Ель - древо мертвых

[The Highgate Vampire]

©
Ершов В.П. (г.Петрозаводск)

В статье «Доска для иконы» я писал, что ряд икон–примитивов из карельской часовни «Успения» в д.Пелкулла, были выполнены на мелкослойной еловой доске [1] . Лабораторное исследование показало, что я ошибся: иконы были написаны на сосновых досках. Результаты анализа дали возможность шире посмотреть на проблему использования хвойных пород для иконописания. В данной статье я хочу подробнее рассмотреть роль ели в похоронно–обрядовой практике населения Карелии.
В.Г.Брюсова, обследуя часовню в карельской д. Маньга (памятник ХVII–ХVIII вв.), констатирует: «Иконы местных писем большей частью писали на сосновых или еловых досках…» [2] . Это же явление отмечается и в Сибири – народные иконы там также писались на ели [3] . Случайно ли народные часовенные иконы писались на еловых или сосновых досках? [4] Имела ли порода дерева сакральное значение? Карельский искусствовед В.Г. Платонов, основываясь на предыдущих исследованиях И.А. Шалиной [5] , В.Г. Брюсовой, Н.Н. Воронина, высказывает идею, что анализируемая им икона из Успенской часовни д. Пелкула «Сошествие во ад с деисусным чином» отразила в иконографии «существенные черты древнего погребально–поминального обряда», «связана с погребально–поминальными обрядами, происходившими в часовне и на кладбище при д. Пелкула» [6] . Анализируя коллекцию народных икон–примитивов из этой же часовни, я пришел к тем же выводам о похоронно–поминальной их функции [7] . Каждый персонаж иконы так или иначе «заботится» о благополучии умерших в ином мире, а через них и о живых. Это дало мне возможность говорить, что выбор еловой доски детерминируется функциями этих икон. Ель – дерево мертвых, дерево иного мира, оно связано с культом предков, и в какой–то мере я попытался показать эту связь ели с миром мертвых [8] . С тех пор накопилось достаточно много нового материала, что дает возможность рассмотреть всю семантическую совокупность ели в культе предков.
С глубокой древности у европейских народов (германских, финно–угорских, славян) вечнозеленые деревья (ель, сосна, можжевельник, кедр, пихта, лиственница) символизировали вечную жизнь, бессмертие, были вместилищем сакральной жизненной силы, имели культовое значение.
Новогодняя традиция украшать елку восходит к древним представлениям кельтов, эстов, литовцев, славян, финно–угорских народов о том, что особая жизненная сила и энергия этих деревьев может приближать весну, помогает плодородию и обещает благополучие, а духов, обитающих в зеленых ветвях, надо ублажать подношениями, подарками, которые развешивали на елках. В религиозно–магических представлениях финно–угорских народов ель была связующим звеном между мифологическими мирами (живых и мертвых) и потому широко использовалась в похоронной обрядности.
Обширные этнографические материалы разных народов подтверждают связь ели с миром мертвых. Согласно, например, верованиям сибирских татар, ель – копия Мирового Древа и находится в Нижнем мире (ель с девятью корнями или 9 елей), она возвышается перед дворцом Ирле Хана (Эрлик–хана), к их стволам царь мертвых и его сыновья привязывают своих коней [9] .
О принадлежности ели к иному миру и ее связи с предками красноречиво свидетельствуют священные рощи старинных кладбищ в Карелии, Коми и др. регионах, состоящие из хвойных пород, преимущественно из ели — kuusikko (ельник). «В мировоззрении печерских староверов, — пишет исследовательница старообрядчества в Коми Т.И.Дронова, — хвойный лес ассоциировался с потусторонним миром. На это указывают выбор места для кладбища – ельник, запрет на одиночное хождение в хвойный лес, который называли темным.». [10] На карельских кладбищах нередко можно увидеть ель (космическую вертикаль), увешанную тряпочками и полотенцами. Школьница Елена Тищенко приводит интересное наблюдение о поклонении в п. Винница еловому пню на кладбище (все, что, видимо, осталось от культовой ели), к которому крестьяне приносили молоко, шерсть, сало, свечи и деньги [11] . В карельских причитаниях вопленница от имени умершего просит приготовить ему «красивые места» (могилу) внутри «золотом истекающих еловых лесов» [12] . В вепской погребальной обрядности отмечается важная роль погребальных носилок (как, впрочем, и у многих других финно–угорских народов), на которых несли умершего до могилы. Их делали из двух еловых жердей, а после погребения их оставляли на могиле как надмогильное сооружение [13] . Перед елью, как «персонажем иного мира», исповедуется умирающий колдун: у верхневычегодских коми умирающему колдуну приносили выкопанную в лесу ель, перед которой он исповедовался и без мучений умирал [14] . Этнографическая параллель этому феномену – обычай исповеди дереву у карел [15] . И.В.Ильина считает, что подобные действия, связанные с елью, это «широко используемый элемент языческого погребального обряда, способствующий беспрепятственному переходу умершего в иной мир, закрепляющий за его душой место обитания» [16] . Коми, по наблюдениям этнографа В.А.Семенова, вообще считали все деревья одухотворенными (имеющие души) и связанными с духами предков, они ассоциировались в народных представлениях с символическим путем в иной мир ( маркировали путешествие души по мировому древу). При закладке нового дома для нижнего венца выбирали елку, которой придавалась символика «души предков», а потому и сами коми получили прозвища – «ельники» [17] . Безгвоздевые крыши могучих северных домов держались на конструктивных деталях, которые получили странное название — «курицы». Делались они из корневища ели. Если учесть, что обильные этнографические материалы постоянно напоминают о соотношении курицы с Велесом, миром мертвых, то, видимо, название это неслучайно [18] . Вопрос требует изучения.
Еловый бор – «священная роща» и кладбище выступают как особый локус, как мир предков, который определяет свои законы поведения. В нем все принадлежит предкам, здесь нельзя смеяться, шуметь, собирать ягоды, грибы, дрова, рубить деревья. Он может выполнять лечебные функции [19] .
Бор как место с повышенной хтонической символикой часто упоминается в связи со свадебной обрядностью у коми [20] , карел, русских [21] , где он выступает как мифологема подземного мира, где гибнет «воля–красота» невесты [22] . Известен у финно–угорских народов (карел, финнов и др.) и такой знаковый обычай, как рубить карсикко – особым образом обрубать сучья у хвойного дерева (ели или сосны). Тема эта хорошо изучена А.П.Конкка [23] . Этот многоаспектный символ вырастает в ритуальном поведении (похоронном, свадебном, промысловом и др. обрядах) до вселенских категорий, несет в себе функции «посредника между мифологическими мирами» — мертвых и живых [24] . Это и делало карсикко в связи с переходными жизненными ситуациями важными как для общины, семьи, так и для отдельной личности (свадьба, удача на охоте, на тонях, и, конечно, смерть почитаемого человека): каждый раз особым образом обрубались ветви сосны или ели (иногда делались особые знаки на стволе). К этим деревьям приносили жертвы, они выступали как «духи–хозяева», «охранители», «помощники», «посредники».Ветви ели наделялись особыми «жизненными силами». Сохранился до сих пор обычай устилать еловыми лапками пол помещения, в котором прощаются с умершим, дорогу, по которой несут гроб. Еловые ветки были материальным знаком животворной силы обрядового дерева (ели), аналога или заместителя мифологического мирового древа [25] , в них было средоточие животворной природной силы» [26] . На обрубленных ветках карсикко сидели во время ритуальной трапезы, помелом из хвойных пород опахивали могилы в северных районах Карелии, зеленые хвойные ветки бросали в подол молодой хозяйке, что должно способствовать семейному счастью и рождению детей, помелом из хвойных веток подметали под печи и относили его в хлев, чтобы овцы ягнились [27] . Хвойную ветку, украшенную лентами, возили в санях с чучелом масленицы или в особых дровнях в праздник масленицы возили еловое дерево [28] .
Еловые или сосновые доски использовались при изготовления гроба. В одной из духовных песен старообрядцев говорится:
Деревян гроб сосновый,Ради мене строен… [29]
У печерских староверов гроб, действительно, изготовляли из ели [30] . В погребениях Северной Карелии нередко обнаруживается еловая кора, которой покрывали умершего [31] . Коллекция народных икон–примитивов из Успенской часовни в д.Пелкуле, написанных на еловой доске, относится к этому же похоронно–обрядовому явлению.
Образ могильной ели проходит через все творчество великого певца крестьянской Руси Николая Клюева. Исследовательница его творчества Е.И.Маркова пишет, что многие «ниспровергатели–почитатели» Н.Клюева считали, «что творчество Клюева – это «многопридельный хвойный храм» [32] . Ель – его «поэзии символ», а сам он – «полесник хвойных слов из олонецкого бора», «ткач разлапых хвой». Ель постоянно ассоциируется у поэт с могильными символами — то с саваном: Счастливее елка, что зимнею синью, / Окутана саваном, ждет топора… («Плач о Сергее Есенине»), то с вечностью: Где вечность в хвойном покрывале?! («Змея змею целует в жало»), то с насилием: «Ты кем, лебеденок, замучен, / Под хмурым еловым венком? («Над свежей могилой любви»), то с печалью, или торжеством победы над смертью:
Есть две страны: одна — Больница,Другая – Кладбище, меж них Печальных сосен вереница,Угрюмых пихт и верб седых! («Есть две страны: одна – Больница…»).
Христос воскресе из мертвых,Смертию смерть поправ,У елей в лапах простертыхВенки из белых купав. («Заозерье»).
Еловый Сыр–дремучий бор получает у Н.Клюева антропоморфный облик, в нем он видит необыкновенное, нездешнее начало, на «седых щеках которого слезовая смоль» ( «Я пришел к тебе, Сыр–дремучий бор») [33] . Известный художник М.П.Цибасов, так и изобразил Н.Клюева на фоне соснового бора и старой могучей ели с усеченной вершиной [34] .
Яркость, аллегоричность, обращенность к эмоциональному началу поэтических строк, в которых выстраиваются вереницы «еловых» образов, в значительной мере оживляют сухие наблюдения ученых и могильная ель как символ смерти, древнего поминального обряда, связи миров живых и мертвых становится подлинным воплощением этнографической идеи, которой посвящена наша статья.
Связь ели с иным миром и миром духов леса определила ее место в охотничьей и гадательной магии. Н.А.Лаванен пишет, что в Карелии и Финляндии ель использовалась в качестве своеобразного жертвенного алтаря: охотник выбирал в лесу невысокую, густую ель, ветви которой смотрят вниз, в землю [35] , на ветви клал ольховую щепку — это была столешница, и на этот алтарь–стол Тапио (Tapion kammen – ладонь Тапио) охотник приносил бескровную жертву — воду, пиво, вино, муку, колосья. Перед началом охоты у стола Тапио он обращался к духу с заговором:
Наведи охотника на тот остров,На тот пригорок приведи,Где ели с цветущими вершинами,Осины со звенящими поясами [36] .
Если охота была удачна, на алтарь–стол приносилась кровавая жертва — первый убитый глухарь. На этом столе съедалась пища, приготовленная из добычи первого дня, а остатки клали под «стол», т.е. под корни ели (жертва духу), считалось, что здесь, у корней или под корнями ели живут духи леса [37] .
На «еловом столе» или на столе Тапио охотники плели силки для ловли птиц и кормили собаку, чтобы она лучше ловила белку, и делали это в Петров день, он считался поминальным праздником: Петр встречает душу умершего в «том» мире [38] . Редуцированные представления о ели как храме или алтаре сохранялись у карел довольно долго: в д.Лошкин Наволок, где часовни никогда не было, ее заменяла ель, вокруг которой устраивались игрища, а потом порванные рубахи развешивали на ели [39] . У удмуртов недалеко от дома строилось специальное сооружение – жилище, храм (куала, куа). Здесь стоял стол, и над столом делалась специальная полка, которую на время жертвоприношения устилали еловыми ветками, на нее клали часть жертвы. Характерно, что освящение этого домашнего храма происходит так же в Петров день [40] . Типологическое сходство с хвойным храмом имеют многочисленные этнографические параллели у северных народов: обычай использовать растущую рядом с домом ель или ставить ель (карсикко) по определенным праздникам с жертвоприношениями, например, на Пасху, в Иванов день, на Рождество в Северной. Финляндии, у норвежских и шведских лопарей в рождественский сочельник [41] .
Связанная с миром предков, ель наделялась информативной функцией, выступала как вещее дерево в мантических обрядах. По информации Е.И.Марковой, Н.Клюев получил дар прозрения под елью [42] . Финской пословице «То дерево надо слушать, у корней которого жилище» (имеется в виду, ель), вариант: «То дерево должен слушать, у корней которого существуешь» посвящены исследования Марти Хаавио [43] . В древности у финнов существовал ритуал слушания ели: крестьянин, чтобы получить нужную ему информацию, проводил ночь под кроной ели, которая находится возле его дома.
При строительстве дома крестьянин на месте строительства должен был провести ночь под елью, и если ему присниться дух, то строительство дома ему угодно, в противном случае откладывали. Или по шуму кроны пытались определить — можно ли здесь строить, иногда даже рожали под корнями ели [44] . Наглядным отголоском единения ели с предками служат северные вышивки: фитоморфные мотивы карельских вышивок, по мнению исследовательницы орнаментов вышивок финно–язычных народов А.П.Косменко, есть стилизованные хвойные деревья, «которые, как известно, еще недавно были объектами поклонения как у карел, так и у соседних народов», — пишет она. [45] Неслучайно, народная терминология карел все растительные орнаменты вышивок определяет как «Kuuzikirj» — еловые деревья [46] . При этом, надо иметь в виду важнейшую функцию полотенец в погребально–обрядовой практике. На вепском погребальном полотенце, которым покрывали гроб, например, вышит узкий, вытянутый по горизонтали прямоугольник (гроб?), проросший со всех сторон растениями, похожими на хвойные лапы [47] . А.П.Косменко обратила внимание еще на один любопытный мотив вепсских вышивок: в образе дерева во всех вариантах присутствует элемент хвойной лапки, причем, нередко ветки дерева имели очертания руки, локтевые части которой помечались хвойными элементами, и ветки–руки заканчивались крупными трехпалыми знаками [48] . Известно, что трехпалые конечности являются символами предков.
Так икона и дерево оказываются синонимичными: и в архаичном смысле (поклонение), и в функциональном (участие в похоронно–поминальных ритуалах и обрядах), сливаются в единой народной традиции почитания предков, актуализируют круг проблем, направленных на повышение плодородия, благополучия, здоровья человека и крестьянской общины в целом. Мистический процесс общения с предками усиливается через умножение медиаторов (дерева и иконы) между миром живых и мертвых.

Сноски

[1] Ершов В.П. Доска для иконы // Свое и чужое в культуре народов европейского Севера. (Материалы Ш Международной научной конференции). Петрозаводск, 2001. С.48.
[2] Брюсова В.Г. По Олонецкой земле. М., 1972. С.73. При этом она замечает, что наиболее близкой ей является часовня в Пелкулле Медвежьегорского района, одна из наиболее древних в Карелии.
[3] Велижанина Н.Г. Народные иконы Новосибирской области из Новосибирской картинной галереи // Музей-4. Художественные собрания СССР. М., 1983. С.15.
[4] Р.Генон считает, что "деревья, выделяющие предотвращающие гниение субстанции и смолы, играют важную роль в символике. В частности, иногда они рассматривались как символы Христа. (Генон Р. Царь мира. Коломна, 1993. С.28). Евреи в древности изготавливали из ели идолов (Библейская флора. М., 1912. С.156). Дворцы Давида и Соломона, Иерусалимский храм строились из ливанского кедра (Библейская энциклопедия. М., 1991 С.388).
[5] И.А.Шалина, изучая ранние псковские иконы, на которых изображены святые, идентичные иконе из Успенской часовни в Пелкуле ("Сошествие во ад, с деисусным чином"), пришла к выводу, что " святых, представленных на псковских иконах, объединяет одна общая черта: все они так или иначе вязаны с размышлениями о смерти, загробном существовании и спасении праведных...", а сами иконы " служили в древности своеобразными поминальными образами и входили в комплекс храмовых надгробных памятников" (цит. по ст.: Платонов В.Г. Сегозерские письма // Деревня Юккогуба и ее округа. Петрозаводск, 2001. С.316-331).
[6] Там же. С.321-323.
[7] Ершов В.П. Спасы-прародители // Там же. С.340.
[8] Ершов В.П. Доска для иконы. С.48-50.
[9] Генон Р. Царь мира. С.156; Алексеев Н.А. Шаманизм тюркоязычных народов Сибири. Новосибирск, 1984. С. 53, 58,62. Старообрядцы Верхнекамского региона, наоборот, почитали ель как дерево, относящееся к божественному миру (Смилянская Е.Б. Микрокосмос верхнекамского старообрядца на исходе ХХ века // Старообрядчество русского Севера. Каргополь, 1998. С.55).
[10] Дронова Т.И. Земное бытие - как подготовка к загробной жизни (по этнографическим материалам Усть-Цильмы) // Христианство и Север. М., 2002. С.187.
[11] Тищенко Е. Представления о деревьях в обрядах и поверьях жителей Карелии // Проблемы археологии и этнографии. Дворец творчества детей и юношества. Петрозаводск, 2001. Вып.3. С.24.
[12] Конкка У.С. Поэзия печали. Петрозаводск, 1992. С.87.
[13] Строгальщикова З.И. Погребальная обрядность вепсов // Этнокультурные процессы в Карелии. Петрозаводск, 1986. С. 73, 75. В некоторых случаях у вепсов ель в похоронно-обрядовой практике замещается другим вечнозеленым и смолистым деревом - можжевельником. Он считался у скандинавских и финских народов священным деревом (Мансикка В.П. Из финской этнографической литературы // Живая старина. 1916. Вып.2/3. С.206). У вепсов "крест иногда заменяла можжевеловая палка", "кресты всякие были - самые простые - можжевельник высушить, окорить - вот тебе и крест" (Строгальщикова З.И. Погребальная обрядность вепсов. С.75). На могилах крещеных детей и особенно девушек сажали кусты можжевельника, которые украшали разноцветными ленточками и тряпочками" (С.75). Важную роль можжевельника в поминальном культе отмечает и другой исследователь духовной культуры вепсов И.Ю.Винокурова (Винокурова И.Ю. Календарные обычаи, обряды и праздники вепсов (конец XIX - начало XX в.). Петрозаводск, 1994. С.72); см. также: Косменко А.П. Традиционный орнамент финно-язычных народов Северо-Западной России. (Рукопись). 1999. С.43; Тищенко Е. Представления о деревьях в обрядах и поверьях жителей Карелии. С.24.
[14] Ильина И.В Коми-карельские параллели в религиозно-магических представлениях о ели // Карелы: этнос, язык, культура, экономика. Проблемы и пути развития в условиях совершенствования межнациональных отношений в СССР. Петрозаводск, 1989. С.53.
[15] Конкка А.П. Карельское и восточнофинское карсикко в кругу религиозно-магических представлений, связанных с деревом // Этнокултурные процессы Карелии. Петрозаводск, 1986. С.93.
[16] Ильина И.В. Коми-карельские параллели... С.53.
[17] Семенов В.А. Майское дерево в народной культуре европейского северо-востока. (Тезисы) // Устные и письменные традиции в духовной культуре народа. Сыктывкар, 1990. С.8.
[18] Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982. С.150-156.
[19] А.А.Панченко, например, отмечает, что древний могильник д. Колодно (16 км. от Луги), состоял из елей и на одной из них висел каменный крест, который крестьяне использовали в лечении разных болезней, а вокруг кладбищенской часовни больные опалзывали три раза (Панченко А.А. Народное православие. СПб., 1998. С.81). Далее этот автор описывает лечебный источник в ельнике: "сойдешь на ключ, помолишься на все четыре стороны. Возьмешь с больного хоть крестик или чево-нибудь другое и повесишь на елочку (выделено нами - В.Е.) (Там же. С.85). О лечебной функции ельников на карельских кладбищах (д. Эссола, Олёкка) см.: Конкка А.П. Карельское и восточнофинское карсикко... С.97.
[20] Семенов В.А. Майское дерево... С.30.
[21] Кузнецова В.П. Соотношение причитаний с другими текстами севернорусского свадебного обряда ( в плане семантики) // Фольклористика Карелии. Петрозаводск, 1987. С.107-109.
[22] Сюда она прилетает в виде птицы, садится на ель (Там же. С.110) или сама выступает в виде живого деревца - елочки и подвергается уничтожению. (Там же. С.108).
[23] Конкка А.П. Карельское и восточнофинское карсикко... С.93.
[24] Там же. С.86.
[25] В карельских и финских рунах мировое древо предстает в виде ели с "золотой верхушкой" и ветвями золотыми: На вершине светит месяц / И Медведица на ветках / На краю поляны Осмо (Калевала / Пер. Бельского Р.10).
[26] Конка А.П. Карельское и восточнофинское карсикко... С. 98, 112.
[27] Там же. С.112.
[28] Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903. С.370.
[29] Зеньковский С. Русское старообрядчество. М., 1995. С.446.
[30] Дронова Т.И. Земное бытие - как подготовка к загробной жизни... С.187.
[31] Например, на старом кладбище д. Алозеро в размытых погребениях встречаются могилы, в которых покойный был покрыт еловой корой (Посадский А. Погребальный обряд Северной Карелии XVII-XIX вв. // Проблемы археологии и этнографии Карелии. Петрозаводск, 2000. Вып.2. С.23).
[32] Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева в контексте севернорусского словесного искусства. Петрозаводск, 1997. С.75.
[33] Во всех стихах Н.Клюева, в которых слышится мотив тоски, смерти, печали, могильной вечности, встает образ ели (реже - сосны): «Я- мраморный ангел на старом погосте, / Где схимницы ели да никлый плакун...» ("Я - мраморный ангел на старом погосте"). Или: «Есть в Смольном потемки трущеб / И привкус хвои с костяникой, / Там нищий колодовый гроб...» (Есть в Ленине керженский дух...)
[34] По мнению Е.И.Марковой общность трагической судьбы дерева и Н.Клюева подчеркивается усечением главы (вершины) сосны.
[35] Это мужское дерево (женское дерево - ель - прямое, высокое, крепкое и ветви ее смотрят вверх).
[36] Лаванен Н.А. Стол в верованиях карел. Петрозаводск, 2000. С.30.
[37] Там же. С.31. Древность и всеобщность обряда жертвоприношения на корнях деревьев мы в полной мере поймем, соотнеся его с индонезийской мифологемой о лунной деве Рабие. Из-за несостоявшейся свадьбы с человеком-солнцем (Тувале) она уходит в лес, становится на корни дерева и медленно погружается в землю; там, в нижнем мире она становится царицей Сатене, обеспечивающей урожай и благополучие людям (см.: Кереньи К. Кора // К.Г.Юнг. Душа и миф. Шесть архетипов. М., 1997. С.152). В Карелии на острове Махошоари (оз. Селецкое, Сегозерье) стоит могучая сосна, под корни которой приносят вещевые и денежные "заветы" (Орфинский В.П. Культовое зодчество Сегозерья // Юккогуба и ее округа. Петрозаводск, 2001, С.94). Интересные наблюдения о роли корней деревьев в обрядовой практике есть у С.В.Максимова (Нечистая и неведомая сила. СПб., 1995. С. 71, 277, 279). У коми существовал древний обычай хоронить умершего под корнями деревьев (Семенов В.А. Майское дерево... С.43). А.П.Конкка по материалам финских исследований приводит примеры жертвоприношений к корням вырубленного карсикко, когда в доме умирал кто-либо из стариков (Конкка А.П. Карельское и восточнофинское карсиккко... С. 94, 96).
[38] Лаванен Н.А. Стол в верованиях карел. С.31; Ершов В.П. Спасы - прародители... С.343.
[39] Орфинский В.П. Культовой зодчество Сегозерья. С.96-97.
[40] Лаванен Н.А. Стол в верованиях карел... С.33.
[41] Конкка А.П. Карельское и восточнофинское карсиккко... С.109-110.
[42] Маркова Е.И. Творчество Николая Клюева. С.62; Клюев Н. Гагарья судьбина (автобиография) // Север. 1994. №6. С.156.
[43] Видимо, подобные пословицы существовали и у русских. В.Даль приводит две интересные в этом отношении: "Эти толки не с ели" и "Не с ели толки", в которых слышатся глухие отголоски прорицательных функций ели (Даль В. Пословицы русского народа. Т.1, С.519). (Haavio M. Sita kuusta kuuleinen, jonka juurella asunto // Kalevalaseuran vuosikirja. Porvoo. 1949. 29. S.14-33. Ilm. Muos: Esseita kansanrunoudesta / Martti Haavio. - Helsinki: Suomalaisen kirjallisuuden seura, 1992.
[44] Хаавио М. Kuusta kuullinen... S.33.
[45] Косменко А.П. Традиционный орнамент финно-язычных народов Северо-Западной России. (Рукопись). Петрозаводск, 1999. С.316.
[46] Там же. С.9.
[47] Косменко А.П. Указ. соч. С.188.
[48] Там же. С.322.

+И еще о растениях и деревьях+

@темы: обряды и традиции, поверья и приметы, атрибуты погребения и похорон, Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти)