Три ворона (англ. The Three Ravens) — народная баллада, напечатанная в песеннике Melismata, и опубликованная в 1611 году, но, возможно, существовавшая и ранее. Известны более новые варианты (с другой мелодией) вплоть до XIX века.
Пишет b_a_n_s_h_e_e:
"Одна из моих любимых баллад - Twa Corbies (Два Ворона), но совсем недавно я узнала что существует и более оптимистичный вариант этой баллады - Три Ворона. Впервые эта баллада была напечатана в 1611 году, но сам текст скорее всего гораздо старше. Если сопоставить две баллады, они кажутся зеркальными отражениями друг друга. Интересно, какой вариант появился первым? Если не ошибаюсь, Чайлд называл "Два Ворона" циничной версией баллады "Три Ворона."Вариант из «Melismata»:There were three rauens sat on a tree,
downe a downe, hay downe, hay downe,
There were three rauens sat on a tree,
with a downe,
There were three rauens sat on a tree,
They were as blacke as they might be.
With a downe, derrie, derrie, derrie, downe, downe.
The one of them said to his mate,
Where shall we our breakfast take?
Downe in yonder greene field,
There lies a Knight slain under his shield,
His hounds they lie downe at his feete,
So well they can their Master keepe,
His Hawkes they flie so eagerly,
There’s no fowle dare him come nie
Downe there comes a fallow Doe,
As great with yong as she might goe,
She lift up his bloudy head,
And kist his wounds that were so red,
She got him up upon her backe,
And carried him to earthen lake,
She buried him before the prime,
She was dead her self ere euen-song time.
God send euery gentleman,
Such haukes, such hounds, and such a Leman.The Twa Corbies
В этом произведении только две птицы, но это — самое незначительное различие между песнями, хотя и с похожими началами.
Полный текст одного из вариантов:As I was walking all alane,
I heard twa corbies making a mane;
The tane unto the t’other say,
'Where sall we gang and dine to-day?'
'In behint yon auld fail dyke,
I wot there lies a new slain knight;
And naebody kens that he lies there,
But his hawk, his hound, and lady fair.
'His hound is to the hunting gane,
His hawk to fetch the wild-fowl hame,
His lady’s ta’en another mate,
So we may mak our dinner sweet.
'Ye’ll sit on his white hause-bane,
And I’ll pike out his bonny blue een;
Wi ae lock o his gowden hair
We’ll, theek our nest when it grows bare.
'Mony a one for him makes mane,
But nane sall ken where he is gane;
Oer his white banes, when they we bare,
The wind sall blaw for evermair.'-
Р. Митин "Три ворона. Народная баллада"Три ворона сели на ветку сосны,
Пей, пей, подливай, всё до дна выпивай,
Три ворона сели на ветку сосны,
Не зевай.
Три ворона сели на ветку сосны,
И были они, как сажа, черны,
Не зевай, запевай, пой, пой, пей, пей, подливай.
И каркнул ворон: «Летим куда?
Нужна на завтрак нам еда!
– Вон там, на зелёном поле лежит
Убитый витязь, щитом накрыт.
У ног его верные псы лежат,
Его, как живого, они сторожат.
И соколы реют вокруг него,
К нему не подпустят они никого».
Тут юная дева к нему подошла,
Она его милой подругой была.
Кровавые раны целует она,
Но не прервать ей вечного сна.
Его на спину себе кладёт
На берег морской его несёт.
Хоронит, пока не настала тьма;
И умирает под вечер сама.
Пошли вам Бог таких соколов,
Такую жёну, таких верных псов! А. С. Пушкин, «Шотландская песня» (1828) — частичный перевод французского перевода сборника шотландских баллад В. Скотта.
-Два ворона-Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?
Ворон ворону в ответ:
Знаю, будет нам обед;
В чистом поле под ракитой
Богатырь лежит убитый.
Кем убит и отчего,
Знает сокол лишь его,
Да кобылка вороная,
Да хозяйка молодая.
Сокол в рощу улетел,
На кобылку недруг сел,
А хозяйка ждет милого,
Не убитого, живого.***
Семейн Л.Ю. "Орнитологическая символика в англо-шотландской балладе: когнитивный аспект"-Отрывок о балладах-Исключительно отрицательную (некрологическую) коннотацию имеет образ ворона - raven. Символика этого образа - метонимического происхождения. В ее основе лежат следующие метонимические переносы: ворон (птица, питающаяся мертвечиной) - смерть; птица с черным оперением (черный - узуальный цвет смерти) - смерть (так, согласно «Метаморфозам» Овидия, Аполлон узнает от ворона о смерти любимой им нимфы и в горе делает его черным).
В английском языке оказывается представленной зрительная модальность: оперение ворона выступает как эталон черного цвета (на что, в частности, указывает О.А.Петренко [11. С.63]. Об этом же свидетельствует и фразеологизм a raven’s feather (букв. черный как оперение ворона). НБАРС [10] также фиксирует лексему raven (= raven black - чёрный как вороново крыло) в составе таких словосочетаний, как raven locks (кудри цвета воронова крыла /чёрные как смоль) и raven darkness (беспроглядная тьма). Ассоциация «ворон - черный - смерть» обыгрывается в жанре загадки: «Что чернее ворона?» (ответ: «Смерть») [3. С.468]. Заметим, что «черный» - устойчивый, фактически единственный эпитет ворона в русских народных песнях, несущий на себе значительный груз отрицательных коннотаций. (Согласно Е.Левкиевской, черный цвет ворона воспринимался славянами как знак нечистой силы [7. С.109]. Не случайно ворон выступает предвестником смерти, войны и крови.)
Несмотря на этническую маркированность образа ворона в англосаксонской лингвокультуре (достаточно вспомнить распространенное поверье, что если обитающие в Тауэре вороны покинут это место, то британской монархии придет конец), ему присуща универсальная символика, что доказывается сопоставлением англо-шотландских и русских фольклорных текстов [13. С.39-50].
Являясь центральным в балладах The Twa Corbies («Два ворона») и The Three Ravens («Три ворона»), образ ворона имеет четко обозначенную некрологическую семантику. Эта семантика находит отражение и в современном английском языке, что фиксируется переносными значениями слова raven в НБАРС - тот, кто накликает беду, каркает как ворон, а также словосочетанием night raven - поэт. ночная птица; предвестник несчастья. Любопытно, что в основе метафорического переноса в raven лежит признак «звуки, издаваемые птицей» (звуковая модальность). Этот же признак представлен и в самом звукоподражательном слове raven, что отмечается американскими словарями (в частности, словарями издательства Мерриам-Уэбстер). Слово corby пришло в английский язык из французского: corbel - изогнутый, крючковатый клюв [16]. Клюв, как известно, служит птице инструментом, что и актуализируется в балладе The Twa Corbies.
Появление ворона в англо-шотландской балладе связано со спецификой этого жанра: баллады повествуют об одном - как правило, трагическом и кровавом - событии, при этом приведшие к этому событию причины и предшествовавшие обстоятельства даются лишь намеком, что придает сюжету оттенок таинственности.
Вороны в обеих балладах имеют не совсем обычный ракурс - они единственные субъекты, наделенные антропоморфными признаками, в частности, способностью говорить и думать. В первой балладе рассказчику удается подслушать разговор двух птиц, находящихся рядом с телом убитого рыцаря, которого оставили все, кто ему был предан раньше, - сокол (hawk), гончая (hound) и девушка (lady fair). Переплетение в балладе фантастического с реальным проявляется в том, что птицы представлены как весьма прагматичные существа: баллада изобилует натуралистическими подробностями в описании того, что птицы собираются с мертвым рыцарем сделать. На наш взгляд, А.С. Пушкин, выступивший в качестве переводчика, расценил подобный натурализм (например, использовать прядь волос для утепления гнезда: Wi aelock o his gowden hair / We’ll theek our nest when it grows bare) неприемлемым для русскоязычной культуры, чем и можно объяснить то, что в переводе натуралистические детали оказываются опущенными (из пяти строф поэт перевел только первые три). Любопытно, что в менее известном переводе этой баллады, сделанном Румером, все натуралистические детали сохраняются («Насытясь, волосом златым / Свое гнездо мы устелим»).
Универсальность орнитонимической символики и существующие в русском фольклоре параллели образа ворона - «нечистая (дьявольская, проклятая) и зловещая птица, связанная с миром мертвых» [12, 69] - способствовали популяризации баллады в переводе, сделанным А.С. Пушкиным, в России (заметим, что в ряде изданий произведений А.С. Пушкина нет указаний на то, что баллада «Ворон» представляет собой перевод с английского). О большой популярности этой баллады свидетельствует и тот факт, что она была положена на музыку четырнадцатью (!) русскими композиторами, среди которых имена таких известных композиторов, как Алябьев, Даргомыжский, Рубинштейн и Римский-Корсаков [3. С.458].
Если в балладе The Twa Corbies тональность довольно мрачная, то в балладе The Three Ravens («Три ворона») она меняется. Нельзя не отметить, что некоторые специалисты рассматривают эту балладу как вариант первой, с чем, на наш взгляд, имея веские основания, в свое время не был согласен Вальтер Скотт, отмечая разницу в нравственном плане в содержании баллады. В балладе The Three Ravens доминирующей является идея преданности и отданных рыцарю почестей: невеста рыцаря хоронит его и умирает на могиле сама (She buried him before the prime / She was dead herselfe ere euen-song time). Совершенно иначе девушка поступает в первой балладе - находит себе нового друга (His lady’s ta’en another mate). Не оставляют убитого рыцаря и его верные друзья - гончая (hound) и сокол (hawk). Через своеобразное взаимодействие мира природы и мира людей показаны вечные темы: жизни и смерти, добра и зла, верности и предательства. Можно предположить, что и количество птиц в балладах - две и три соответственно - также релевантно, и два ворона представляют собой не имеющую разногласий супружескую пару (заметим, что пары этих птиц, по наблюдениям орнитологов, отличаются большой преданностью). С другой стороны, поведение этих птиц в обеих балладах детерминировано также поступками и поведением близких рыцарю существ и девушки.
Менее частотной, но также отрицательно окрашенной, оказывается ассоциация вороны - враги. Образ ворона-врага, нападающего на своих соседей и разоряющего их дома, представлен в балладе Kinmont Willie («Кинмонт Вилли»). Отметим, что этот признак, коррелирующий с признаком «хищник», зафиксирован и в архаическом значении глагольной лексемы raven - грабить, опустошать. В балладе же в фокус внимания попадает место обитания ворона - его гнездо, куда люди и направляются, чтобы отомстить за все (We gang to herry a corbie’s nest, / That wons not far frae Woodhouselee). На наш взгляд, гнездо как место обитания ворона и его актуализация в балладе, равно как и упоминание гнезда в балладе The Twa Corbies, не случайно и связано со стереотипом, нашедшим отражение в известной пословице My home is my castle (Мой дом - моя крепость). Не исключено, что именно этноспецифичность данного признака и отсутствие подобных ассоциаций в русской лингвокультуре побудило переводчика этой баллады Игн. Ивановского заменить орнитоним raven на другой, в большей степени соответствующий русской культуре: «Летает коршун к нам во двор, / Хотим добраться до гнезда».
@темы:
Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы),
Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти)
