"Старообрядцы у Рогожской заставы"
Дмитрий Урушев
читать дальшеДуховным и административным центром современной Православной Старообрядческой Церкви является Рогожская слобода в Москве.
Здесь находятся резиденция всероссийского Митрополита, кафедральный Покровский собор и знаменитое Рогожское кладбище. Для староверов Рогожская слобода – преемница старозаветной Москвы, а Покровский собор – наследник кремлёвского Успенского собора.
Жестокие преследования староверов, начавшиеся в середине XVII в., несколько ослабели лишь в царствование Екатерины II. Её правительство было заинтересовано в поддержке старообрядческого купечества, обладавшего "великими промыслами и торгами". В 1762 г. императрица издала манифест, приглашавший селиться в России людей всех "наций", "кроме жидов", а также призывавший вернуться на родину всех русских беглецов. Под "беглецами" подразумевались зарубежные староверы, прежде всего жители богатых и многолюдных слобод Ветки в тогдашней Польше (ныне — Гомельская область Белоруссии). "Беглецам" были обещаны льготы: разрешение не брить бороду и носить народную одежду, освобождение на шесть лет от всяких податей. За манифестом последовал ряд указов, улучшавших положение всех старообрядцев и уравнявших их в правах с остальным населением империи. Кроме того, были отменены законы Петра I о бородах, о русской одежде, о двойном налоге. Было также официально запрещено называть приверженцев церковной старины "раскольниками", вместо этого "хульного имени" вводился термин "старообрядцы".
Впрочем, облегчение положения староверов не означало, что государство признало их и истинность их учения. Просто просвещённая государыня считала, что старообрядцы имеют такое же право свободного вероисповедания, как и прочие её подданные: новообрядцы, католики, лютеране, мусульмане или буддисты. Дарование некоторых свобод староверам должно было способствовать благоденствию их общин и благополучию России, что являлось главной целью Екатерины. "Я иных видов не имею, — писала она, — как наивящее благополучие и славу отечества, и иного не желаю, как благоденствия моих подданных, какого б они звания ни были". Самодержице вторила официальная пропаганда, так объяснявшая государственную политику веротерпимости: "Как Всемогущий Бог на земле терпит все веры, языки и исповедания, то и она <императрица> из тех же правил, сходствуя Его святой воле, и в сем поступает, желая только, чтоб между подданными её всегда любовь и согласие царствовали".
Только в просвещённое царствование "матушки Екатерины" могло случиться доселе небывалое: в самой Москве, под носом высшего церковного и светского начальства "раскольники" создали свой духовный и административный центр с благолепными храмами. Возник этот центр в связи с трагическими обстоятельствами.
В декабре 1770 г. в Москве началась страшная эпидемия чумы, особенно усилившаяся в марте 1771-го. По рассказу очевидца, "народ умирал ежедневно тысячами; фурманщики, или, как их тогда называли, “мортусы” в масках и вощаных плащах длинными крючьями таскали трупы из выморочных домов, другие поднимали на улице, клали на телегу и везли за город". По распоряжению графа Г. Г. Орлова, командированного в Москву для организации борьбы с "моровою язвою", все кладбища в черте города были закрыты. Умерших хоронили на погостах подмосковных деревень, в братских могилах.
В числе закрытых кладбищ оказались и два старообрядческих. Эти особые кладбища, известные с 1718 г., принадлежали староверам-поповцам, приемлющим священство. Одно (с часовней во имя Тихвинской иконы Божьей Матери) находилось у Серпуховской заставы, другое (с часовней во имя святителя Николы Чудотворца) — у Тверской заставы.
Москва: Литография Гаврилова, 1866 г. Подпись под литографией: «Этот вид сделан в 1866 году января 12 дня по желанию А.Ф.Рахмановой».
Вместо двух закрытых кладбищ поповцам по указу правительствующего Сената выделили для захоронения умерших от эпидемии землю в трёх верстах от Рогожской заставы. Ещё в начале ХХ в. на Рогожском кладбище сохранялась общая чумная могила, на которой стоял замшелый обелиск. На нём можно было прочесть, что сие место отведено для погребения умерших от "моровой язвы". Тут же читалось стихотворное описание ужасов мора, оставленное безымянным поэтом и начинавшееся так:
В числе множества удручающих смертных скорбей
Моровая язва свирепее всех поедает людей,
Не щадит она младенцев, ни юношей цветущих лет,
И самым древним старцам от неё пощады нет…
При учреждении старообрядческого кладбища была выстроена небольшая деревянная часовня во имя святителя Николы. В 1776 г. её сменил более обширный каменный храм. А в 1791 г. с разрешения тогдашнего московского главнокомандующего князя А. А. Прозоровского началось строительство "холодной" (летней) часовни во имя Покрова Богородицы, бывшей до сооружения храма Христа Спасителя самой обширной из всех московских церквей. По первоначальному проекту часовня должна была вмещать до трёх тысяч богомольцев, иметь алтарные апсиды и пять глав.
О том, что староверы затеяли столь масштабное строительство, стало известно Гавриилу (Петрову), митрополиту Новгородскому и Петербургскому. Митрополит пришёл в ужас от подобной "дерзости" и подал императрице записку, в которой сообщал, что "лютые неприятели государству и государю" "начали строить церковь, превышающую пространством и огромностью Успенский собор, чтобы огромностью сего храма унижать первую в России Церковь в мыслях простого народа". Гавриил предлагал запретить строительство, а "начатую церковь обратить на другие, предписанные законом монархии для призрения бедных или для пользы общественной, установления".
Князю Прозоровскому пришлось оправдываться перед Екатериной и срочно "выпуски для алтаря отломать, величины убавить и сделать план с одною главою и крестом". Этим объясняется некоторая несуразность архитектуры Покровского собора: гладкий и простой фасад, непропорционально маленькая глава и отсутствие алтарных апсид. С внешней стороны храм напоминает огромный простой дом.
Впрочем, как гласит старообрядческое предание, милостивая императрица пожертвовала московским староверам большое напрестольное Евангелие в серебряном окладе, которое благоговейно хранилось в алтаре Покровского храма.
В 1804 г. попечителю Рогожского кладбища купцу И. Ф. Шевякову удалось без осложнений построить "тёплую" (зимнюю) часовню во имя Рождества Христова. В этом храме регулярно собирались Всероссийские Соборы духовенства и мирян, управлявшие Православной Старообрядческой Церковью.
Вокруг кладбища выросла Рогожская слобода (ныне — Рогожский посёлок). Кроме храмов здесь были больницы, богадельни, приюты для сирот, дома священников и пять женских монастырей. В первой половине XIX в. этими обителями управляли настоятельницы Пульхерия, Александра, Девора, Маргарита и Мелания. Инокини и послушницы непрестанно читали Псалтирь и занимались рукоделием: вышивали шелками, золотом и бисером, плели пояса и лестовки (чётки), пряли лён и ткали холсты.
Мать Пульхерия (в миру Пелагея Шелюкова), прожившая в Рогожской слободе без малого девяносто лет, была одним из влиятельнейших лиц в старообрядчестве. Без её участия не решался ни один важный церковный вопрос. "Крепчайшая" в благочестии, прославившаяся подвижнической жизнью и начитанностью, она пользовалась среди староверов непререкаемым авторитетом. Считалось, что схимница Пульхерия, истомившая плоть тяжкими железными веригами, обладает даром прозорливости и пророчества. Сам московский митрополит Филарет (Дроздов), могущественный иерарх Синодальной Церкви, оказывал ей глубокое уважение.
Для начальствования над кладбищем и богадельнями была учреждена контора под управлением особых попечителей. Контора по своему усмотрению отправляла священников в отдалённые места для исправления треб. Священники возили с собою Запасные Дары, священное миро и святую воду. За своё служение они получали от прихожан вознаграждение не только деньгами, но и холстиной, и продуктами. В лучшие годы на Рогожском кладбище служили 12 священников и четыре диакона. Таких священнослужителей называли "беглыми попами", так как они "бежали" в старообрядчество из официальной Церкви.
Наиболее известным и авторитетным служителем Рогожского кладбища был Иоанн Ястребов (1770–1853). В 1803 г. отец Иоанн, священник Владимирской епархии, уверившись в истинности "древлего благочестия", оставил Синодальную Церковь и ушёл в Рогожскую слободу. Здесь со своей супругой, матушкой Евфимией, он прожил пятьдесят лет. В 1812 г., когда Москву заняли французские войска и над старообрядческими храмами нависла угроза разорения, отец Иоанн приказал закопать все ценности на кладбище. Свежие "могилы" были представлены французам как свидетельство начавшейся эпидемии. Захватчики побоялись раскапывать "чумные могилы" и покинули Рогожскую слободу, ничем не поживившись.
Спасением церковных святынь отец Иоанн снискал почёт и уважение. Митрополит Филарет неоднократно уговаривал почтенного священнослужителя вернуться в Синодальную Церковь, но Иоанн Ястребов как истинный пастырь отказывался покинуть свою паству. Состарившись и одряхлев, священник не оставил службы в рогожских храмах, хотя сам уже не мог ходить и его возили в мягком кресле на колёсиках.
Формально храмы Рогожского кладбища считались часовнями без алтарей, поэтому в них служились только вечерни, утрени, полунощницы, Часы и молебны, а также совершались венчания, крещения и исповеди. Умерших отпевали в Никольской часовне.
Венчаний совершалось великое множество, особенно в мясоед перед масленицей. Из-за тогдашней "скудости священства" на Рогожское кладбище приезжали венчаться староверы не только со всей Москвы и губернии, но и из других, порой весьма отдалённых, губерний. Иногда священники были вынуждены венчать сразу до пятнадцати пар, "гуськом", как тогда говорили. Для этого в Рождественской часовне хранилось 20 пар одинаковых бронзовых венцов. Для венчания же богатых купеческих свадеб были изготовлены драгоценные серебряные венцы, вызолоченные, с бриллиантами и жемчугом. Крещение младенцев совершалось в Рождественской часовне, для чего там находилось 46 купелей.
Исповедь священники принимали в часовнях, а иногда и у себя на дому. По особым метрическим книгам, заведённым в кладбищенской конторе для записи исповедников, можно судить о количестве прихожан. Например, в 1841 г. у Иоанна Ястребова исповедовалось 922 души обоего пола, у других попов — от нескольких сотен до полутора тысяч. Говевшие и исповедовавшиеся причащались в часовнях Запасными Дарами. Раз в году, в Великий Четверток, тайно, дабы не навлечь гнева властей, священники служили Литургию для освящения Запасных Даров, пользуясь переносной "походной церковью" древнего освящения, добытой для кладбища в 1789 г.
По окончании войны с французами Москва была занята донскими казаками, большинство которых было староверами. За исправлением треб казаки обращались на Рогожское кладбище. В благодарность за духовную поддержку войсковой атаман граф М. И. Платов, тоже старообрядец, оставляя столицу, по просьбе Иоанна Ястребова подарил кладбищу свою древнюю "походную церковь", освящённую во имя Пресвятой Троицы. Власти разрешили по большим праздникам служить Литургии в этой церкви.
Службы, собиравшие тысячи богомольцев, в течение десяти лет совершались в часовнях истово, с "великою церемониею". Не менее торжественными были и крестные ходы. О благолепии тогдашних богослужений свидетельствует богатство кладбищенской ризницы. В храмах и конторе хранились тысячи священнических фелоней из бархата, серебряной и золотой парчи, сотни епитрахилей, диаконских орарей и стихарей. До сих пор ризница Рогожского кладбища считается крупнейшим и ценнейшим в России собранием древних облачений и старинных тканей.
Рогожские попечители, купцы-миллионщики, с неслыханной роскошью украсили часовни. Правительственный чиновник "по борьбе с расколом" П. И. Мельников, более известный как писатель Андрей Печерский, так описывал убранство кладбищенских храмов: "Иконы превосходного древнего письма — рублёвские, строгоновские и др., в богатых сребропозлащённых ризах с драгоценными камнями и жемчугом, серебряные паникадила и подсвечники с пудовыми свечами, богатые плащаницы, золочёные иконостасы, великолепная утварь — всё свидетельствовало как об усердии, так и о богатстве рогожских прихожан". К сожалению, до наших дней сохранилось (и то частично) внутреннее убранство одного только Покровского храма.
Тот же Мельников сообщает, что "Рогожская библиотека была замечательна не столько по своей обширности, сколько по редкости находившихся в ней книг. Она была с особенною тщательностью собираема в тридцатых и сороковых годах <XIX века>. На приобретение редких рукописей и старопечатных книг в это время богачи денег не жалели".
"Благословенный" император Александр I, внук Екатерины II, обещавший править "по закону и по сердцу бабки нашей", не досаждал Рогожскому кладбищу. Только в конце своего царствования он поднял руку на московское старообрядчество.
В январе 1823 г. по доносу о "соблазнительных для православных богослужениях" был проведён обыск на кладбище, найдена и отобрана "походная церковь", стоявшая в алтаре Рождественского храма, а сами часовни запечатаны. Только благодаря ходатайству рогожских попечителей А. Д. Шелапутина и В. Е. Соколова часовни вскоре были открыты, но "походную церковь" власти не возвратили. От попечителей взяли расписку в том, что впредь Литургии не будут служиться. Но Литургии всё-таки совершались. Изредка и тайно их служили по ночам в присутствии немногих надёжных людей в "походных церквах" в обителях матерей Пульхерии и Александры.
Совершенно невыносимым положение Старообрядческой Церкви сделалось при императоре Николае I, жестоком и безудержном гонителе староверов. Вдохновителем репрессий был митрополит Филарет (Дроздов). Знаменитый историк С. М. Соловьёв писал о нём так: "У этого человека была горячая голова и холодное сердце, что так резко выразилось в его проповедях: искусство необыкновенное, язык несравненный, но холодно, нет ничего, что бы обращалось к сердцу, говорило ему. Такой характер при дарованиях самых блестящих представил в Филарете печальное явление: он явился страшным деспотом, обскурантом и завистником… Этот человек (святой во мнении московских барынь) позабывал всякое приличие, не знал меры в выражениях своего гнева".
Правительственный указ от 10 мая 1827 г. запретил старообрядческим священникам переезжать для исполнения духовных треб из одного уезда в другой, тем паче из губернии в губернию, и определял "в случае же переездов поступать с ними, как с бродягами". Другим указом того же года староверам повелевалось новых "беглых попов" "отнюдь не принимать". В январе 1836 г. это определение было повторено с особенной силой.
Священники, перешедшие в Старообрядческую Церковь до издания запретительных указов, признавались "дозволенными", а присоединившиеся к Церкви после 1827 г. считались "незаконными". Травля "незаконного" духовенства приобрела всероссийские масштабы. За священниками охотились военные команды, полиция и архиереи официальной Церкви.
Новых попов было небезопасно принимать, а старые, "дозволенные", умирали. К середине XIX в. на Рогожском кладбище осталось только три "дозволенных" священника. Кроме того, здесь укрывались "незаконные" священнослужители: поп Фёдор Соловьёв, афонский архимандрит Геронтий и священноинок (иеромонах) Иларий.
"Незаконных" попов и христиан, укрывавших их, ожидали тюрьма, ссылка или каторга. Вечным напоминанием о печальной судьбе инакомыслящих в царской России служил для жителей Рогожской слободы пресловутый Владимирский тракт (ныне — шоссе Энтузиастов). По Владимирке гнали на сибирскую каторгу шеренги арестантов. "Владимирка начинается за Рогожской заставой, и поколениями видели рогожские обыватели по нескольку раз в год эти ужасные шеренги, мимо их домов проходившие. Видели детьми впервые, а потом седыми стариками и старухами всё ту же картину, слышали “и стон, и цепей железных звон”" (В. А. Гиляровский).
Репрессии правительства Николая I привели к совершенному оскудению старообрядческого духовенства. Перед староверами-поповцами обозначилась безрадостная перспектива превращения в вынужденных беспоповцев. Для Церкви жизненно необходимо было найти надёжный и постоянный источник священства. Им мог стать только старообрядческий епископ!
В январе 1832 г. в Москве состоялся многолюдный Всероссийский Собор. Проходил он не в Рождественской часовне, как водилось дотоле, а в кладбищенской конторе. На Собор съехались депутаты со всей Руси: уважаемые священники, благочестивые иноки и ревностные миряне. Иоанн Ястребов объявил собравшимся, что среди них присутствует достойный человек, имеющий сообщить великую тайну:
— Он возвестит вам тайну сию. Он укажет средство отклонить навсегда затруднения в недостатке священников. Он даст нашему богоспасаемому обществу новую силу, крепость и жизнь. Вот он! Отверзите уши ваши и того послушайте!
При этих словах священник вывел на середину собрания молодого человека — Афония Кочуева, известного проповедника и знатока церковных канонов. С редким красноречием описал Кочуев бедственное положение русских староверов, вызванное репрессиями Николая I и оскудением духовенства. Говорил он и о том, что единственный способ сохранить Православную Старообрядческую Церковь — учредить за границей епископскую кафедру и пригласить на неё достойного русского или греческого архиерея:
— Непременно и неотложно надобно учредить архиерейство! Поискать надо, нет ли где на Востоке епископов, сохранивших "древлее благочестие". А если таких не сыщется, пригласить русских, если же не пойдут, то греческих и принять согласно правилам святых отец. Жительство же устроить непременно за границею, и лучше всего в Буковине, так как тамошние старообрядцы имеют привилегии от австрийских императоров.
Предложение Кочуева было единодушно одобрено. И раньше поповцы совместно с беспоповцами пытались найти на Востоке архиерея, верного старому обряду, но безуспешно. Предложение Кочуева вдохнуло в староверов новые силы. Под покровом глубочайшей тайны начались новые поиски благочестивого епископа.©
Тишина за рогожской заставою
Московские старообрядцы стали погребать своих умерших на отдельных погостах, обособленно от «никониан», практически сразу вслед за никоновскими реформами. Но в 1771 году, когда во время эпидемии чумы было запрещено хоронить внутри Камер-Коллежского вала, старообрядцам были отведены земли для новых кладбищ за Рогожской заставой и за Преображенским валом.
Место за Рогожской заставой было выбрано не случайно: там находилась старообрядческая деревня Новоандроновка, и даже вполне вероятно, что там уже имелось небольшое сельское кладбище.
Состоятельные московские люди из тех, что держались старой веры, постоянно делали пожертвования Рогожской общине или устраивали здесь на свой счет разные, как назвали бы теперь, учреждения собеса. В результате при кладбище вырос целый городок. Кроме храмов, здесь были «палаты» для священнослужителей и для причта, частные дома, гостиница для паломников, детское училище, приюты, богадельни. Всех призреваемых при кладбище — старых и малых — доходило в XIX веке до тысячи человек!
Могила Тимофея Саввича МорозоваВ большинстве источников, и современных и прежних, понятие «Рогожское кладбище» относится не столько к собственно погосту, сколько к поселку при нем, к старообрядческой общине. И часто о некрополе там не говорится или ничего, или очень скупо. Между тем Рогожский некрополь — один из самых своеобразных в Москве. Ни с каким другим кладбищем его спутать невозможно.
До революции здесь хоронили только староверов. Но и после революции, когда погребение перестало иметь характер религиозного обряда, а крест на могиле являлся чуть ли не вызовом системе, на Рогожском все так же появлялись могучие кресты-голубцы. Их и теперь очень много, и они придают кладбищу характерный строгий вид. Хотя хоронят тут теперь далеко не одних только старообрядцев.
Наибольшей славы Рогожское кладбище достигло во второй половине XIX — начале ХХ века, когда здесь были похоронены самые известные российские промышленники, фабриканты, купцы: Шелапутины, Рахмановы, Солдатенковы, Пуговкины, Кузнецовы, Рябушинские, Морозовы, Капырины, Рязановы, Трындины и другие. Но немногие из этих захоронений можно теперь найти на кладбище. Дело в том, что в советское время у «капиталистов-эксплуататоров», наряду с прочим, часто экспроприировались и надгробия с могил. И в первые пятилетки Рогожское кладбище являлось крупнейшим в Москве месторождением и поставщиком гранита на стройки социализма, в частности, для метро.
О том, какие залежи ценного камня были на Рогожском кладбище прежде, можно судить по немногим сохранившимся купеческим захоронениям. Немногим по сравнению с тем, что было до революции.
В конце главной дорожки стоит колоссальный черный крест на не менее впечатляющей плите розового гранита, под которой похоронен московский купец Федор Васильевич Татарников. Говорят, раньше таких крестов на кладбище было несколько. Теперь остался один. На память.
Могила Саввы Тимофеевича Морозова По пути к этому кресту-великану на аллее есть еще несколько примечательных захоронений. И прежде всего — грандиозная, до половины деревьев ростом, кованая часовня-склеп рода Морозовых. Там похоронены пять поколений славной купеческой фамилии, начиная от основателя династии Саввы Тимофеевича (1770–1860) и до современных ее представителей. Последнее захоронение датировано 1995 годом. Конечно, самый известный среди Морозовых — это Савва Тимофеевич, внук основателя династии, прославившийся как покровитель искусств и щедрый кредитор русской революции. До сих пор остается загадкой его неожиданная смерть в Канне — то ли он покончил с собой, то ли кто-то от него решительно избавился... На могиле Саввы Тимофеевича стоит памятник работы Н.А. Андреева (автора «сидячего» Гоголя) — беломраморный крест с рельефным распятием и оригинальным мраморным же саркофагом над могилой, выполненным в виде декоративной резной оградки. На памятнике короткая надпись: «Здесь погребено тело Саввы Тимофеевича Морозова. 1861–1905».
Рядом с морозовским склепом стоит такая же, немного поскромнее разве, кованая часовня купеческого рода Соловьевых. Неподалеку похоронены купцы Пуговкины. Это захоронение, пожалуй, самое типичное для купеческого Рогожского кладбища: ряд черных высоких саркофагов за добротной металлической оградой. Причем саркофаги эти абсолютно не тронуты временем. Все как новенькие.
Но большинство известных фамилий, увы, исчезло. Не найти теперь на Рогожском кладбище богатейших в России промышленников Рябушинских, нет больше могил фабрикантов и торговцев мануфактурными изделиями Солдатенковых, не осталось и следа от захоронений фарфорозаводчиков Кузнецовых. Совсем недавно принято решение на том месте, где был похоронен «фарфоровый король» М.С. Кузнецов, установить памятную стелу. Хорошо было бы отметить как-то и место захоронения Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818–1901). Владея одним из крупнейших в России состоянием, он столько средств вложил в благотворительность, что трудно даже перечислить все больницы, богадельни, дома призрения, училища, которые он финансировал или которые были учреждены целиком на его счет. Некоторые из солдатенковских учреждений (например, больница им. С.П. Боткина) действуют до сих пор. В 1922 году в этой больнице, а тогда она еще так и называлась— Солдатенковская, лечился В.И. Ленин. Вождю мирового пролетариата сделали там операцию, — извлекли пулю, которую он носил в себе с покушения 1918 года. Но даже это обстоятельство не помешало ленинцам спустя несколько лет уничтожить могилу знаменитого мецената и благотворителя. Но, может быть, в еще большей мере К.Т. Солдатенков прославился своей издательской деятельностью. Для писателей второй половины XIX века он был таким же другом и покровителем, каким для художников позже стал Савва Мамонтов. К.Т. Солдатенков издавал сочинения Д.В. Григоровича, А.В. Кольцова, С.Я. Надсона, Н.А. Некрасова, Н.А. Полевого, Я.П. Полонского, И.С. Тургенева, А.А. Фета, Т.Н. Грановского, И.Е. Забелина, В.О. Ключевского, многих других. Он был дружен с И.С. Аксаковым, Л.Н. Толстым, А.П. Чеховым. Некоторым писателям он просто безвозмездно помогал. На свой счет похоронил поэта И.З. Сурикова. Сколько бы русская литература не досчиталась замечательных произведений, если бы не радетельное участие К.Т. Солдатенкова!
Странное, казалось бы, дело: большинство русских дореволюционных предпринимателей были старообрядцами. Конечно, и среди православных можно назвать известные имена — Третьяковы, Алексеевы, Голофтеевы, Смирновы, — но все-таки их наберется меньше, и главное, их капиталы были не столь велики, как у купцов-старообрядцев. Кстати, о численности тех и других можно судить хотя бы по такому факту: на Рогожском кладбище купеческих захоронений приблизительно столько же, сколько на всех прочих московских православных вместе взятых.
Скорее всего, преобладание купцов-старообрядцев в российской промышленности и торговли можно объяснить их редкостной корпоративной солидарностью. Будучи в обществе маргинальной группой, они старались не пускать в занятую ими нишу людей не своей веры. И в то же время очень «по-свойски» обходились с единоверцами. Помогали при необходимости, выручали. А уж дать единоверцу деньги в рост, «поставить его на счетчик», как теперь делается новыми нашими предпринимателями, для старообрядцев было совершенно немыслимо. К такому способу наживы в старину было отношение весьма презрительное. Вот как писал об этом один из Рябушинских — Владимир Павлович— в своих воспоминаниях: «На вершине уважения стоял промышленник, фабрикант, потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который отдавал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик!» Вот такой в старину был русский бизнес. Теперь у нас все прямо наоборот. Теперь у нас процентщики (их называют по-новому красиво и непонятно — олигархи), теперь они на вершине уважения. За ними идут «челноки». А промышленников, фабрикантов у нас нет вовсе. В России ничего больше производить не надо. А раз теперь все прямо наоборот, значит, это не русский бизнес. Это модель какого-то другого, совершенно чуждого нам по укладу народа.
Интересно также заметить, что религиозная обособленность промышленников-старообрядцев нисколько не отрывала их от общероссийских интересов. То есть они жили не интересами только своей корпорации, хотя и этим тоже, но прежде всего они чувствовали себя коренным народом, ответственным за отечество и любящим отечество. Когда К.Т. Солдатенков завещал построить огромную больницу на Ходынке, он же не полагал, что лечиться там будут одни старообрядцы. Он делал это для всех москвичей без различия их верований. Когда С.Т. Морозов передал «никонианину» и к тому же родственнику своих конкурентов К.С. Алексееву для его Художественного театра более полумиллиона рублей, конечно, он не изменял при этом своей конфессии, своему кругу. Кому бы пришло в голову именно так оценивать его меценатство? Он вложил состояние в культуру России. Савва Тимофеевич четко понимал: все, что хорошо для России, одинаково хорошо и для старообрядцев, и для «никониан».
Может быть, дилетантская эпитафия на одном из саркофагов Рогожского кладбища, сочиненная женой умершему мужу, в какой-то степени откроет натуру типичного купца-старообрядца, покажет его человеческую сущность. Меценатство и благотворительность — это все, конечно, прекрасно. Но ведь это могут быть и показные, небескорыстные жесты. А что же он за человек, этот купец? Каков в душе, в тех обстоятельствах, где нет ему корысти казаться лучше, чем он есть на самом деле? На камне написано: «Иларион Григорьевич Яковлев. Ск. 27 сентября 1901 г. в 5 часов утра. Жития его было 44 года. День Ангела 28 марта». Имя никому не известное. И, скорее всего, купец был среднего достатка. Но вот что написала о нем жена. Написано это в горе, а значит откровенно и без прикрас:
Вот она твоя могила,
Незабвенный мой супруг.
Все, чем сердце дорожило,
Все с тобой угасло вдруг.
Детей оставил сиротами,
Которых нежно так любил.
О счастье их мечтая,
Ты в заботах вечно жил.
С юных лет ты сам трудился,
Усердно бедным помогал,
Трудом своим не тяготился
И Божий храм не оставлял.
Есть в надписях на купеческих могилах Рогожского кладбища одна замечательная особенность: там повсюду отсутствует дата рождения покойного. Лишь время смерти — иногда с точностью до часа! — и число прожитых лет. Но на каждом камне, без исключения, указан день его ангела. И вот почему. До революции в России не только не было принято праздновать день рождения, но многие люди его даже не знали. Считалось, что человек рождается в день крещения. А до этого он как бы и не живет. И только сделавшись христианином и получив небесного покровителя, человек начинает жить. Понятное дело, в годы революции, в богоборческую эпоху, такой порядок не мог существовать. Вот тогда и пришла традиция отмечать день рождения. А день ангела вообще был забыт. И лишь в самое последнее время традиция именин возрождается. Что не исключает, впрочем, и празднование дня рождения. Многие теперь отмечают и то, и другое.
Участок старообрядческого духовенстваНа центральной дорожке находится и самый поразительный участок Рогожского кладбища — место захоронения старообрядческого духовенства. Это старинная крепкая ограда на высоком гранитном цоколе площадью двадцать на пятнадцать шагов. Сам участок несколько приподнят над кладбищем. Белые кресты там стоят стеной, их видно издалека. Перед крестами два ряда черных блестящих саркофагов, на которых золотым полууставом что-то написано о погребенных под ними. Разобрать, что именно, почти невозможно: вязь — это вообще больше украшение, чем надпись, к тому же все цифры там кириллические. Ясно только, что там покоятся архиереи.
И.А. Бунин в рассказе «Чистый понедельник» описывает похороны иерарха на Рогожском кладбище. Его героиня рассказывает: «Допетровская Русь! Хоронили ихнего архиепископа. И вот представьте себе: гроб — дубовая колода, как в древности, золотая парча будто кованая, лик усопшего закрыт белым “воздэхом”, шитым крупной черной вязью — красота и ужас. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями... <...> да какие! Пересвет и Ослябя! И на двух клиросах два хора, тоже все Пересветы: высокие, могучие, в длинных черных кафтанах, поют, перекликаясь, — то один хор, то другой, — и все в унисон и не по нотам, а по “крюкам”. А могила была внутри выложена блестящими еловыми ветвями, а на дворе мороз, солнце, слепит снег...» Работники кладбища рассказывают, что теперь старообрядческие похороны ничем не отличаются от обычных. Но, во всяком случае, здесь, в ограде, где захоронено рогожское духовенство, все осталось, как во времена Бунина, — те же красота и ужас.
Сейчас чуть ли не на каждом кладбище в Москве есть могила, которая имеет для верующих сакральное значение. Есть такая могила и на Рогожском кладбище. Неподалеку от ворот похоронена монахиня Севостьяна, в миру — Ольга Иосифовна Лещева. О ней рассказывают такую историю. Она когда-то была регентом здесь же в Рогожской слободе, в Никольском храме — единственном православном рогожском храме. Однажды — это было еще в революцию — во время молебна в храм явились комиссары и арестовали батюшку. Вероятно, оставшимся можно было после этого и разойтись, но матушка Севостьяна продолжила молебен, а те места, которые должен был озвучивать иерей, она вдруг стала петь густым мужским голосом. И таким образом молебен продолжился без священника. Сейчас на ее могилу приходят многие паломники. И говорят, было уже столько случаев, когда матушка по молитвам верующих помогала им, что всех свидетельств хватило бы на добрую книгу. Нищие, что сидят у ворот, всегда проводят к ее могилке.
В советское время никаких особенно выдающихся людей здесь не хоронили. Есть на кладбище несколько героев Советского Союза, несколько профессоров, генералов, но их имена известны, судя по всему, немногим. Вся слава Рогожского кладбища осталась в далеком прошлом.
Место за Рогожской заставой было выбрано не случайно: там находилась старообрядческая деревня Новоандроновка, и даже вполне вероятно, что там уже имелось небольшое сельское кладбище.
Состоятельные московские люди из тех, что держались старой веры, постоянно делали пожертвования Рогожской общине или устраивали здесь на свой счет разные, как назвали бы теперь, учреждения собеса. В результате при кладбище вырос целый городок. Кроме храмов, здесь были «палаты» для священнослужителей и для причта, частные дома, гостиница для паломников, детское училище, приюты, богадельни. Всех призреваемых при кладбище — старых и малых — доходило в XIX веке до тысячи человек!
Могила Тимофея Саввича МорозоваВ большинстве источников, и современных и прежних, понятие «Рогожское кладбище» относится не столько к собственно погосту, сколько к поселку при нем, к старообрядческой общине. И часто о некрополе там не говорится или ничего, или очень скупо. Между тем Рогожский некрополь — один из самых своеобразных в Москве. Ни с каким другим кладбищем его спутать невозможно.
До революции здесь хоронили только староверов. Но и после революции, когда погребение перестало иметь характер религиозного обряда, а крест на могиле являлся чуть ли не вызовом системе, на Рогожском все так же появлялись могучие кресты-голубцы. Их и теперь очень много, и они придают кладбищу характерный строгий вид. Хотя хоронят тут теперь далеко не одних только старообрядцев.
Наибольшей славы Рогожское кладбище достигло во второй половине XIX — начале ХХ века, когда здесь были похоронены самые известные российские промышленники, фабриканты, купцы: Шелапутины, Рахмановы, Солдатенковы, Пуговкины, Кузнецовы, Рябушинские, Морозовы, Капырины, Рязановы, Трындины и другие. Но немногие из этих захоронений можно теперь найти на кладбище. Дело в том, что в советское время у «капиталистов-эксплуататоров», наряду с прочим, часто экспроприировались и надгробия с могил. И в первые пятилетки Рогожское кладбище являлось крупнейшим в Москве месторождением и поставщиком гранита на стройки социализма, в частности, для метро.
О том, какие залежи ценного камня были на Рогожском кладбище прежде, можно судить по немногим сохранившимся купеческим захоронениям. Немногим по сравнению с тем, что было до революции.
В конце главной дорожки стоит колоссальный черный крест на не менее впечатляющей плите розового гранита, под которой похоронен московский купец Федор Васильевич Татарников. Говорят, раньше таких крестов на кладбище было несколько. Теперь остался один. На память.
Могила Саввы Тимофеевича Морозова По пути к этому кресту-великану на аллее есть еще несколько примечательных захоронений. И прежде всего — грандиозная, до половины деревьев ростом, кованая часовня-склеп рода Морозовых. Там похоронены пять поколений славной купеческой фамилии, начиная от основателя династии Саввы Тимофеевича (1770–1860) и до современных ее представителей. Последнее захоронение датировано 1995 годом. Конечно, самый известный среди Морозовых — это Савва Тимофеевич, внук основателя династии, прославившийся как покровитель искусств и щедрый кредитор русской революции. До сих пор остается загадкой его неожиданная смерть в Канне — то ли он покончил с собой, то ли кто-то от него решительно избавился... На могиле Саввы Тимофеевича стоит памятник работы Н.А. Андреева (автора «сидячего» Гоголя) — беломраморный крест с рельефным распятием и оригинальным мраморным же саркофагом над могилой, выполненным в виде декоративной резной оградки. На памятнике короткая надпись: «Здесь погребено тело Саввы Тимофеевича Морозова. 1861–1905».
Рядом с морозовским склепом стоит такая же, немного поскромнее разве, кованая часовня купеческого рода Соловьевых. Неподалеку похоронены купцы Пуговкины. Это захоронение, пожалуй, самое типичное для купеческого Рогожского кладбища: ряд черных высоких саркофагов за добротной металлической оградой. Причем саркофаги эти абсолютно не тронуты временем. Все как новенькие.
Но большинство известных фамилий, увы, исчезло. Не найти теперь на Рогожском кладбище богатейших в России промышленников Рябушинских, нет больше могил фабрикантов и торговцев мануфактурными изделиями Солдатенковых, не осталось и следа от захоронений фарфорозаводчиков Кузнецовых. Совсем недавно принято решение на том месте, где был похоронен «фарфоровый король» М.С. Кузнецов, установить памятную стелу. Хорошо было бы отметить как-то и место захоронения Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818–1901). Владея одним из крупнейших в России состоянием, он столько средств вложил в благотворительность, что трудно даже перечислить все больницы, богадельни, дома призрения, училища, которые он финансировал или которые были учреждены целиком на его счет. Некоторые из солдатенковских учреждений (например, больница им. С.П. Боткина) действуют до сих пор. В 1922 году в этой больнице, а тогда она еще так и называлась— Солдатенковская, лечился В.И. Ленин. Вождю мирового пролетариата сделали там операцию, — извлекли пулю, которую он носил в себе с покушения 1918 года. Но даже это обстоятельство не помешало ленинцам спустя несколько лет уничтожить могилу знаменитого мецената и благотворителя. Но, может быть, в еще большей мере К.Т. Солдатенков прославился своей издательской деятельностью. Для писателей второй половины XIX века он был таким же другом и покровителем, каким для художников позже стал Савва Мамонтов. К.Т. Солдатенков издавал сочинения Д.В. Григоровича, А.В. Кольцова, С.Я. Надсона, Н.А. Некрасова, Н.А. Полевого, Я.П. Полонского, И.С. Тургенева, А.А. Фета, Т.Н. Грановского, И.Е. Забелина, В.О. Ключевского, многих других. Он был дружен с И.С. Аксаковым, Л.Н. Толстым, А.П. Чеховым. Некоторым писателям он просто безвозмездно помогал. На свой счет похоронил поэта И.З. Сурикова. Сколько бы русская литература не досчиталась замечательных произведений, если бы не радетельное участие К.Т. Солдатенкова!
Странное, казалось бы, дело: большинство русских дореволюционных предпринимателей были старообрядцами. Конечно, и среди православных можно назвать известные имена — Третьяковы, Алексеевы, Голофтеевы, Смирновы, — но все-таки их наберется меньше, и главное, их капиталы были не столь велики, как у купцов-старообрядцев. Кстати, о численности тех и других можно судить хотя бы по такому факту: на Рогожском кладбище купеческих захоронений приблизительно столько же, сколько на всех прочих московских православных вместе взятых.
Скорее всего, преобладание купцов-старообрядцев в российской промышленности и торговли можно объяснить их редкостной корпоративной солидарностью. Будучи в обществе маргинальной группой, они старались не пускать в занятую ими нишу людей не своей веры. И в то же время очень «по-свойски» обходились с единоверцами. Помогали при необходимости, выручали. А уж дать единоверцу деньги в рост, «поставить его на счетчик», как теперь делается новыми нашими предпринимателями, для старообрядцев было совершенно немыслимо. К такому способу наживы в старину было отношение весьма презрительное. Вот как писал об этом один из Рябушинских — Владимир Павлович— в своих воспоминаниях: «На вершине уважения стоял промышленник, фабрикант, потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который отдавал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик!» Вот такой в старину был русский бизнес. Теперь у нас все прямо наоборот. Теперь у нас процентщики (их называют по-новому красиво и непонятно — олигархи), теперь они на вершине уважения. За ними идут «челноки». А промышленников, фабрикантов у нас нет вовсе. В России ничего больше производить не надо. А раз теперь все прямо наоборот, значит, это не русский бизнес. Это модель какого-то другого, совершенно чуждого нам по укладу народа.
Интересно также заметить, что религиозная обособленность промышленников-старообрядцев нисколько не отрывала их от общероссийских интересов. То есть они жили не интересами только своей корпорации, хотя и этим тоже, но прежде всего они чувствовали себя коренным народом, ответственным за отечество и любящим отечество. Когда К.Т. Солдатенков завещал построить огромную больницу на Ходынке, он же не полагал, что лечиться там будут одни старообрядцы. Он делал это для всех москвичей без различия их верований. Когда С.Т. Морозов передал «никонианину» и к тому же родственнику своих конкурентов К.С. Алексееву для его Художественного театра более полумиллиона рублей, конечно, он не изменял при этом своей конфессии, своему кругу. Кому бы пришло в голову именно так оценивать его меценатство? Он вложил состояние в культуру России. Савва Тимофеевич четко понимал: все, что хорошо для России, одинаково хорошо и для старообрядцев, и для «никониан».
Может быть, дилетантская эпитафия на одном из саркофагов Рогожского кладбища, сочиненная женой умершему мужу, в какой-то степени откроет натуру типичного купца-старообрядца, покажет его человеческую сущность. Меценатство и благотворительность — это все, конечно, прекрасно. Но ведь это могут быть и показные, небескорыстные жесты. А что же он за человек, этот купец? Каков в душе, в тех обстоятельствах, где нет ему корысти казаться лучше, чем он есть на самом деле? На камне написано: «Иларион Григорьевич Яковлев. Ск. 27 сентября 1901 г. в 5 часов утра. Жития его было 44 года. День Ангела 28 марта». Имя никому не известное. И, скорее всего, купец был среднего достатка. Но вот что написала о нем жена. Написано это в горе, а значит откровенно и без прикрас:
Вот она твоя могила,
Незабвенный мой супруг.
Все, чем сердце дорожило,
Все с тобой угасло вдруг.
Детей оставил сиротами,
Которых нежно так любил.
О счастье их мечтая,
Ты в заботах вечно жил.
С юных лет ты сам трудился,
Усердно бедным помогал,
Трудом своим не тяготился
И Божий храм не оставлял.
Есть в надписях на купеческих могилах Рогожского кладбища одна замечательная особенность: там повсюду отсутствует дата рождения покойного. Лишь время смерти — иногда с точностью до часа! — и число прожитых лет. Но на каждом камне, без исключения, указан день его ангела. И вот почему. До революции в России не только не было принято праздновать день рождения, но многие люди его даже не знали. Считалось, что человек рождается в день крещения. А до этого он как бы и не живет. И только сделавшись христианином и получив небесного покровителя, человек начинает жить. Понятное дело, в годы революции, в богоборческую эпоху, такой порядок не мог существовать. Вот тогда и пришла традиция отмечать день рождения. А день ангела вообще был забыт. И лишь в самое последнее время традиция именин возрождается. Что не исключает, впрочем, и празднование дня рождения. Многие теперь отмечают и то, и другое.
Участок старообрядческого духовенстваНа центральной дорожке находится и самый поразительный участок Рогожского кладбища — место захоронения старообрядческого духовенства. Это старинная крепкая ограда на высоком гранитном цоколе площадью двадцать на пятнадцать шагов. Сам участок несколько приподнят над кладбищем. Белые кресты там стоят стеной, их видно издалека. Перед крестами два ряда черных блестящих саркофагов, на которых золотым полууставом что-то написано о погребенных под ними. Разобрать, что именно, почти невозможно: вязь — это вообще больше украшение, чем надпись, к тому же все цифры там кириллические. Ясно только, что там покоятся архиереи.
И.А. Бунин в рассказе «Чистый понедельник» описывает похороны иерарха на Рогожском кладбище. Его героиня рассказывает: «Допетровская Русь! Хоронили ихнего архиепископа. И вот представьте себе: гроб — дубовая колода, как в древности, золотая парча будто кованая, лик усопшего закрыт белым “воздэхом”, шитым крупной черной вязью — красота и ужас. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями... <...> да какие! Пересвет и Ослябя! И на двух клиросах два хора, тоже все Пересветы: высокие, могучие, в длинных черных кафтанах, поют, перекликаясь, — то один хор, то другой, — и все в унисон и не по нотам, а по “крюкам”. А могила была внутри выложена блестящими еловыми ветвями, а на дворе мороз, солнце, слепит снег...» Работники кладбища рассказывают, что теперь старообрядческие похороны ничем не отличаются от обычных. Но, во всяком случае, здесь, в ограде, где захоронено рогожское духовенство, все осталось, как во времена Бунина, — те же красота и ужас.
Сейчас чуть ли не на каждом кладбище в Москве есть могила, которая имеет для верующих сакральное значение. Есть такая могила и на Рогожском кладбище. Неподалеку от ворот похоронена монахиня Севостьяна, в миру — Ольга Иосифовна Лещева. О ней рассказывают такую историю. Она когда-то была регентом здесь же в Рогожской слободе, в Никольском храме — единственном православном рогожском храме. Однажды — это было еще в революцию — во время молебна в храм явились комиссары и арестовали батюшку. Вероятно, оставшимся можно было после этого и разойтись, но матушка Севостьяна продолжила молебен, а те места, которые должен был озвучивать иерей, она вдруг стала петь густым мужским голосом. И таким образом молебен продолжился без священника. Сейчас на ее могилу приходят многие паломники. И говорят, было уже столько случаев, когда матушка по молитвам верующих помогала им, что всех свидетельств хватило бы на добрую книгу. Нищие, что сидят у ворот, всегда проводят к ее могилке.
В советское время никаких особенно выдающихся людей здесь не хоронили. Есть на кладбище несколько героев Советского Союза, несколько профессоров, генералов, но их имена известны, судя по всему, немногим. Вся слава Рогожского кладбища осталась в далеком прошлом.
@темы: обряды и традиции, древние захоронения, московские кладбища
-
-
03.05.2008 в 12:56-
-
03.05.2008 в 13:03-
-
03.09.2013 в 21:53-
-
25.04.2014 в 14:14-
-
25.04.2014 в 17:48