех дорог, где само имя богини производно от латинского trivium (перекресток, распутье).
В поверьях древних славян, как и в представлении многих европейских народов, перекресток одновременно служил и местом проклятья, наведения порчи или болезни, и местом исцеления, снятия сглаза или приворота . Его «дурная» сила могла использоваться как в прямом, так и в обратном направлении. При этом силу для совершения колдовских обрядов сообщало само место. Как граница взаимодействия двух миров — живых и мертвых, как область их «трения» перекресток представлялся зоной выброса энергии, своего рода энергетической аномалией. О темной энергетике этого места красноречиво говорит русская пословица: «На перекрестках черти яйца катают, в свайку играют» . Свайка — народная забава, состоящая в метании большого толстого гвоздя в лежащее на земле кольцо. В словаре русских синонимов свайка означает и гвоздь, и половой член. Метание свайки в кольцо могло символизировать половой акт, а участие в этой игре чертей — его темную хтоническую природу. Как в языческих, так и в христианских представлениях черт был носителем незаурядной детородной силы, похоти и сексуальной мощи. Поэтому послать к черту в ряде случаев могло быть фаллическим жестом. Катание чертом яйца — символа жизни и плодородия — также указывает на животворную связь человека с темной энергетикой земли.
Природа энергетической и экзистенциальной аномалии перекрестка, таким образом, вполне объяснима. Она обусловлена самим пересечением путей «жизни» и «смерти» — тем коротким замыканием, которое создает синергетический эффект. Давно известно, что близость смерти умножает волю к жизни. Ницше по этому поводу точно заметил: «То, что нас не убивает, делает нас сильнее». То же самое можно сказать и потусторонних силах: их выход на поверхность и взаимодействие с душами и плотью людей происходит с целью возрастания самой «нечистой силы». Сила вампира слабеет, если она не питается живой кровью. Сила демона увеличивается пропорционально числу погубленных душ. «В ночные часы эльфы собираются на церковных дворах и кладбищах и пляшут на свежих могилах, с радостью и весельем встречая новую душу, пришедшую к ним из мира живущих. Усопшие поступают в круг эльфов, и потому смерть человека празднуется ими, словно свадьба или прибытие дорогого гостя, музыкой и танцами» . При этом агенты преисподней отдают явное предпочтение более сильным противникам. Питаться энергией слабого (падшего) — все равно, что живому питаться мертвечиной. По этой причине в массе человеческого сора князь тьмы выделяет не пьяницу и забулдыгу, а мастера (Фауста) или святошу. За эти души он готов заплатить высокую цену, не жалея ни времени, ни сил, ни трудов.
В итоге мы получаем бинарную структуру, где живое сообщает энергию мертвому, а мертвое — живому.
О том, что перекресток символизирует пересечение и, как следствие, инверсию путей «жизни» и «смерти», говорят некоторые факты, в частности, практика захоронения на распутьях и вдоль дорог. Такая практика характерна для многих народов мира, и ее можно было бы объяснить элементарной целесообразностью в том смысле, что путь к погосту не должен быть чрезмерно трудным и проходить по бездорожью. Однако обычаи захоронения в труднодоступных местах (на вершинах гор, в расщелинах и даже на отвесах скал, как в похоронной культуре народа Бо) опровергают такое утилитарное объяснение. Придорожные могилы, скорее, связаны с символизацией жизненного пути как дороги к смерти, где развилка — место прерывания пути. В русском фольклоре эта идея представлена в образе витязя, выбирающего на распутье свою судьбу. Существует множество версий этого выбора, но их общий знаменатель сводится к альтернативе между жизнью и смертью, благополучием и несчастьем. В былине «Илья Муромец и разбойники» сообщается:
«На пустынном поле, усеянном мертвыми костями,
Наехал он [Илья] три дороженьки,
Три дороженьки он, три ростании.
На тех ростаньях лежит там бел горюч камень.
А на камени том подпись подписана:
“На леву ехати — богатому быть,
На праву ехати — женату быть,
Как пряму ехати — живу не бывати, —
Нет пути ни прохожему, ни проезжему, ни пролетному”.
И раздумался старый Илья Муромец,
Илья Муромец, сын Иванович:
Да в которую дороженьку будет ехати?».
В наиболее «мрачных» и фатальных версиях сказания о распутье каждый из выбираемых путей является смертным или сулящим несчастья.
Итак, перед нами парадокс, состоящий в том, что, задавая структуру обитаемого мира, перекресток таит в себе постоянную угрозу гибели. Будучи центром мироздания и формируя окрестность мира живых, он вместе с тем является полюсом смерти (болезни, несчастья) и потому «проклятым местом». Однако в обоих смыслах перекресток является местом локализации сакрального, имеющим при этом два противоположных знака. Смена полюсов с «плюса» на «минус» и наоборот связана со сменой дня и ночи, а так же с инверсией внутреннего и внешнего пространства как «своего» и «чужого». Если дневной перекресток символизировал союз земли и солнца, то ночной — их разлад, следствием которого являлся временный переход мира под управление темных сил земли. Если же говорить о пространственной инверсии, то она состоит в том, что перекресток осмысляется и как место сборки путей, и как место их расхождения «на все четыре стороны». По этой причине перекресток в центре поселения и за околицей имеет противоположный смысл. Если в первом случае он артикулирует пространство окрест дома как мир оседлости, то во втором случае — пространство вне дома как мир скитания на чужбине.
Такой «кувырок» полюсов характерен не только для перекрестка, но и для многих религиозных символов. Так, согласно народным христианским представлениям, даже «святое место» — церковь в ночное время становится прибежищем сатаны. А главный символ христиан - крест одновременно является как символом земли, так и символом неба (их стяжкой), как символом воскрешения к вечной жизни, так и символом позорной смерти через распятие. Согласно теории А. Голана, смена полярности многих религиозных знаков объясняется инверсией верховного божества, когда на смену первоначальному культу темного (земного) божества приходит культ светлого (небесного) бога. Этот переход запечатлен в мифологии как борьба двух противоположных начал и как победа сил света (добра) над силами тьмы (зла). Однако повсеместное представление о том, что эта победа не окончательна, равно как и о том, что в мире установилось «двоевластие» сил, говорит в пользу того, что древняя память продолжала приписывать божеству (как таковому) земное происхождение. То есть, у Голана речь идет не об изначальном субстанциальном дуализме темного и светлого божеств, а об инверсии сознания первоначально единого бога. Следы этой исторической инверсии несет в себе символика креста, который в дохристианскую эпоху являлся широко распространенным языческим символом. Возникновение образа креста относится к неолиту — эпохе формирования ранних земледельческих культур. Согласно А. Голану, в этот период крест является символом бога преисподней и лишь затем, в результате крушения неолитических культур, становится солярным знаком . В силу своего языческого происхождения в среде ортодоксальных христиан почитание креста поначалу вызывало протест. В качестве официальной эмблемы христианской церкви крест был узаконен только в четвертом веке . О том, что крест является символом пересечения и инверсии мира живых и мира усопших, говорит доживший до наших дней обычай устанавливать его на могилах. Этот обычай гораздо древнее христианской символизации намогильного креста как знака приобщения к небесному царству. Крест являлся эмблемой Гекаты — богини загробного мира. В русских деревнях до сих пор сохранился обычай помечать знаком креста двери и окна, чтобы помешать возвращению покойника из преисподней. По свидетельствам этнографов, такой же обычай существовал у американских индейцев. Знак креста, поставленный на жилище, равно как и на могиле («доме» мертвых), выполнял одну и ту же функцию оберега – защиты пространства жизненного мира от сил тьмы, путем символического перечеркивания пути из преисподней.
Хтоническая символика креста связана также и с представлением о «четырех сторонах света». Тот же Голан находит, что сочетание круга (символа неба) и креста (символа земли) является идеограммой мира в целом, а точнее, четырех областей мира . Правда, он же утверждает, что перекрещенный диск изначально являлся символом земли, а понятие «весь свет» означало «всю землю». Инверсия круга, как видимой области земли, в небесный круг феноменологически легко объяснима. Она связана с восприятием горизонта как мироокружности, соединяющей землю и небо. Это единство земли и неба дано не только в качестве статической линии горизонта, но и в виде динамической траектории восхода и захода солнца. При этом восход солнца осмыслялся в древних культурах как его рождение из чрева земли, а закат — как его временная смерть.
Инверсия креста из символа горизонтальной связи сторон света (север, юг, восток, запад) в символ вертикальной связи божеств и смертных (высота, широта, глубина) связана с переосмыслением природы божества и вытеснением хтонических культов в маргинальную область человеческой жизни.
Мотив раздора и разбегания в разные стороны представлен в идее крестообразного распятия. Представление о перекрестке как месте противоречия и вражды характерно для многих народов. У А.Н. Афанасьева в описании эльфийских игрищ есть такое замечание: «Различные партии эльфов враждуют и сражаются между собой в ночное время на перекрестках, и только дневной рассвет прекращает их борьбу; битвы эти часто вызываются спором, какой стороне должна принадлежать душа усопшего — эльфам его отца или эльфам его матери и на каком церковном дворе должно быть совершено погребение?» То обстоятельство, что в христианской традиции на распутье и вдоль дорог хоронили самоубийц, некрещеных младенцев, а также трупы бродяг, свидетельствует о том, что перекресток символизировал собой топологию отступничества, преступления, греха и последующего отлучения от общества (церкви). По этой причине в русском языке от слова «распутье» образовано слово, означающие отклонение от «правильного» пути, — «распутство». В одной русской сказке повествуется о том, как отец, отпустивший сына в странствие и потерявший его, «со великого горя зачал шибко, без просыпу пьянствовать; так с перепою и помер; поп его и хоронить не стал, а закопали его грешное тело на распутье».
@темы: обряды и традиции, погребальные сооружения, древние захоронения, поверья и приметы, смерть и викторианцы, Vampires, Haunted
-
-
12.10.2012 в 01:13-
-
12.10.2012 в 03:24