Могилы под окнами и дома на костях. Старые кладбища Нью-Йорка

[The Highgate Vampire]

© Источник
И наши дополнения.

Нью-Йорк впереди планеты всей по многим аспектам, в том числе и не по самым веселым. Например, самое большое кладбище в Америке и одно из самых больших в мире находится в городском районе Квинс. Называется оно Calvary Cemetery. На нем имеется около 3 миллионов захоронений.
Отдельных статей заслуживают красивейшие кладбища Greenwood в Бруклине и самое известное Trinity Church Cemetery на Манхеттене. Но помимо этих известных мест захоронения, которых можно без видимых проблем найти на карте, в городе находится еще множество скрытых от глаз погостов, представляющих интерес для исследователей истории. Это и бывшие городские кладбища, которые с годами затерялись между домами, и множество небольших частных захоронений, большинство из которых уже давно заняты городской застройкой, но следы некоторых можно найти до сих пор.
Не многие из туристов, гуляющих по прекрасным Нью-Йоркским паркам: Madison Square Park, Washington Square Park, Bryant Park догадываются, что, еще совсем недавно по историческим меркам, на месте этих парках были расположены городские кладбища. Так, под дорожками и фонтаном Washington Square покоятся около двадцати тысяч умерших от желтой лихорадки горожан в период с 1797 по 1825 годы. Место, где позже будет разбит Bryant Park использовалось как кладбище для бедняков с 1823 года. И лишь спустя 17 лет тысячи тел перенесут от туда в Wards Island. В течении 18 века большим кладбищем для бедняков был также сегодняшний Madison Square Park.
Но не все старые старые кладбища исчезли с карты города. Из старинных мест захоронения горожан наиболее хорошо сохранились Marble Cemetery и Marble City Cemetery в районе East Willage на Манхеттене. Кладбища разделяет всего один блок и их часто путают, хотя они абсолютно разные по виду. Они были основаны в 1830 и 1831 годах, большинство захоронений было сделано до 1870 года. Они являются самыми первыми кладбищами в Нью-Йорке, где хоронили представителей всех духовных конфессий не разделяя. Marble Cemetery очень маленькое и находится во внутреннем пространстве между домами 42 и 43 по второй авеню. Marble City Cemetery очень красивое, но открыто для посещений всего два раза в год: весной и осенью.

Вход в Second Cemetery Spanish and Portuguese Synagogue, Manhattan

Еще одно интересное место на Манхеттене — это совсем крошечное еврейское кладбище на West 11th street между пятой и шестой авеню, спрятавшееся от глаз обывателя за кирпичной стеной с железной калиткой. Снаружи это выглядит, как палисадник или патио. На самом деле там расположен погост, основанный в 1805 году, в котором на сегодня сохранилось около 30 могил.

Мы нашли еще старые еврейские кладбища. The First Shearith Israel Graveyard в районе 55-57 St. James Place. Первые два снимка сделаны между 1870-1910гг. Часть кладбища снесли для новых построек. Считается, что останки не перезахоронили. История погоста начинается в 1655 году, когда городские власти по просьбе евреев отвели им участок земли под кладбище.

Третье еврейское кладбище использовалось с 1829 по 1851. Больше о еврейских кладбищах Манхэттена

Сильно хуже состояние кладбища Moore-Jackson Cemetery в Квинсе. Зажатое между двумя многоквартирными домами и дорогами оно заросло без регулярного ухода. Кладбище было основано в 1730 году на земле, принадлежащей фермерской семье Moore. Значительная часть захоронений здесь принадлежит семьям Marble и Brown Stone. Его можно найти если спускаться от 31 street вниз по 54 улице в районе Woodside.

Большое и очень старое кладбище расположено в Квинсе в районе Jamaica. Называется оно Prospect Cemetery. Это самое старое на сегодняшний день кладбище города. Оно было основано в 1668 году для захоронения последователей Пресвитерианской конфессии. За все время столь долгого существования известно всего о 2100 могилах разного периода. Кладбище достаточно большое с хорошо сохранившимися надгробиями колониального периода.

На Old West Farm Soldier Cemetery в Квинсе покоятся ветераны 4-х американских войн: Англо-Американской войны 1812 года, Гражданской войны 1861-1865 гг., Испано-Американской войны и Перовой Мировой Войны.

Еще одно, известное в последнее время своим добавлением в список исторического наследия города, кладбище Brinckerhoff Cemetery в районе Fresh Meadow. Если вы вместо кладбища нашли лесок за забором, то вы в правильном месте. К сожалению, ни одной видимой могилы на нем не сохранилось. Несмотря на это достоверно известно, что на нем покоится прах членов таких известных родов Нью-Йорка, как the Brinckerhoff, Adriance, Hoogland, Snedecker и других. Кладбище располагалось на границе двух частных ферм, которые существовали в этом районе до начала 30-х годов прошлого века, пока не началась массовая застройка района и в 1934 году ферма Brinckerhoff была разрушена наряду с другими. За 15 лет до этого в 1919 году топографическое бюро Квинса описывало 77 могил с надгробными плитами, датированных периодом с 1730 по 1872 год.

Могильные камни на Brickenhoff Cemetery, (Stephen Rider д/с 1736. Charyty Anthony д/с 1763) Снимок 1927 года. Сейчас камни не видны.

Еще одно интересное кладбище находится в Квинсе между 96й и 98й улицами в районе Jamaica Avenue. Это старое кладбище Wyckoff-Snediker Cemetery. На него выходят задние дворы расположенных вдоль этих улиц домов и с 96й улицы можно попасть через старую кладбищенскую церковь. От могил почти ничего не осталось, хотя в начале XX века было известно о 136 захоронениях.

Вообще история Квинса это во многом история фермерских семей, большинство из которых берет свое начало со времен первых голландских поселенцев. Наблюдая как быстро изменяется район, в 1932 году топографическое бюро Квинса издает целое издание, которое называется «Описание частных и фамильных кладбищ района Квинс», в котором подробно описываются 23 погоста, существовавшие на то время, с планами и фото. Одними из самых известных фамилий были Riker и Lent. Их особняки находились в районе Astoria по старой дороге Old Bowery Road, кусок которой остался рудиментом между 31й и 46й улицами и современным названием 20th road. Сегодня сохранился один из фамильных домов, который считается самым старым частным домом Нью-Йорка. Позади него сохранилось большое кладбище, насчитывающее 132 могилы членов родов Riker, Lent и Smith. Место, надо заметить, очень живописное: полюбоваться.

Неподалеку от Riker Cemetery сохранилось еще одно большое «фермерское» кладбище — Lawrence Cemtery, которое было основано в 1703 году и последние 57 лет сохранилось стараниями одного обычного человека, жителя района по имени — James M. Sheehan.
Большое кладбище Southside Burial Ground было расположено в районе пересечения North Conduit Ave и 149-й улицей. Сейчас там осталось только пару надгробий в скверике за сетчатым забором, хотя к 30-м годам там располагалось около 80 могил.

Но попробуем найти на современной карте те кладбища, которых на сегодня больше не существует.
Кладбище Luyster Cemetery в районе North Beach исчезло при строительстве Аэропорта La Guardia.
Indian Cemetery в Little Neck находилось на перекрестке Jesse Court и Northern Blvd. Сейчас застроено домами.
Кладбище Borroughs Cemetery располагалось в районе пересечения нынешней 98й улицы и Alstyne ave. Сейчас на этом месте тоже жилой квартал.
Отдельного упоминания стоит Africal Burial Ground, расположенный в даун-тауне Манхеттена на пересечении Broadway и Duane st. Во время реконструкции федерального офисного здания по адресу 290 Broadway в 1991 году экскаваторщики наткнулись на множественные человеческие останки. Под влиянием общественности работы были приостановлены, а захоронением занялись исследователи. Оказалось, что данная территория в 17 веке была занята большим кладбищем чернокожих рабов, которое на карте 1755 года занимало аж 6,6 акров. Из оставшегося одного акра были извлечены 419 скелетов и торжественно перезахоронены. На месте кладбища 5 октября 2007 года был открыт монумент, но еще немало кладбищ, попавших в черту города, с годами исчезло и уже никто и не вспомнит где они находились.

@темы: New York, американские некрополи

---

Кузнецов "Предания русского народа" (отрывки)

[The Highgate Vampire]

+читать полностью+

Аннотация: Неспешные и мудрые, добрые и уютные легенды о Волге-матушке и брате ее - Днепре, о самородных ключах с живою водой и о святых горах Китежских, о том, как сотворил Бог Землю Русскую, о заре-зарянице и частых звездушках, о заветных кладах Стеньки Разина и потаенных пещерах под Жигулями… Вот уже почти два века как начали записывать эти предания подвижники русской культуры М. Н. Макаров и И. П. Сахаров; их дело достойно продолжили М. Ю. Забылин, П. И. Мельников-Печерский, С. В. Максимов, А. Н. Афанасьев… На основе классических фольклорных сборников и составлена книга, которую вы держите в руках; многие легенды взяты из редких изданий, старинных журналов. Поистине бессмертны эти жемчужины русской словесности, собранные бережной рукой, и никогда не увянет чудесный цветок папоротника в Берендеевом лесу.

Бояре-покойники
Во многих старинных сельских господских домах, по какому-нибудь случаю оставленных пустыми, почти обыкновенно видят старых господ, давно уже умерших; они шаркают, расхаживая по дому, нюхают табак, пьют чай или кофе под полузакрытым окном, иногда грозят пальцем на старосту или приказчика, и проч. Но осмельтесь и взойдите в дом: там все тихо, все пусто; выдьте из него, и опять зашаркают, и опять видится покойный барин, который будет уже и вам грозить. Эти преданья едва ли не общи по многим великороссийским губерниям.(М. Макаров)

Погребальные плачи
Погребальные «плачи» веют стариной отдаленной. То древняя обрядня, останки старорусской тризны, при совершении которой близкие к покойнику, особенно женщины, плакали «плачем великим». Повсюду на Руси сохранились эти песни, вылившиеся из пораженной тяжким горем души. По наслуху переходили они в течение веков из одного поколенья в другое, несмотря на запрещенья церковных пастырей творить языческие плачи над христианскими телами…
Нигде так не сбереглись эти отголоски старины, как в лесах Заволжья и вообще на Севере, где по недостатку церквей народ меньше, чем в других местностях, подвергся влиянию духовенства. Плачеи и вопленицы — эти истолковательницы чужой печали — прямые преемницы тех вещих жен, что «великими плачами» справляли тризны над нашими предками. Погребальные обряды совершаются ими чинно и стройно, по уставу, изустно передаваемому из рода в род. На богатых похоронах вопленицы справляют плачи в виде драмы: главная — «заводит плач», другие, — составляя хор, отвечают ей… Особые бывают плачи при выносе покойника из дому, особые — на только что зарытой могиле, особые — за похоронным столом, особые — при раздаче даров, если помрет молодая девушка. Одни плачи поются от лица мужа или жены, другие — от лица матери или отца, брата или сестры, и обращаются то к покойнику, то к родным, то к знакомым и соседям… И на все свой порядок, на все свой устав… Таким образом, одновременно справляется двое похорон: одни — церковные, другие — древние старорусские, веющие той стариной, когда предки наши еще поклонялись Облаку ходячему, потом Солнцу высокому, потом Грому Гремучему и Матери Сырой Земле. (П. Мельников-Печерский)

Поминовение в Олонецкой губернии
В Олонецкой губернии поминовение совершается иногда целой деревней: для этого назначается день и налагают на себя пост. За два или три дня до срока собираются к кому-нибудь из соседей, у кого больше изба, и начинают стряпню сами гости. Хозяева только выдают припасы и ходят по углам избы с плачем и причитанием. В назначенный день накрывают столы: один — на крыльце, другой — в сенях, третий — в комнате, и толпою выходят навстречу воображаемым покойникам, приветствуя их: «Вы устали, родные, покушайте чего-нибудь». После угощения на крыльце идут тем же порядком в сени, и, наконец, в избу. Тут хозяин, обращаясь к покойникам, предполагая их присутствующими невидимо, говорит: «Чай, вы зазябли в сырой земле, да и в дороге-то, может быть, не тепло. Погрейтесь, родные, на печке». Живые садятся между тем за стол и кушают. Перед киселем же, когда по обыкновению поют «Вечную память», хозяин открывает окно, спускает из него на улицу холст, на коем опускают в могилу, и начинает провожать с печки невидимых покойников. «Теперь вам пора бы домой, да ножки у вас устали: не близко ведь было идти. Вот тут помягче, ступайте с Богом!»(А. Терещенко)

Задушные поминки
В народе существует странное понятие о покойниках: будто они, вспоминая о старой своей жизни, бродят в Семицкую неделю по кладбищам без пристанища. Добродушные старушки, из жалости, приходят беседовать во вторник на их могилы и справляют по ним задушные поминки. По их предположениям, покойники, довольные беседой и угощением, уже не выходят из могил. Забытые покойники часто вступают в ссоры и драки с русалками, а русалки за все обиды мстят уже живым. Подобное же понятие существует об удавленниках и утопленниках. Поселянки Тульской губернии выходят и на их могилы для поминок. Здесь для них оставляют разбитые яйца и блины, с полной уверенностью, что все их приношения будут съедены покойниками.

Богатырские кости
Древние, допотопные кости мамонтов большей частью почитались у нас костьми богатырскими. И там, и сям рассказывали о богатырях гигантах. В округе города Переславль-Залесского один помещик употреблял плоскую мамонтову кость вместо печной заслонки, добрые люди звали эту кость ребром Добрыни Никитича. Сам Переславль имеет предание о каком-то Васе Переславце, на которого если кто взглядывал, то никакая шапка не удерживалась на голове: таков этот Вася был высок ростом. В Тульской губернии подобный же богатырь вырывал по засекам столетние дубы и проч. В пустоши Козихинской под Лебедянью вам еще и нынче покажут на одном камне гигантский след богатырской ноги и копыта того коня, на котором разъезжал богатырь. Там найдутся также люди, которые будут говорить, без шуток, что это копыто от ноги Полкановой. (М. Макаров)

+Образ смерти в русском лубке+

@темы: обряды и традиции, поверья и приметы, Библиотека Вампира с Хайгейта

---

Яншойский Бог серболужицких коляд

[The Highgate Vampire]

Яншойский Бог серболужицких коляд, как персонификация Богини-Матери, Жизни и Смерти (Мары)

Источник:
Над статьёй работали: Leonid Balakin, Сергей Реуттъ, Берана Пустельга + лужичане, чехи, поляки.

Среди разнообразия позднейших новогодних/рождественских духов дарителей (Дед Мороз и Снегурочка, Gwiazdka i Gwiazdor, Rumpodich, Санта-Клаус и тд) выделяется интересный колядный образ, живущий до сих пор в границах серболужичан Германии,- "Bože Dźěćatko" и "Janšojski Bog"-Божее Дитё, Яншойский бог. Исследований данного персонажа на русском языке нами не было обнаружено, пришлось буквально по крупицам искать информацию в интернете + спрашивать знакомых лужичан. Все книги где возможно обнаружить какие -либо сведения о нём находятся вне досягаемости русского исследователя, т.к. хранятся в основном в немецких библиотеках и не оцифрованы. Поэтому будем, в некотором смысле, первооткрывателями.

В сим кратком исследовании без особо глубокого погружения и разбора, попробуем привлечь интерес людей к вопросу возможного истока образа исследуемого персонажа, корни которого теряются во тьме тысячелетий, где нам видится персонификация Богини - Смерти - Жизни (ниже будет раскрыто подобное наименование Богини).

Итак, в разных районах Лужиции его (её) наывают по -разному: swjatа Borborа, Rumpodich, Janšojski bog (по названию деревни Janšojce), Bože Dźěćo, Bog, Bože Dźěćetko, Bože Dźěćatko. В современных западнославянских языках Bože Dźěćetko (Dzieciątko пол.) люди могут понимать и соотносить с младенцем Иисусом, но возможно что подобное двусоставное имя есть позднейшим; с принятием христианства произошло наложение образа и имени младенца Иисуса на традиционный колядный Дух Смерти (и как ниже попробуем доказать, отчасти, Жизни) - МОРЕНУ. Собственно имя Марена- Морена не дошло до нас в названии этого персонажа у серболужичан, возможно из -за табуирования. Удалось найти что в наиболее ранних свидетельствах его называют просто Вog. В тексте мы будем периодически называть его Janšojski Вog или Яншойски Бог. Заметим, что Бо́жич (серб. Божић, сербохорв. Božić, словен. Bôžiè, болг. Божич, макед. Божик) мифологический и ритуальный персонаж у южных славян. Упоминается в колядках наряду с обрядами и символами, связанными с началом весеннего солнечного цикла.

Сербские Коляды, да и все годовые традиционные праздники у лужичан носят, помимо им только присущих, одно общее название – Serbske Hody, аналог встречаем в старопольском Gody – торжества, ритуалы, обряды. Так вот, собственно, Janšojski Bog является одним из участников колядных ритуалов, восходящих к традиции славянского ряженья. Им могут становиться только незамужние девушки возраста на выданье, их наряжают в некое подобие свадебного женского костюма и в канун сочельника на солнцеворот водят в гости по дворам поводыри (обычно две девушки), т.к. по традиции Janšojski Bog ничего не должен видеть. Стоит отметить что образ невесты (и жениха) не редок в традиции ряженья у индоевропейских народов и обычно связывается с плодородием. Дети постарше должны приветствовать Яншойского Бога короткими песенками - колядками для того что бы получить подарки и сладости (пряники и яблоки - обязательно). В гостях Janšojski Bog слегка похлестывает детей, родителей, стены жилища пучком из берёзовых прутьев, украшенным бантами и лентами (что также не случайно, см. ниже (прим. авт.)), который держит в правой руке, тем самым символически их благославляя, даруя силу и здоровье на будущий год.
Особенность Janšojski Вog состоит в том, что это немой персонаж, о своём прибытии на двор он объявляет колокольчиком, который привязан к левой руке, что также имеет параллели в славянском ряжении, где колокольчик является непременным атрибутом колядовщиков. Видится, что левая рука и колокольчик связаны с потустороннем миром и смертью, в свою очередь правая рука с пучком из березовых прутьев - с миром людей и Богов - жизнью. То есть Janšojski Вog молча (как смерть) приходит на двор к семье, о чем символизирует колокольчиком, - ритуально - образно семья умирает, но спев соответствующие заклинания- колядки -славления они задабривают Janšojski Вog, который правой Рукой Жизни всех воскрешает и одаривает из сумки подарками, сумка, что интересно, все время висит на сгибе левой руки, но правой Рукой Жизни оттуда достаются подарки.

Определенные черты (ветка дерева в руках> пожелание добра домочадцам> божественность) Яншойского Бога имеют аналогии в образе славянского (кроме нынешних великорусов, приднепрянских украинцев и белорусов) Полазника или Полазников (от слово полаз -приход) - ритуального (ых) гостя, первого посетителя, который приходит в дом на Рождество/Коляду, Пасху или в один из осенних и зимних праздников в период со дня св. Димитрия до Крещения (праздника Трёх королей) и приносит счастье, удачу, здоровье, богатство на предстоящий год. Полазника называют «божественным гостем», его воспринимают как посланца предков, он — связующее звено между «этим» и «тем» миром; он наделяет семью счастливой судьбой при помощи вербальной и имитативной магии. Верят, что счастье обойдёт стороной тот дом, который не посетит полазник. У поляков Полазником мог быть и венок (еловый или соломенный), украшенный лентами, который подвешивали над праздничным столом или над входом- на счастье (нет ли аналогий с венком нашего Яношойского Бога? (см. ниже. прим. авт.)). Но в данном примере с Полазником есть существенные черты, которые отличает его от нашего Яношойского Бога, а именно:
∙1 Полазника кормят и угощают хозяева, и вся его суть обязана быть здорова, разговорчива, красноречива, весела (лучший Полазник в Словакии - здоровенный хлопец) ! Чего не скажешь о нашей гостье безмолвной! В связи с этим вроде бы поздний мотив одаривания детей Яншойским Богом (а не наоборот!) может оказаться на поверку далеко не таким и поздним.
∙2 В известных нам этнографических записях Полазник это: мужчина, мальчик, козел, корова, бык, венок, верхушка ели, ель, ветка, но нигде НЕ зафиксирована девушка- Полазник со схожими атрибутами костюма как у Яншойского (тем более). Более того, почти везде был строгий запрет на то что бы Полазником была девушка, вплоть до крайней степени.

Особо хочется отметить костюм Janšojski Вog. В наиболее ранних свидетельствах его наряжали в белое платье, и лицо у него обязательно должно быть скрыто белой фатой, покрывалом, в каких -то местностях даже мужской белой рубахой, а руки в белых перчатках (см. ч/б фото). Белый цвет не случаен, в изначальном славянском понимании белый - цвет смерти. Местами аналогичный костюм находим среди словацких масленичных нарядов Žena naopak (женщина наоборот). Поверх покрывала на голову часто одевается венок или корона с привязанными длинными лентами, которые должны скрывать лицо. Видимо с течением времени люди стали подзабывать традиции и основной костюм мог становиться и не белого цвета и также весь изукрашивался бантами и лентами, которые в изначальном смысле могли являть собой подношения Богине, которые повязывались на Святые Деревья, ей посвященные ( см. ниже, прим. авт.). В каждой области, а то и деревне Лужицы костюм Janšojski Вog имел свои внешние отличия. В современных вариациях костюм весьма наряден, обычно собирается всей деревней из деталей женского свадебного костюма и ее подружек, что можно попробовать объяснить вариантами:

∙1. Позднейшее новшество, продиктованное наличием в свадебном большого количества белого цвета или его нарядностью.

∙2. Свадебный костюм считался атрибутом, принадлежащим к границе перехода, ведь известно, что, по крайней мере, в русской традиции свадьба для девушки символизировала смерть в старом отцовском доме и возрождение в доме жениха. В свадебных песнях замужество приравнивалось к утопанию в море, существовали голошения по невесте. А кому как не персонификации Морены и носить такие одеяния?

∙3. Свадебный костюм и ленты на него повязанные (которые собирались по всей деревне) считались в последствии приносящими удачу.

∙4. Так как этот костюм был как бы не настоящим,то все на нем было просто накручено по типу свадебного. Какие-то цветы восковые, какая-то белая тряпка и т.д.. Ведь смысл ряженья - изображать, а не являться.
Чем меньше настоящего, тем лучше, ряженого ничего не должно привязывать к этому миру. У него всё не так, всё бутафорское. Создавался образ, где девушке, несущей роль Janšojski Вog, в последствии не могли как -то повредить силы смерти, персонификацией которых она на время становилась. По уже замужним (бабам) набирали основу костюма, а ленты собирались по всей деревне от девушек.

За поздними наслоениями отчетливо виден изначальный образ богини - духа Зимы -Мораны или же Смерти-Холода, в возможностях которой и одарить жизнью, а не только забрать, что мы и попробуем доказать ниже. Незрячесть персонажа продиктована древней боязнью в то, что богиня Смерти способна взглядом принести смерть человеку. Будучи Яншойским Богом, девушка утрачивает свою суть, на время становясь самой Мораной. Некоторые исследователи полагают что образ незрячей богини уходит корнями в начало мифологических представлений человека о природе сущего, жизни и смерти. Эти же представления видимо свидетельствуют о том что женщина являла собой одновременно как жизнь так и смерть = она рожала, но ребенок мог и сразу умереть при рождении, или же сам она умереть… Она давала жизнь, могла вскормить = но в то же время могла по каким-то причинам не вскормить; и по истечению лет человек умирал в старости. То есть богиня Жизни в тоже время была и богиней Смерти. Образы Богини -Матери (Бабы) -Жизни - Смерти мы находим в неолитических венерах (с нарочито не проработанными головами и глазами), в тряпичных русских и украинских народных, обережных (безликих) куклах- мотанках (или с крестом вместо черт лица), в деревянных куклах панках русского Севера, в греческой Фемиде с завязанными глазами (беспристрастная судьба), медузе Горгоне, Эрешкигаль и др. Еще заметим что после того как чучело Марены на Масленицу сжигалось, зачастую остатки (то что не сгорело) разбрасывались по полям. То есть смертоносное начало сгорело, а жизнедающее осталось и им как бы оплодотворяют почву, дабы лучше родила.

По сути видим, что образ включает такие важные атрибуты Богини -Матери - Жизни - Смерти как: незрячесть / множество тряпочек и лент (как атрибуты подношения ( их еще на деревья подвязывают)) / дерево (в виде прутьев березы - женского начала). Исследователи считают что Древо Жизни в некоторой форме символически и являет собой саму Богиню - Мать- Жизнь. Тут же можно привести в пример русский Семик, на который девушки наряжали березку и обращались к ней как к девушке. Символическую же девственность Janšojski Bog можно рассматривать либо как деградацию изначального образа Богини - Матери - Жизни - Смерти, что возможно с резким увеличением патриархального начала в обществе (обосновывается мифологами), либо же как случай новосотворенной Богини именно для этого момента,- перехода от зимы к весне. Богиня - Мать -Жизнь - Смерть вообще может быть и новосотворенной, нет препятствий для этого в мифологических представлениях людей. Тут же вступает в силу некая символическая, сознательная алогичность,- c одной стороны люди понимают что это Богиня - Мать - Жизнь - Смерть то есть априори рождающая, но в то же время супруга прямого у нее нет, поэтому и девственница одновременно. В частности, миф о порождении Богиней - Матерью нового сына - солнца без участия мужского начала мы встречаем в Древнем Египте = Нут - небесная корова, каждый день рождает солнце. Многие могут возразить, де, Мара = корень мар - мор - смерть , откуда же тут жизнь?? Но тут надо учитывать что у древнего человека понятия жизни и смерти не взаимоисключались, они сосуществовали в гармонии. Можно привести в пример латышскую богиню Мару (Māra), где Мара — Мать, подательница жизни и её «взращивательница» (латыш. auklētāja). Она связана со всеми предметами, в особенности с домашним скотом, богатством, покровительствует женщинам и дарует плодородие. Однако временами Мара, как и Лайме, может оказываться злой по отношению к людям, в особенности перед смертью, потому что Мара требует у души данное ей тело. Мару можно видеть и слышать: всё, что человек воспринимает с помощью органов чувств, обладает сущностью Мары. То есть у балтов (ближайшему из ИЕ народов к славянам) Мара - амбивалентна как жизни так и смерти.

Из всего вышеизложенного можно предположить что сам образ Janšojski Bog может являться персонификацией богини Матери – Марены - Смерти - Жизни/ оказался настолько живучим в серболужицкой среде что смог сохраниться в видоизмененных формах до наших дней, слившись с позднейшим пластом духовной культуры крестьян. Не совсем удалось понять момент дарений Яншойским Богом подарков для детей, позднее наслоение или нет.

В изначальном же виде Janšojski bog, по-видимому, был одновременно связанным как с миром смерти так и с небесным миром и миром людей, некое связующее их начало.

@темы: обряды и традиции, Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти)

---

Случаи с упырями

[The Highgate Vampire]

Убийство упыря в Киевщине во время чумы 1770 года

Известный автор книги "Поэтические воззрения славян на природу" Афанасьев, обобщив в своем замечательном труде народные верования малороссов и белорусов в упырей, пришел к тому выводу, что упыри - это злобные, блуждающие мертвецы, которые при жизни своей были колдунами, вовкулаками и вообще людьми отверженными церковью, каковы: самоубийцы, опойцы, еретики, богоотступники и проклятые родителями. Относительно же деятельности упырей и их враждебных начинаний, отражающихся на людях, у того же исследователя данного вопроса, да и у многих других находим, между прочим, согласное утверждение, что упыри и упырицы бывают виновниками чумы и других эпидемических болезней, засухи, неурожаев и вообще всяких общественных бедствий.
Масса собранных до сих пор данных об упырях, если не вполне подходит под такое определение, то во всяком случае не идет с ним вразрез. Казалось поэтому, что для полного уяснения дела нужно только озаботиться о накоплении большого числа народных рассказов об упырях, виденных разными лицами в тех или других местностях. Тогда бы данное выше определение упыря можно было еще более расширить, оставляя неизменной его сущность.
Между тем, очевидно, в народных рассказах об упырях могут встречаться и такие, которые не согласны с приведенным выше определением. В этом убеждает нас найденный нами документ об упыре-попе. Поп в нашем случае вовсе не является каким-нибудь отверженцем церкви, а напротив, состоит приходским священником в своем селе. И вот при таких-то условиях крестьяне из его паствы признали в нем в 1770 г. упыря, накликающего на их село чуму, и в конце концов, убили его.
Документ, заключающий в себе изложение этого дела, находится в ряду документов о гайдамаках, судившихся в Кодне или Троянове пред военно-судной комиссией непосредственно после колиивщины в 1768 и в следующие затем годы. При отсутствии в то время в Украине иных судов, кроме экономических, т. е. частно-владельческих, все сколько-нибудь важные дела, хотя бы и не относившиеся к недавнему восстанию, попадали также к кодненской комиссии. Попало туда потому же и интересующее нас дело о попе.
Обвиняемый в убийстве попа предстал пред военно-судной комиссией 26-летний крестьянин села Войтовки, ключа уманского, Леско Ковбасюк. По показаниям его, дело происходило таким образом.
Во время поветрия в 1770 году, когда оно проникло и в Войтовку, между крестьянами последней возникли частые толки о том, что по селу что-то ходит, отворяет окна и "надыхуе" чрез них в хаты, отчего народу мрет больше, чем бы мерло без этого. Несколько человек из громады, ввиду таких толков, поставили себе целью выследить виновника народного бедствия. Вскоре на одном из их сборищ было заявлено некоторыми из присутствовавших, что они видели ходящего по селу упыря, что на упыря этого с остервенением нападали собаки, а скот при виде его стремительно убегал. Доследили при этом и во что был одет упырь: он был в белой рубахе и в синих суконных штанах, от колен подштукованных белым сукном. А в таком одеянии, как всем было известно, ходил обыкновенно приходской войтовский поп - о. Васыль. Тогда у всех явилось подозрение, что ходит по селу по ночам никто иной, как поп. Обратились с вопросом об этом к самому батюшке, но он категорично отрицал взводимое на него обвинение. Тогда спросили попадью, ходит ли батюшка ночью по селу - и она тотчас заявила, что ходит и что у него бывает по ночам его уже умершая сестра вместе с другими мертвецами, причем все они толкутся с шумом по комнате и клацают ртами, как будто что едят. В виду такого показания сделали очную ставку попадье с попом, ее мужем, требуя, чтобы она сказанное ею повторила в его присутствии. Она повторила, добавив: "не запирайся, попе, бо сама правда, що ты ходыш по селу в ночи". Поп, однако, стоял на своем, отрицая навет. И громада даже начала сомневаться в основательности своего подозрения. Но тут выступила на сцену попова кухарка. Она определенно заявила, что поп наверное ходит по селу по ночам, и что сама она это несколько раз видела. Участь попа показанием кухарки была решена.
Тринадцать человек громадян сперва пошли и выкопали на кладбище яму, а затем явились к попу и в то время, как пономарь выпустил попа из плебании (приходского дома), они тотчас же кинулись на него и стали бить дрючьями. Избив его до полусмерти, добыли носилки, положили его на них и отнесли к выкопанной яме. Там, пробив его осиновым колом от плеча к плечу "навылет", бросили в яму и, не слушая мольбы попа, заживо закидали его землей.
Поветрие после этого, по показаниям Ковбасюка, тотчас затихло. Из участников убийства на суд попал только Ковбасюк, потому что остальные поумирали от поветрия, хотя и ослабшего после убийства упыря. Свою вину Ковбасюк не считал значительной: он только три раза ударил попа дрючком.
Кодненская комиссия нашла возможным отпустить Ковбасюка без наказания. В данном случае она, конечно, руководилась не сознанием, что подсудимый совершил только нечто обязательное в силу его миросозерцания, а тем, что убит был "схизматицкий" поп и что преследовать за такое деяние, как убийство православного, да еще попа, было бы слишком наивно для католиков и поляков, еще так недавно много потерпевших от православного населения Украины.
(Заметка из журнала "Киевская старина" за 1890 г.)

"Дело упыря" в селе Подосы, произошедшее в 1831 год

Курьезное происшествие случилось в 1831 году, в селе Подосы Киевской губернии, Бердичевского уезда. Впервые тогда появилась холера и своими многочисленными жертвами надолго оставила в памяти народа этот год, известный у него и доселе под названием "великаго помiрка". Тогда по селам умирало ежедневно по несколько десятков душ в каждом. Завернула эта "пошiсть" и в село Подосы. С начала июня стали умирать селяне по одному, по два в день; но чем дальше, тем смертность становилась больше.
Селяне не знали, что делать, как отвратить от себя такое зло. Пробовали различные средства: святили воду в криницах на четырех концах селения, заставляли нескольких женщин в одежде Евы, под вечер, оббежать вокруг всего села; но ни то, ни другое средство нисколько не помогло. Наконец, кто-то посоветовал им обратиться к Максиму Мазуренко, крестьянину соседнего селения Степанок, который, как ходил слух, может излечивать всякую болезнь. 28 июня два крестьянина из с. Подосов приехали к Мазуренко с просьбой отправиться к ним для истребления открывшейся у них болезни. Мазуренко согласился и на другой день был в Подосах. После некоторых расспросов он объявил крестьянам, что вся эта болезнь происходит от умерших недавно местного пономаря и его жены, похороненных в одной могиле и гробу. Это они, говорил Мазуренко, встают ночью и ходят по хатам: где в хату зайдут и дохнут на человека, тотчас он и заболеет, а у кого еще и кровь высосут, тот не поднимется уже во веки вечные.
Тут его заявление подтвердила крестьянка Явдоха Карпенкова. Она стала рассказывать, как однажды поздно вечером встретил ее на улице умерший пономарь и, ударив палкой, велел вести его к своему сыну, местному дьячку. "Я, - говорит, - подвела его к дьяковой хате, отворила дверь и впустила его в сени, а сама стала под хатою и слушаю, что-то будет; как вдруг загрохотали горшки и миски в хате, а на другой день, помню, жаловался дьячок, что кто-то ночью потолк у него в хате все миски и горшки". Хотя Явдоха считалась полуумной, но в настоящую минуту почти все село потеряло голову, и все вполне поверили заявлениям Карпенковой.
- Так что ж, Максим, нельзя ли как беде помочь?
- Отчего же нельзя? Можно. Нужно только сейчас же идти к могиле пономаря и его жены, откопать их и отрубить им головы.
Нужно было добиться согласия дьячка, сына покойников, которых предложенная мера касалась.
- Что хотите, делайте с ними, только бы они не ходили больше по селу, - ответил дьячок Федор Левицкий.
Тогда громада двинулась к кладбищу. Разрыли могилу, открыли гроб; Мазуренко с топором в руках вскочил туда и принялся рубить головы пономарю и его жене; ударил раз, другой, - из перерубленной шеи показалась кровь.
- Вот видите, сколько проклятые выпили людской крови! - заметил Мазуренко, - дайте же мне осиновый кол, я их приткну тут до самой земли; тогда уж не поднимутся больше.
Подали два колка, Мазуренко пригвоздил им пономаря и его жену. Затем потребовал хворосту и тут же в гробу сжег их головы.
В благодарность за такое лечение подосская громада решила выдать Мазуренко из общественной казны рубль серебром, да пол-корца ржи и, сверх того, послать трех человек для уборки Мазуренкового хлеба. А между тем вскоре дошло известие о врачевании Мазуренко до местного начальства; последнее привлекло его к уголовной ответственности. На суде Мазуренко заявил, что он уже в течение пяти лет пособляет людям в различных болезнях, что делает это в силу врожденной способности: "я, говорит, родился упырем, и пока жить буду, буду помогать людям в их болестях".
Для излечения самого Мазуренко от "упырства" начальство предало его церковному покаянию на полтора года.
("Дело из махновского уезд. суда о кр. Максиме Мазуренко за откопание мертвых тел и отрубление им голов. 1831 г." в пересказе К. Кошовика)

@темы: Vampires

---

Бернардинское кладбище, Вильнюс

[Паучишко]

Вас приветствует котик, который выгуливал нас на литовском кладбище 1-го января. Всю дорогу рядом с нами ходил, пока мы бродили от надгробия к надгробию. Для поглаживаний не давался, хотя об ноги пару раз обтерся. Тишина, ни одного человека, даже птичек не было - холодно. И котик. Уходили - сидел в воротах, смотрел вслед.

Ну и само кладбище очень интересно.

Инфа из Википедии

Один из древнейших и ценных в историко-культурном отношении некрополей Литвы, расположено в г. Вильнюс, в районе Ужупис.
В начале XIX века в Вильне, как и в других европейских городах, кладбища начали выносить за городскую черту, а существовавшие в центре города у храмов и монастырей закрывались. Подлежало закрытию старое бернардинское кладбище, действовавшее в XV—XVIII веках между бернардинским костёлами Святого Франциска, Святой Анны и Святого Михаила.
В 1810 году городская дума выделила немецкой римско-католической конгрегации, возглавляемой монахами-бернардинцами, участок земли у Полоцкого тракта и Жвировой горы для нового кладбища. Новое кладбище освящено 14 октября 1810 года. В память об этой дате возведена инаугурационная памятная часовня.
Декорированные скромными пилястрами, увенчанные тимпаном с тремя коваными крестами ворота кладбища воздвигнуты в 1820 году. На них имеется надпись «Non omnis moriar» («Весь я не умру»).
К воротам прилегает звонница на три колокола. Известно, что во время восстания 1863 года повстанцы хранили здесь оружие. В подземельях этого здания хоронили важных горожан (всего 49 захоронений).
В конце 1850-х годов бернардинцы начали добиваться расширения кладбища. В 1860 году городская дума выделила примыкающий к западной части кладбища дополнительный участок. Он был освящён 21 октября 1861 года, в память о чём был сооружён деревянный крест.
В XIX веке построен трёхэтажный колумбарий. В 1812 году, во время нашествия Наполеона, он был разрушен а все тела были сброшены в яму возле часовни и закопаны. Гораздо позже, в конце 1990-х годов, одна часть колумбария была отреставрировна. Это единственный в Литве памятник подобного рода.
Во второй половине XX века кладбище пришло в запустение и упадок. В настоящее время при участии двух фондов (Литвы и Польши) реализуется рассчитанная на пять лет программа реставрации кладбища. 10 марта 2005 года во время государственного визита в Литву президента Польши Александр Квасьневский и Валдас Адамкус открыли мемориальную таблицу на Бернардинском кладбище с надписью о том, что они обязуются быть покровителями реставрации кладбища.
На кладбище похоронены многие выдающиеся деятели культуры Вильны и Литвы XIX—XX веков.



























































Альбом (104 кадра) на ЯФ.

@темы: прибалтика

---

Вновь о Праге

[The Highgate Vampire]

Аннотации

Легенды и истории старой Праги. Путеводитель
Новый туристический путеводитель "Легенды и истории старой Праги" российского автора Галины Пунтусовой предлагает коллекцию легенд и историй о привидениях, населяющих Прагу. Путеводитель позволит заглянуть в прошлое города, вдохновит воображение и проведет по "мистическим" экскурсионным маршрутам.

Тайны старой Праги
Новый туристический путеводитель "Тайны старой Праги" российского автора Галины Пунтусовой позволит заглянуть в душу этого необыкновенного города и пройтись по Праге прошлых веков, когда еще происходили чудеса и таинственные события, многие из которых до сих пор не удалось объяснить.
Автор предлагает четыре маршрута, освещающие легенды, случаи и истории Старого Места, Малой Страны и Еврейского квартала Йозефов. Прогулка с Галиной откроет путешественникам другую Прагу, поможет увидеть ее изнутри, проникнуться особой энергетикой многовековой истории, запечатленной в каменной летописи Сердца Европы. Книга адресована путешественникам, которые хотят узнать о Праге больше, чем предлагают стандартные экскурсионные маршруты и путеводители.
Узкие улочки и величественные дворцы, роскошные сады и глухие тупики столетиями хранят легенды, до сих пор завораживающие наших современников. Колокола, звонящие в полночь без участия звонаря, ожившие статуи, плещущийся в величаво текущих водах Влтавы водяной - и это еще далеко не все!
Окунитесь в неповторимую атмосферу, где незримо переплелись прошлое и настоящее, реальность и вымысел, пройдя по четырем увлекательным маршрутам Матушки Праги, и вы обязательно вернетесь в этот замечательный город!

Почти все наши посты о легендах Праги полностью основаны на материалах потрясающего и лучшего сайта об этом городе - Прага. Тени минувшего. Тем приятнее, что автор не ограничился интернет-пространством и выпустил собранные легенды в печатном виде. Более того на корешке последних "Тайн" есть цифра I, а значит нас ждет именно двухтомник с подробными маршрутами для прогулок.
Эти книги просто сокровища для поклонников этого древнего города.
Единственный минус (если его таковым можно назвать): все-таки брать с собой двухтомник вряд ли кто-то решит. Поэтому для мистического настроения (и первого знакомства) лучше приобрести издание 2012 года. Оно компактнее и рассказывает о самых известных призраках всего города. А вот другие два (второе пока не вышло, но будем считать, что это дело времени) подходят больше для повторных поездок, когда очарование от основных достопримечательностей усвоилось, и уже есть потребность впитывать атмосферу и дух города через нюансы и маленькие штрихи, которые незаметны сразу. Статуи на фасадах, домовые знаки и прочие элементы истории на карте города.

Костел св. Якуба

За Унгельтом, если идти от Тынского храма, расположен костел св. Якуба и монастырь миноритов, о которых рассказано много случаев. Печальным героем одного из них стал Ян Вацлав граф Вратислав из Митровиц, который в старые времена был главным канцлером чешского королевства. В память о нем потомки в левом нефе оформили прекрасный памятник, под которым находится семейная усыпальница графов из Митровиц. С самыми большими почестями тут был похоронен первый из них, Ян Вацлав; однако либо врачи поспешили с анализом, либо к несчастью были другие обстоятельства, что смерть графа оказалась мнимой, и это не заметили даже самые опытные доктора. Он пришел в сознание, открыл глаза и руками нащупал крышку гроба. Понял, что его похоронили заживо, в ужасе разломал гроб и старался высвободиться из холодной усыпальницы. Кричал, бил кулаками об холодный камень, но все напрасно. В конце концов граф умер в подземельи от истощения, голода и страха, и только спустя некоторое время, когда хоронили в усыпальницу следующего члена его рода, всплыла правда. Ян Вацлав граф из Митровиц сидел в углу подземной камеры с опущенной головой, крышка гроба лежала невдалеке, и тогда все догадались, что тут произошло и какое тяжелое испытание досталось графу из Митровиц во тьме под памятником, прежде, чем он умер на самом деле.
Чтобы такое несчастье больше не повторялось, было принято решение прокалывать сердце кинжалом каждому умершему из этого рода. С тех пор каждый граф из Митровиц был похоронен с кинжалом в сердце. (с) prahafx.ru

Чехия: Погребальные традиции в старые времена

Фигурка пасхальной смерти и Смерть-невеста (Карнавальная маска. Начало XX в.)

Со смертью члена семьи был связан ряд представлений и обычаев. Считалось, что душа умершего способна вернуться на землю. Основой погребальных обычаев было препятствие возвращению умершего и исключение его из членов семьи и общества.
В некоторых областях старались забрать лишить хозяина его собственности, и для этого в гроб клали монету. Молодым людям в руку давали ветку мирты, а на голову надевали миртовый венок. Детей окружали освященными иконами.
Чтобы душа могла покинуть помещение, открывали окна и останавливали часы. Усопшему закрывали глаза и рот, чтобы он никого не мог взять с собой. Покойного облачали в особую одежду, называемую саван. Неженатых молодых людей одевали как на свадьбу, детей - в белые одежды.
Смерть в фольклоре занимает важное место и представлена во многих видах. От персонифицированного образа в сказках до рассказов о мире мертвых и духов. Персонаж Смерти в сказках играет двойственную роль. С одной стороны, ее боятся, избегают, а с другой - она часто выступает в роли помощника главного героя. Типичен, например, мотив бедняка, который выбирает Смерть своей тетушкой, потому что она справедлива.
Страх вызывали те, кто возвращался из посмертного существования - духи умерших. К ним относится и умерший жених из баллады Карела Яромира Эрбена «Свадебная рубашка».
В легендах встречается более «цивилизованный» образ Смерти. В рассказах о жизни реальных исторических лиц она как бы связывает предания с действительностью. Не смотря на то, что традиция часто изменяет жизнь исторического лица до неузнаваемости, вид смерти героя обычно описывает верно, хотя и овеивает его разными мотивами.
Тема смерти в произведениях народных умельцев связана с рекатолизацией Чехии в 17-18 вв. В этот период углублялось религиозное восприятие и с ним связанные культы Девы Марии, Яна Непомуцкого и др. святых.
Проявления религиозности возникли в изображениях христианского цикла. Наиболее известная тема связана со смертью Христа. Этот сюжет появляется во всех формах искусства - рисунки на стекле, иконы, статуи, разные типы крестов.

Несмотря на распространяемый Марианский культ, изображение смерти Девы Марии было не настолько популярно в народе. Чаще изображается ее вознесение. То же самое касается и остальных святых. В их изображениях использованы характерные атрибуты, указывающие, каким видом смерти они умерли или были замучены.
Интересны изображения угрозы смерти, например, падение с коня, предотвращение смерти обращением к Деве Марии и святым.
В 19 и начале 20 века в деревенских семьях часто умирали новорожденные. Глубоко верующие родители и родственники считали, что это по воле Божьей. Такой вывод следует из поговорки: «Бог дал, Бог взял».
Поэтому было важно, чтобы ребенок был окрещен. В некоторых случаях крестила и повивальная бабка. Так душа крещеного младенца могла попасть на небо. В гроб ребенку клали игрушки, освященные иконы, девочкам фартучек, чтобы могли собирать цветы на небесных лугах.
Некрещеных детей хоронили в углу кладбища.

Лента с картинками и текстами, которая символизировала воображаемый рост Девы Марии и Христа. Вторая половина 19 века.

Популярным амулетом была бумажная или шелковая лента с картинками и текстами, которая символизировала воображаемый рост Девы Марии и Христа. Народ верил в магическую силу этих лент, что они спасают от грозы и огня, от врагов видимых и невидимых.
Раньше траурным цветом был белый, символизирующий свет, день, невинность. Он остался при погребении детей и молодых неженатых юношей и девушек. Их укладывали в гроб, одетых как жених или невеста в миртовом венке. Остальная молодежь шла на похороны, одевшись как друзья жениха и подружки невесты.
Женщины надевали на похороны белые фартуки, белые чепчики и платки, девушки ходили в белых рубашках без пальто, а мужчины прикрепляли к шляпам белую ленту.
Покойного одевали в праздничную одежду, в которой он мог бы предстать перед Богом - в темный костюм. Женщины желали быть похороненными в национальном костюме, иногда в свадебном чепце на голове.
Женщинам, умершим при родах или в течение шестинедельного послеродового периода, в гроб клали занавес, который отделял постель матери с ребенком от остальной комнаты. Обувь на покойного не надевали, потому что и Иисус ходит в раю босым.
Подготовленного таким образом покойного клали на кровать или в гроб, где он оставался до погребения.
*

Расписные двери конца XVII века из аптеки капуцинского монастыря пражского района Градчаны.
Эти двери разделяли внутреннее пространство аптеки, и в них мог войти только аптекарь. Двери украшены изображением скелета в шляпе с ношей лекарственных трав. Изображение этого скелета должно было вызывать у посетителей уважение к знаниям аптекаря, который способен лечить болезни при помощи целебных трав, но одновременно символизировать и бессилие человека перед смертью.

И бонусом один очень атмосферный рассказ-зарисовка...

Луна и Кот. Пражские дневники

Черные тени прошлого устало скользят по ночному лабиринту старинных улиц, на мгновения замирая и бросая под ноги одиноких бродяг черный песок. Чертово мельничное колесо, поскрипывая, перемалывает застывшие часы и минуты, а тени минувшего на старой Орле, по привычке нашептывают мне самые страшные тайны шести городов. Глиняный бог презрительно наблюдает за спящими людьми и ждет своего часа. Время остановилось в этом каменном сердце, и только Смерть продолжает дергать за веревку старинный колокол, пробуждая ее величество Прагу от вечного алхимического небытия.
Прага. Сколько таинственных и невероятных легенд скрывают твои холодные каменные стены. Скольких путешественников заманила ты в свои коварные сети и намертво приковала к себе... Сколько кораблей, наполненных хрустальными шарами грез, разбилось о твои мрачные стены...
Прага-колдунья. О горе, если ты поддался ее демоническим чарам, о счастье, если не смог им устоять.
Пожалуй, ни в одном городе мира, нельзя так близко прикоснуться к загадочному миру привидений, колдунов, демонов и прочих порождений Тьмы, как в Праге. С наступлением сумерек, кажется, что сам Князь Подземного Мира, оседлав сонм летучих мышей, проезжает по кривым улицам этого Вышеграда, увлекая меня за собой в невероятное мистическое путешествие. Зачарованные замки, темные кладбища, подвалы и переулки, заклинатели, некроманты, ведьмы всех мастей и сословий мелькают передо мной, в невероятном танце: знакомые и не знакомые лица, морды горгулий и химер.
За мной читатель! Мы отправляемся в путь! Но будь осторожен: Духи Октября уже варят колдовской эль в ожидании Хеллоувина! Ведьмы поджигают блуждающие огоньки и ждут приглашения на Черный Карнавал!
За мной, мой незнакомый друг, я покажу тебе Чехию, такой какой увидел ее я… Черные коты будут сторожить Луну в Доме Доктора Фауста; заскрипят треснувшие черепа в часовне на окраине Кутной Горы; Голем вновь пройдет по еврейскому гетто; актриса Лаура будет искать свою отрубленную голову и только призрак Эдварда Келли, все также как и сотни лет тому назад будет ждать Ангела Западного окна в призрачном доме у последнего фонаря… за мной мой друг, если ты не боишься…

Часть первая. Пражские привидения.
В какой бы город я не уезжал, по каким бы странам не пускался в лихие загулы, Прага молчаливо следит за мной, своим суровым немигающим взором, полным надменного сожаления. Я вернусь, твержу я себе… Я обязательно вернусь в этот странный холодный город и закрыв глаза безудержно упаду в это сладкое пражское небытие, на гране смерти и вымысла…

Я неотвратимо сросся с этим мертвым остовом средневековья. Я стал его частью… Или… какая то часть меня навсегда утеряна в сырых катакомбах города оживших снов, деревянных марионеток и плачущих ведьм. Не плачьте Ведьмы, я уже в дороге, я скоро вернусь, меня зовет Прага.
День следует за ночью, Весна подгоняет сырой холод старухи Зимы, а в воздухе кружат нервными снежинками чужие мысли.
«Майер, Майер!» - стучат охрипшие колокола на часовне Святого Якоба, «Рин-ти-тин» - подпевает им Тынский Собор, «усните, усните» - шепчет старое мельничное колесо «Спите живые, кончилось ваше время, спите, пока Орла не разрешит вам проснуться, спите…»
Как только первые сумерки касаются шпилей Святого Витта, Прага погружается в свои колдовские грезы. Мерно стучит Метроном, Карлов Мост сгоняет с себя припозднившихся торговцев, и рыцарь Брунцвик заступает в свой ночной караул. Каменные львы зевают, осторожно озираясь по сторонам, ведь это так неприлично, показать свою столетнюю усталость. И только Черт с Карлова моста знает их тайну, как и все тайны Пражского града, но он об этом никому не скажет, разве что мне, да и то под склянку старого дорого абсента.
Старые газеты снуют у меня под ногами, Улица Нерудова, снова затеяла ремонт в своих каменных недрах, видимо прихорашивается в Преддверии весны. Ох уж эти пражские улицы, вечные кокетки, каждую ночь, спорите вы о своей красоте и важности, щеголяя новыми замками на своих дверях и подмигивая нарисованными окнами. Прошу Вас, потерпите немного, уймите своих каменных истуканов, и Вашими легендами будут почивать незваных гостей. Каменные грифоны искоса наблюдают и недовольно бормочут мне в след…куда торопишься? Каждому свой срок уготован, у каждой двери свой знак…
Не хочу с ними говорить, их каменная философия распространяется не дальше чем хвост Красного Льва из дома напротив. Я тороплюсь. Я спешу, туда, где кончается улица Алхимиков, туда где неслышна скрипка из Голодной башни, туда, за олений ров, туда на Старое черное кладбище, где похоронены предки Пршемысла, туда где дремлет в своем мертвом Величии Великая богиня Марана – царица не умерших мертвецов.
Именно тут, возле ее почтенных ног открываются каменные врата, выпуская в мир чешскую Нежить.
Я зажигаю черную свечу и хищный ветер Демонов подхватывает ее ледяное пламя и уносит с собой, пробуждая Пражских Привидений.
Прошло то время, когда каждый уважающий себя дом в Праге, гордо оберегал своих призраков, скрупулезно записывал их истории и гордо развешивал в своих окнах в канун Ночи Ночей. Прошло и другое время, когда призраков начисто вычеркнули из домовых книг и строго настрого запретили упоминать их имена, согласно новым декретам социальных реформ. Конечно кое-кто в тайне хранил парочку привидений у себя на чердаках, но полиция взывала к совести домовладельцев и скоро про них забыли.
Сейчас все по-другому. Очнувшись от долгого сна привидения возвращаются. Сначала с неохотой, потом с недоверием, стали прорастать эти инфернальные особы сквозь готические стены древних храмов, запугивая добропорядочных чехов и назойливых туристов своими визгливыми голосами. Тише, фантомы, тише, я знаю ваши секреты. Вам так охота поговорить, Вашим старым призрачным костям неведом вечный покой. Но, Вы дороги мне. Многих из Вас я нередко прятал в полах своего черного бархатного плаща, укрывая от рациональности обывателей. Вы все часть моего тайного пражского паноптикума, мои призрачные актеры. И только Влтава продолжает смесятся надо мной, коллекционером выходцев из небытия. Но не все так скептичны. Поговаривают что одна почтенная дама из Свиноброда, пристрастилась устраивать чаепитие с пражскими призраками, и они в благодарность за гостеприимство снабжают ее всеми Пражскими сплетнями. Кто знает, может именно после этих пиршеств, даму стали уважать многие чешские ведьмы, а некоторые и побаиваться. Кто знает, что там у нее на уме…
Поговаривают и о другом, что некоторые призраки стали настолько меркантильными что не брезгают позировать перед публикой, изображая деревянных марионеток в старом магазинчике на берегу Чертовки, а некоторые и вовсе науськивают книгоиздателей – да уж, всем нужна реклама, даже мертвецам.
Светает… Пражские призраки разбредаются по одиноким пристанищам. Печальный ангел летит на Ольшанское кладбище; Турок нехотя спрячет отрубленную голову своей невесты в мешок – боже как надоели ее причитания угрозы; Скряга перестанет ныть о гвозде в своем черепе; Лаура наконец найдет свою потерянную голову; генерал Олджих покинет свой пост на стене у Градчан; Красный черт соберет свои золотые дукаты и только дама из Свиноброда печально вздохнет вспоминая страшные истории, рассказанные ей в ночи Призрачным потомком Черт Знает Кого.
Начинается новый день и следовательно мне пора на покой. До встречи, мой незнакомый друг, до встречи в мире наваждений, чешских легенд и замков, в мире Магической Праги!

Часть вторая. Пражские ведьмы или Ночь плачущей собаки.
И в глубине зеленого абсента рождались удивительные вещи, чары закрывали глаза и бушующие сны Грегора Замса проникали в мое сознание. Я верю в твое колдовство.

Бездомный черный кот сидел у дверей старого театра марионеток и с интересом рассматривал отражение полной луны в большой черной луже, обречено лежащей на краю каменной мостовой.
Что это? – который раз задавал себе вопросы кот, медленно обходя лужу со всех сторон. «Чем оно может быть и почему оно лежит тут?» Вопросы в маленькой кошачьей голове вились неугомонным роем, не давай ни на минуту отойти от этого странного желтого блюдца.
Кот осторожно лизнул лужу и презрительно фыркнул. «Фуй, какая мерзость, понятно почему от нее избавились»- прошипел он и гордо подняв свой ободранный нос бежал к Дому Печальной Совы, может там ему удастся выклянчить хоть немного еды. Всем жителям ночной Праги была известна слабость хозяйки этого колдовского притона к черным котам. Кот оглянулся напоследок и ему показалось что луна в луже печально вздохнула, - Как же тяжело быть всего лишь отражением…
Кривая старуха с крючковатым носом монотонно пела, прислонившись к стене арки под Пороховой башней. Ее хриплый, свистящий голос с натугой вырывал из недр ветхого тела обрывки каких-то непонятных песен, а застывшие, подернутые молочной слезой глаза были устремлены в Ничто. Холодный ветер разметал ее грязные волосы и нетерпеливо рвал с ее плеч рваный платок. Стрелки главных астрологических часов дрогнули и замерли на отметке восемь, словно повинуясь неведомому приказу. Старуха улыбнулась. Новые веденья закружились в ее глазах, на мгновения перенося ее в далекое прошлое.
Какой бы долгой не была жизнь, молодость все равно проходит слишком быстро. Нет, сожалений не было. Она была любима, она была матерью, она была… Но что-то явно ускользнуло от нее в этом безудержном хаосе скупого размерянного бытия. Прага по каплям выпивала ее жизнь, выдавливала все желания, уничтожала мечты. Она так долго служила ЕЙ, что сил не хватало даже на смерть. Где-то за Вышеградом залаяли псы, пробуждая старуху от ее сумеречных воспоминаний. «Пора», беззвучно произнесли ее сухие посиневшие губы и собравшись с последними силами, старуха неторопливо пошла по серой февральской дороге. Одинокие прохожие, изредка бросали неодобрительные взгляды на одинокую кривую ведьму, уныло бредущую по еврейскому гетто.
Что-то выпало из кармана и медленно опустилось под ноги. Старуха опустилась на колени и с трудом превозмогая боль, пронзающую ее иссохшие пальцы, нащупала карту, непостижимым образом покинувшую совой изъеденный молью бархатный саркофаг. Засаленный листик Пражского Таро сделал было попытку вырваться и улететь, но передумал и остался лежать на сухих шершавых ладонях. Старуха давно уже не доверяла своим слепым глазам, но она точно угадывала значение каждой карты, по каким то иным, неясным знакам и пометкам.
Как же это было тяжело научиться читать судьбы людей... Картонные оракулы невозмутимо молчали и совершенно не хотели говорить с ней. Многие иностранцы, подсаживались к ней и с праздным любопытством наблюдали за ее неловкими манипуляциями. Некоторых это забавляло, а некоторые злобно плевали и уходили не дождавшись вразумительного ответа о своей новой пассии. Но голод и нужда были хорошими учителями. Карты освоились в ее немолодых руках и наперебой выкрикивали столько льстивых намеков и щедрых посулов, что по алчным улыбкам на лицах выхолощенных клерков, можно было смело прочитать – ну уж теперь Прага – Матушка ты у меня в кармане…Вскоре не только еврейские попрошайки но и великосветские дамы стали не гнушаться общества кривой гадалки. А в слез за молвой и ее величество Случай, вознаградил за удачно совпавшее гадание горсткой монет, да сырым подвалом в Доме у Зеленого Фонаря. Тем же летом, старуха подобрала за лавкой мясника Лойзы, щенка. Дрожащая, забитая палками тварь крепла, росла на объедках и вскоре превратилась в кудлатого серого кобеля, с большими висящими ушами и смешным куцым хвостом. Пес ревностно охранял свою покровительницу и злобно рычал на мальчишек с Житной, корчащих рожи и бегущих следом, картавя и прихрамывая на манер балаганных паяцев.
Эхо прошлого отступило. Карта горделиво возлежала в руке, полная ужасающего триумфа. Нарисованный на ней палач опустил свой кровавый топор. Старуха медленно поднялась, левая нога опять не слушалась, но надо было торопиться, ночь вступала в свои права.
Старуха спешила домой, туда где собака, склонив услужливо голову, подтолкнет к ней на встречу старый, набитый травой матрац и преданно положит свою большую лохматую голову на ее уставшие колени. Скрипнет гнилая половица, и из карих глаз собаки скатятся две жгучие слезы.
Собака прощалась со своей госпожой, завтра утром она уже не сможет ее разбудить и старая гадалка что многие годы сидела на ступенях оперного театра, навсегда исчезнет из жизни Праги, превратившись в одну из дешевых кукол в остроконечном колпаке, что продают на углу у Фруктового рынка.
Плачет собака плачет,
Горе и неудачи
Бережно в сердце прячет
Плачет собака плачет…
Старуха в последний раз запоет свою непонятную песню, похожую на древнее заклинание, а собака будет преданно слушать эти хриплые звуки, схожие со свистом ветра в конце октября. Пес закроет глаза и подумает о том, почему не выбрал другого хозяина, который бы мог лучше заботиться, у которого большой светлый дом, еда и не нет этого странного тяжелого запаха, исходящего от его госпожи. И собака завоет в такт песни старухи, то ли от боли, то ли от непонимания, то ли от собственного одиночества царящего на гране чужой смерти. И слезы вновь скользнут по серому свалявшемуся меху.
Черный бродячий кот остановился и прислушался. Да, не часто можно услышать как умирает Ведьма. В последнее время он не очень им доверял. Старый город прямо таки притягивал этих любителей чертовщины, не считая их глиняных и пластиковых подобий, уныло хохочущих чуть ли не во всех чешских кухнях. Хотя, как поговаривала его знакомая крыса, эти марионетки все-таки знают толк в колдовстве – еще вчера Божена из Дома Синий лилии и кофе не могла сварить, а сегодня, глядите-ка: они нашептали ей ночью чего-то в ухо и вот вам - палачинки с ягодой и вепревы коленца. Кот жадно облизнулся. После мыслей о коленцах его живот напомнил о себе резким спазмом и кот снова пустился в путь.
На Целетной улице кот остановился и прислушался, оживленная толпа молодых людей очень странного толка, гомоня и дипломируя видимо что-то очень мудреное, явно направлялась в его сторону, что было как-то не к стати. Вовремя отскочив к дверям только что отреставрированной кофейни, кот чуть не был сбит кем-то в причудливых штанах, невероятным образом обделанных кусочками кожи. Кот покачал головой. Вот они, современные потомки Эдварда Келии, никакого почтения к творениям ночи, никакого. Толпа медленно удалялась и только одна, похожая на котенка девчонка с удивительно белыми волосами, нагнулась и что- то подняла. На ее маленькой ладони лежала пожелтевшая от времени карта из пражского Таро. Богиня Судьбы на бумажном листке таинственно улыбнулась. Девчонка с нежностью прижала карту к своей груди, поближе к простенькому амулету, купленному ей недавно в знакомом Драгонарии и заметив на себе немигающий взгляд черного кота тихо произнесла: Я - ВЕДЬМА!
Кот усмехнулся себе в усы и поспешил дальше, к Дому Печальной Совы, где он надеялся, что его ждет ужин.
А в небе светила луна, наполняя Прагу чарующим светом неизвестности. Ведьмы вновь собирались на свой колдовской праздник, водяные умиротворенно кружили в волнах серебряной Влтавы. Спите люди, ведьмы наколдуют вам новые волшебные сны. Спите, пока Ночь плачущей собаки не кончилась.

Часть третья. Пражские ведьмы. На стыке реальности.
Средневековье вспыхнуло хищными кострами святой инквизиции и растаяло, отблеском неясных видений в венецианском зеркале Рудольфа II. Ведьмы облегченно вздохнули и снова приступили к своим древним обязанностям: ворожить любовь, шептаться с домовыми и пировать на Великом Шабаше. Закипят магические эликсиры в медных котлах на горе Броккен в Германии; проснуться древние мертвецы под Чертовым Дубом на Лысой Горе; Мудрые совы зашуршат крыльями вторя песням Пшишер на Горе Каменецки-Шенова в Чехии и Темный Лорд оденет свою рогатую корону. Пришло Время Ведьм.

В начале третьего тысячелетия, подозрительно много особ женского (а иногда даже и мужского) пола с головой окунулись в забытое древнее искусство колдовства. Школы магии и оккультные салоны стали расти как грибы после дождя, штампуя и клонируя очаровательных ведьм разного сословия и интеллекта. Почти в каждом городе мира, ведьмы без зазрения совести проникают во все сферы нашего существования.
Их можно встретить везде: и в парламенте, в магазине, в театре, в клубе и даже в интернете – тут этих «представительниц общества ограниченной магической ответственности» больше всего, не говоря уже про их новую ипостась – светскую ведьму. Ведьмы пишут книги (эту их привычку мы изучили уже давно), открывают лавки магической одежды, салоны кулинарной магии и без зазрения совести вторгаются в наши частные дома в виде добродушной соседки, картинки в календаре, героев новомодного сериала или удивительных кукол, уверенно восседающих на своих миниатюрных метлах.
Пожалуй, по количеству ведьм на душу населения, Прага смело может соперничать с такими общепризнанными центрами колдовства и магии как островов Мэн и даже Салем.
Как мне однажды сказала одна знакомая из Нимбурка (кстати сказать, дама весьма рассудительная и объективная, что впрочем не мешает ей иной раз разложить карты), что в Чехии так много ведьм, что их складывать некуда, их даже в магазинах распродают по ценам весьма умеренным (от 60 до 2000 крон).
Действительно, фигурки ведьм можно встретить в любом уважающем себе Драгонарии или гипермаркете.
Ведьмы всех сортов и окрасов, от самой маленькой, умещающейся на мочке вашего уха до гигантской – в рост человека, смотрят на Вас и настойчиво нашептывают - Купи нас! У меня дома их уже 8.
Каждая ведьма имеет свой характер, нрав и особенность. Одни владеют только таинствами приготовления пищи и следовательно их надо размещать в кухне. Другие, с магической книгой в руках, исполняют желание – говорят, что если записать желание в ее книге и оно непременно исполнится. Обидно, что в книге только одна чистая страница… Ведьма с красной свечой в руках, помогает в любовных делах, Ведьма с пузырьком эликсира, поможет при болезнях. Ну а Ведьма с мешочком, славится своими чарами для поиска богатства – положишь ей в мешочек монетку и жди обогащения.
Смешные и чудаковатые, зашитые в мешковину и непонятные лоскутки, сделанные из веток и хвороста, ведьмы мирно витают под потолком даже самых дорогих чешских ресторанов, хитро подмигивая друг дружке.
Да, много в Чехии ведьм, очень много…
Да и как может быть по-другому, когда Великая Либуше, основательница Праги, обладала всеми колдовскими способностями: предрекала грядущее, занималась целительством, была мудра и прекрасна. Слава тебе, велика мать чешского народа, дающая силу жить во все времена, хранящая в пучине Влтавы свои великие дары!

Оставив на время привороты по e-mail и прочие интернет чудеса, чешские ведьмы со всей своей неторопливостью, устраивают выставки, тренинги и семинары, на которых можно услышать лекции как о силе камней так и о новых веяниях в моде. Отдохнуть часок, другой от повседневности и закусить хрустящим ландгошем с крушевицким пивом. Как мало надо для счастья…

Интересно, что бы воскликнула Великая Мария Терезия, взирая на такое нашествие ведьм в свой королевский град? Несколько раз отклонив закон о казне ведьм, сейчас она бы крепко призадумалась, о данном неосмотрительном решении. Впрочем, сударыня Чехия всегда была лояльно настроена по отношению к колдунам, ведьмам и прочей чертовщине. Позорный столб на Старомесской площади, был не плохой заменой пылающим кострам, да и Рудольф II, сам тяготел к тайным наукам, окружая себя придворными алхимиками и предсказателями. В то время, как австрийские ведьмы вовсю коптили свои бока на кострах инквизиции, в Чехии ведьм переписывали, и учитывая степень их виновности либо высылали из Праги к черту восвояси или селили в отдаленных деревнях. Тех деревень уже нет и в помине, многие исчезли без следа, многие стали городами, а многие превратились в отдаленные районы Праги. Одним из самых таинственных считается район Дейвице, название которого происходит от слова «Dehna» - демон. История этого странного места известна аж с 11 века, именно тогда селение Дейвице, упоминается впервые. Возможно это было одно из тех поселений ведьм, так как жители этого селения проводили языческие обряды. Об этом нередко упоминали купцы, рядом с Дейвице проходил главный торговый путь в Чехии. Кто знает, может и сегодня блуждая по этому району можно встретить парочку загулявших демонов…
И нет ничего удивительно, что один из чешских Сканзенов Ботаникус до сих пор продолжает свое колдовское ремесло – плантации колдовских трав и кореньев, мыловарни и свечные заводики: на многие мили вокруг разносят тончайшие волшебные ароматы, способные погрузить Вас в готическое средневековье. Кто уж тут устоит. С марта по октябрь тянется нескончаемая вереница разноязычных поклонников герметических наук, что бы приобрести самые необходимые в колдовстве травы, настойки и амулеты. А о ароматном мыле из Ботаникуса, прознали многие солидные ведьмы. В разные страны и города, увозят они эти ароматные кусочки богемской тайны, дарующие чистоту, любовь, красоту и уверенность в своих силах, чего так часто не хватает…
Но вернемся в Прагу. Пражские ведьмы это существа совсем иного толка, чем какая-то надменная московская ведьма или развеселая киевская вдова, торгующую леденцами (Как уверяет Николай Васильевич – все бабы что торгуют в Киеве и есть ведьмы, надо только показать ей дулю да два раза плюнуть на ее хвост). Пражские ведьмы искренне гордятся своим средневековом происхождением, уверяют что знают всех чешских водяных и не редко вспоминают свои личные встречи с доктором Фаустом и Тихо де Берге. Кто их знает, дурачат они меня или говорят чистую правду? Я промолчу, пусть эта тайна останется только между нами.

Уверенно чеканя шаг, украдкой поглядывая на часы с напускным взглядом скучающей львицы, бежит по своим мистическим делам ПРАЖСКАЯ ВЕДЬМА. Уж сколько мне о ней успели порассказать, какие невероятные легенды и слухи ходят вокруг этой хрупкой чешской женщины с ликом харизматичной Гаргоны…
Кожаный плащ, словно крылья летучей мыши, вздрагивает от порыва ноябрьского ветра, готовый улететь. Черный зонт услужливо прячет Ведьму под свой шелковый палантин, скрывая от назойливых капель.
Но не один чешский дождь не сможет растопить ее холодного сердца, чем она очень гордится.
Ведьма бежит вдоль уютных трактиров, бежит не обращая внимание на дождь, Прагу и суету. И только сказки, которые ей нашептали Ангелы, греют искорку ее колдовской души. Беги ведьма, беги…
Многочисленные туристы умиротворенно посасывали кофе из белых фарфоровых чашек и изредка бросают в окна недовольные взгляды. Дождь монотонно стучит в пожелтевшие стекла витрин навевая грустные воспоминания. Прага плачет прощаясь с последними теплыми днями уходящего года.
О, всезнающие чешские ведьмы, на что не пускаетесь Вы, что бы проникнуть за грань дозволенного. Беспокоите по ночам лучезарных ангелов, ловите эльфов в Моравских лесах, пытаясь выманить у них заветный оракулы, начертанные на листах редких цветов, задабриваете водяных Эльбы, бьете поклоны Дьяволу из домика доктора Фауста, и все ради какой-то недостижимой цели, смысл которой мне не понятен.
Прага уверенно стирает из памяти многих своих магических героев: Кривая гадательница Марженка, Каббалист Альбрех Кисел, пан Войтех Тржин, водивший дружбу со многими подземными духами, да и не упомнишь их всех – безумных волшебников староместских лабиринтов.

Скоро отступит мороз и в преддверии Весны, зашумит, захороводит по городам и городишкам чешская масленица. Молодое пиво запенится в глиняных кружках и мельницы завертят своими жерновами, перемалывая старух в молодых красавиц. И еще долго в ночи будет трубить рог, провозглашая похороны веселого Бахуса.
А на 1 мая, соберутся ведьмы на свой фестиваль, заморочат своими шутихами детвору, замажут сажей щеки и разбудят фантастических чудовищ, в которых так хочется верить. Колдуй ведьма, колдуй. Мы тебя не боимся…?
Как воспоминание о чем-то забытом и сказочном, запылают во дворах, освещая ночное небо, соломенные куклы. Это тоже ведьмы. Гори ведьма, гори, уноси с собой былые обиды…

Вечерний трамвай увозил меня на север Праги. Улицы погружались в сиреневые сумерки, старинные дома зажигали тусклые огоньки, а уставшие от дневных забот ведьмы и маги съезжались на свой колдовской праздник.
Не было ни костров. пылающих адским пламенем, ни диких воплей обнаженных бестий, ничего того, что столь красочно описывают мистические романы. Но люди все подъезжали: кто на старинном автомобиле, кто на простенькой «шкоде», а кто и вовсе шел от метро пешком. Старые стены серого особняка наполнялись еле ощутимыми звуками взволнованной скрипки. Высший магический свет Праги степенно занимал места в камерном зале, стены которого украшали красные бархатные портьеры. На столах дымились благовония, в фужерах плескался изумрудный Абсент, и зал медленно наполнился пульсирующем гулом. Алхимические термины и обрывки заклинаний витали над головами загадочных личностей в странных одеждах, полностью погруженных в чарующую музыку магических богемских снов.
Я вышел, что бы ни мешать им, закрыв за собой позолоченные массивные двери. В коридорах суетилась молодежь, расхваливая новые амулеты и книги. Я осторожно заглянул в соседнюю комнату.
Современные последователи всесильных чешских колдунов, скромно сидели на полу небольшого зала и затаив дыхания слушали преданья о прошлом Чехии, об инквизиции и Молоте Ведьм. В их глазах пылали мистические пожары, древние заклинания и многочисленные вопросы.
- Куда улетала душа ведьмы, после того как сожгли ее тело?
Лектор медлил с ответом.
- Не знаю, - скромно ответил он, возможно их души уносили демоны или они сгорали в священном огне…
Да, возможно душа ведьмы сгорала без следа, а возможно превращалась в еще одну легенду, витающую под сенью старинных стен Праги. © Vaclav

Много прекрасного по тэгу кладбища Праги.

@настроение: Прекрасный сайт: prahafx.ru

@темы: обряды и традиции, погребальные сооружения, поверья и приметы, Vanitas, загадки и мистика некрополей, Библиотека Вампира с Хайгейта, чешские кладбища/Кладбища Праги, Haunted

---

Поверья и обряды Полесья

[The Highgate Vampire]

Костомахи

Согласно поверьям Восточного Полесья, костомахи — это покойники, уже сгнившие до костей, которые встают из могил и пугают проезжающих мимо людей.
Умершие, ставшие уже скелетами (Костома́хи), иногда пугают людей, проезжающих ночью около кладбища; лошади, отступают с храпением, ломая оглобли и другие части телеги, калечат себя и людей, уносятся и начинают блуждать. Избежать этого можно, перевернув на шкворне переднюю ось телеги так, чтобы колеса поменялись местами, чтобы правое заняло место левого и наоборот; также можно поменять местами и оглобли. Каждый, кто уже сталкивался с такой проблемой, делает так заранее, если предполагается ехать мимо кладбища.
Чеслав Петкевич "Духовная культура Речицкого Полесья" (1938: s.184-185) (c)

-О нарубах-

Путь был неблизкий. Больше 100 км от Турова, до небольшой деревни Паре Пинского района. Но именно там находилось самое интересное.
Автостопом добрались до Давид-Городка и решили переночевать. На следующий день на автобусе до деревни Федоры, а там только пешком. Более 30 км по палящей жаре и с рюкзаком за плечами. И хоть бы кто подвез! За всю дорогу не встретился и не обогнал нас ни один автомобиль.
По пути, в деревне Остров, местные жители, узнав, куда мы идем, пытались отговорить нас, предлагали остаться в их деревне, но причин не объясняли.
При подходе к деревне еще одна особенность поразила наше воображение. Вся деревня обсажена довольно густым, хоть и не очень широким леском, состоящим сплошь из осин. Не удивительно, если то, что мы слышали об этом месте - правда. Но все равно впечатляет. Дело в том, что говорят, будто в этой деревне довольно часто наблюдалось явление вампиризма, и местные жители даже придумали весьма действенные способы защиты от вампиров.
Как и во всей этой поездке, первым делом отправились на кладбище, там мы и увидели то, что искали. Так называемые нарубы - большие дубовые колоды, которыми накрывают могилы, чтобы покойник не встал. По рассказам местных жителей, колода эта ложится на могилу не сразу после похорон, а после первого праздника Пасхи. До Пасхи могила должна быть «запечатана» большим камнем. Некоторые могилы на самом деле были накрыты валунами, прямо в которые вделан крест. Многие современные могилы колодами не накрывают, а полностью заливают цементом, но открытыми все равно не оставляют.
Решили прийти ночью и сделать несколько фотоснимков. На пленке могло проявиться то, что невооруженным глазом не увидишь. Устроились на ночлег, а потом разразилась такая гроза, что ни о каком походе на кладбище не могло быть и речи. Думали только о том, как бы палатка не протекла, и ветром ее не сорвало. Или совпадение, или высшие силы вмешались в ход нашей экспедиции и не пожелали в этот раз раскрыть тайну нарубов.
Еще один интересный обряд этой деревни - Обрик. Ночью, мужчины шли в лес, рубили дубовый крест высотой 5-6 метров, на себе несли его в деревню и устанавливали на перекрестке. Женщины же тем временем ткали разноцветные ленты' и при установке украшали ими крест. Кресты эти должны были защитить деревню от всяческих напастей. Что это за напасти, и какие случаи послужили толчком к развитию подобных погребальных обрядов, за краткое время пребывания в Паре выяснить нам не удалось. Жители деревни не очень жалуют незнакомых и стараются отделаться односложными ответами. Да и между собой, похоже, живут не очень дружно: дома расположены довольно далеко друг от друга, улиц как таковых практически нет.
На обратном пути прошли через кладбища соседних деревень, ни на одном из них нарубов нет. И вообще, как сообщили мне на кафедре фольклора Гомельского университета, подобных обрядов в Белоруссии не зафиксировано.

Языческий след полесского некрополя.
Нарубы. Этот древний обычай убранства могил изредка можно и сейчас увидеть на кладбищах в некоторых деревнях Пинского района (Беларусь, Брестская обл. - прим. ред. Аномалистики).
Ещё первые исследователи этнографии Полесья обратили внимание на прочно вошедшие в жизнь здешнего народа традиции языческих времён. Священники, оставляющие свои записи о пребывании в крае полей и лесов, отмечая набожность полешуков, с удивлением, а иногда и с возмущением констатировали упорную приверженность «тутэйших» старым обычаям.
Один из них – устройство надгробных сооружений, называемых нарубами. На месте захоронения укладывали большую деревянную колоду, чаще всего дубовую. Иногда оставляли торчащий вверх сук и, прибив к нему горизонтальную перекладину, создавали крестный символ. Маленький крестик мог вставляться в специальный раскол в нарубе. При этом погребальный крест находился у изголовья покойного.
Фотографии 20-х – 30-х годов ХХ столетия, запечатлевшие полесские кладбища, завораживают таинственностью видов. Кажется, что души предков остались на земле, обитая в домиках-нарубах. Кстати, в некоторых местностях так называли и сбитые из досок надгробия, действительно похожие на маленькие хатки с прорезанными фигурными оконцами, через которые «дзяды» могли общаться с нашими миром. Ещё в начале века традиция эта считалась практически полностью утраченной. И теперь редчайшая возможность увидеть нарубы предоставляется разве что при посещении деревни Паре, находящейся в самой глубинке пинского Полесья.
Старые надгробия на сельских кладбищах хорошо сохранились, образуя целые участки давних захоронений. Замшелые колоды, покосившиеся кресты создают мрачный пейзаж, как бы воскрешая из небытия суровый облик полесского некрополя. Встречаются целые «комплексы» нарубов, расположенных за семейными оградками. Иногда под колодцы устанавливали подставки, оберегая тем самым от скорого разрушения сыростью.
Разговорившись со старожилами, мне удалось выяснить их представления о предназначении нарубов.
- Так ещё при наших отцах делали, чтобы покойники с кладбища домой не возвращались, - прозвучало в ответ. – Привалят «дубом», и всем спокойно. А то повадятся мертвецы ночами по дворам блуждать, людей до полусмерти пугать…
Подобное предостережение не игнорировалось даже местными представителями протестантских культов, которым вообще не свойственно проявление интереса к обрядовым магическим действиям. На отдельном баптистском кладбище, существовавшем в Паре с 1930 года до конца 40 годов, среди простых надгробий – обыкновенных цементных тумб – находились и нарубы.
Подражание прежней традиции можно проследить в существующем погребальном обряде некрещеных младенцев. На земляной холмик кладут кусок дерева или длинный цельный металлический предмет. Вместо креста устанавливают небольшой камень. В противном случае, как поясняют сельчане, душа ребёнка будет стремиться к матери и не давать ей покоя.
Соседство нарубов и привычных теперь памятников прослеживается на кладбище в деревне Плоскинь. Есть старые нарубы и в соседнем поселении Теребень.
Старые колодцы сгнивают, становясь трухой. Однако, дабы сохранить место погребения, в Паре развалившийся наруб наполняют камнями, какие только удаётся найти на кладбище. Со временем и они зарастут травой.
Вот с таким древним обычаем удалось познакомиться, путешествуя по Полесью, краю, в котором мы живём.
«Заря» (общественно-политическая газета Брестской области). – 1999. – 29 июня.

©фото
- Во многих областях Украины и Белоруссии был распространен обычай «печатать могилу»: украинский священник под особые песнопения чертил железной лопатой знак креста над могилой и крестообразным движением бросал на гроб землю; белорусы перед опусканием гроба в яму или по насыпанному уже пригорку стучали с четырех углов крест-накрест лопатой. Погребение без такого «печатания» считалось неполным: именно оно не позволяло покойнику выйти из могилы.
- В гомельском Полесье на Радуницу следовало, например, посадить на могиле дерево, а вокруг нее воткнуть березовые прутья.
- Всем славянам известно поверье о том, что в определенные часы (главным образом в полночь) и праздники (чаще — в поминальные дни) на кладбище можно видеть души мертвых. Когда покойника несут на кладбище, его встречают души тех, кого он провожал в последний путь: они виснут на гробе, отчего гроб становится неимоверно тяжелым, как считают в Полесье.
- Изгоняя болезнь, в Полесье варят в воде песок с кладбища и купают больных детей, после чего его возвращают на то место, откуда брали. Больного лихорадкой посылают ночевать на погост. Могильную землю как одно из сильных колдовских средств использовали в магических целях ведьмы: например, в Полесье кладбищенскую землю, песок бросают на пути новобрачных, чтобы испортить молодым жизнь или вызвать их смерть.
***

-Каменные кресты и полесские вампиры-

Городище
Недалеко от Житкович, рядом с древним Туровом, есть небольшая деревенька Озераны. Историкам она известна расположенным недалеко (по трассе примерно 3 км в сторону дер. Бечи) городищем. Самая большая, и, можно сказать, единственная загадка этого городища заключается в том, что никто не может сказать, что это такое, для чего и когда оно было построено.
Городище - равносторонний треугольник со средней линией, вершиной обращенный на юг. Это довольно большое сооружение: высота валов 2,5 - 3 м, площадь 9,5 га (для сравнения: Пинск XVII века, довольно крупный город, занимал площадь в 7 га).
Несколько археологических экспедиций, предпринятых Академией наук БССР в середине XX века, не обнаружили абсолютно никаких материальных свидетельств пребывания в этом месте древних людей. Ни остатков кострищ, ни осколков глиняных изделий, ни оружия, ни украшений. Хотя, даже по современным меркам, размеры внушают уважение к строителям, и, имея современную технику, понадобился бы не один день и не неделя, чтобы соорудить подобное. Единственный, найденный местным жителем недалеко от этого места (не на территории городища) наконечник стрелы, датированный учеными примерно X веком нашей эры, сейчас находится в краеведческом музее в Турове.
Историки установили памятный знак о том, что городище охраняется государством, и уехали, а для исследователей непознанного - работы «непочатый край». Не один раз довелось нам услышать от местных жителей о том, что «нехорошее» это место. Рассказывают вполне «стандартный» набор историй, характерных для подобного рода мест. Подвыпивший тракторист всю ночь блуждал, в буквальном смысле слова, «в трех соснах» («Куда ни пойду, всюду стена, перелезть не могу и не обойду, только к утру понял, где нахожусь, и вышел на дорогу к деревне»). Охотник, ночью возвращавшийся домой из неподалеку расположенного леса, принял памятный знак о том, что «Городище является историческим памятником», за призрак, начал с перепугу палить в него из ружья (следы от пуль хорошо видны на чугунной плите). «Вроде и не пьяный был и знал, что плита эта там стоит, а вот кажется, будто летает что-то белое, большущее и то приблизится, то подальше отлетит; не долго думая, стрельнул раз, другой. Сверкнул огонь, и во время вспышки я понял, что к чему».
Многие видели тусклые парные огоньки, по описаниям очень похожие на так называемые «кошачьи ушки», явление довольно известное и неоднократно описанное уфологами. Расхождения в рассказах касаются только цвета огоньков: кто-то говорит, что они синеватые, некоторые видели зеленоватое свечение. По преданиям, между «ушками» спрятан клад, но в Озеранах о кладе ничего не знают, и никто еще не отважился пойти и заметить, на каком конкретно месте находятся огоньки. Большинство свидетелей видели их с дороги, от которой до городища по полю около 300 метров.

Каменные кресты
Следующим, что интересовало нас в этой поездке, были каменные кресты. По некоторым сведениям, один из этих крестов находился в близлежащей деревне Погост (и название соответствующее) на кладбище. Переправившись вброд через небольшую речку Ствига, мы отправились на поиски. Самостоятельно ничего не нашли и решили расспросить местных жителей. Они-то нам и рассказали, что каменный крест, высотой больше человеческого роста, и в самом деле стоял на кладбище, но еще со времен войны он был расколот пополам. Несколько лет назад его увезли в Минск, но есть еще два таких креста в Турове, в церкви Всех святых.
Добравшись до Турова, отправились в эту церковь, где на самом видном месте и стоят два огромных (каждый примерно по 3 метра высотой) каменных креста. Как рассказал нам священник, эти кресты приплыли по Припяти из Киева - как знак, что здесь нужно основать город. «Господь подал знак, совершив чудо: каменные кресты плыли по реке против течения, а дойдя до этого места, были выброшены на берег. Значило это, что построенный здесь город будет велик, богат и славен».
«Еще один каменный крест находится на кладбище, - продолжал рассказ священник, - по преданию, он установлен на могиле Кирилла Туровского, и он чудодейственный. К нему приезжают даже издалека, он помогает излечиться от разных болезней».
Мы нашли этот крест. По размерам он значительно меньше тех, что в церкви. На кладбище перед ним расстелен вышитый платок, чтобы каждый желающий мог преклонить колени, помолиться и получить исцеление. Не имея при себе никаких приборов, пришлось довериться собственным ощущениям и просто погладить камень. Даже голыми руками чувствовалось идущее от креста тепло (дело было утром, и камень еще не мог нагреться). Еще один интересный эффект обнаружился чуть позже: после прикосновения к камню мои часы отстали ровно на один час, хотя раньше за ними подобного никогда не замечалось. Часы моего друга, который крест не трогал, шли точно.
После кладбища осматривали древний город, от былого величия которого практически ничего не осталось, городище, на котором раньше располагался княжеский замок, и музей, где хранятся два больших каменных саркофага, найденных при раскопках на городище. Посмотрели и наконечник стрелы из Озеран.
Полные впечатлений устраивались на ночлег на берегу Припяти, продумывая, как лучше добраться к следующему интересному месту.

Нарубы
Путь был неблизкий. Больше 100 км от Турова, до небольшой деревни Паре Пинского района. Но именно там находилось самое интересное.
Автостопом добрались до Давид-Городка и решили переночевать. На следующий день на автобусе до деревни Федоры, а там только пешком. Более 30 км по палящей жаре и с рюкзаком за плечами. И хоть бы кто подвез! За всю дорогу не встретился и не обогнал нас ни один автомобиль.
По пути, в деревне Остров, местные жители, узнав, куда мы идем, пытались отговорить нас, предлагали остаться в их деревне, но причин не объясняли.
При подходе к деревне еще одна особенность поразила наше воображение. Вся деревня обсажена довольно густым, хоть и не очень широким леском, состоящим сплошь из осин. Не удивительно, если то, что мы слышали об этом месте - правда. Но все равно впечатляет. Дело в том, что говорят, будто в этой деревне довольно часто наблюдалось явление вампиризма, и местные жители даже придумали весьма действенные способы защиты от вампиров.
Как и во всей этой поездке, первым делом отправились на кладбище, там мы и увидели то, что искали. Так называемые нарубы - большие дубовые колоды, которыми накрывают могилы, чтобы покойник не встал. По рассказам местных жителей, колода эта ложится на могилу не сразу после похорон, а после первого праздника Пасхи. До Пасхи могила должна быть «запечатана» большим камнем. Некоторые могилы на самом деле были накрыты валунами, прямо в которые вделан крест. Многие современные могилы колодами не накрывают, а полностью заливают цементом, но открытыми все равно не оставляют.
Решили прийти ночью и сделать несколько фотоснимков. На пленке могло проявиться то, что невооруженным глазом не увидишь. Устроились на ночлег, а потом разразилась такая гроза, что ни о каком походе на кладбище не могло быть и речи. Думали только о том, как бы палатка не протекла, и ветром ее не сорвало. Или совпадение, или высшие силы вмешались в ход нашей экспедиции и не пожелали в этот раз раскрыть тайну нарубов.
Еще один интересный обряд этой деревни - Обрик. Ночью, мужчины шли в лес, рубили дубовый крест высотой 5-6 метров, на себе несли его в деревню и устанавливали на перекрестке. Женщины же тем временем ткали разноцветные ленты' и при установке украшали ими крест. Кресты эти должны были защитить деревню от всяческих напастей. Что это за напасти, и какие случаи послужили толчком к развитию подобных погребальных обрядов, за краткое время пребывания в Паре выяснить нам не удалось. Жители деревни не очень жалуют незнакомых и стараются отделаться односложными ответами. Да и между собой, похоже, живут не очень дружно: дома расположены довольно далеко друг от друга, улиц как таковых практически нет.
На обратном пути прошли через кладбища соседних деревень, ни на одном из них нарубов нет. И вообще, как сообщили мне на кафедре фольклора Гомельского университета, подобных обрядов в Белоруссии не зафиксировано.
Это далеко не полный список загадочных мест Полесья. Практически в каждой деревне есть свои легенды и «нехорошие» места. Они еще ждут своих исследователей, которых (по моему мнению) с каждым годом должно становиться все больше и больше.
Не старайтесь уехать подальше.
Не думайте, что только то интересно, что очень далеко. Изучайте окрестности своих городов и деревень. Поверьте, это гораздо интереснее, потому что свое всегда лучше чужого.
Часто начинающие уфологи спрашивают: «Какие нужны приборы для исследования непознанного?» Ответ: «Самые главные и лучшие ваши приборы - это пытливый ум и «длинный» язык». Именно они позволят приобрести первоначальный опыт, самый ценный и необходимый, а потом уже, с этим минимальным запасом знаний, можно приступать к исследованиям с помощью приборов и другой сложной техники. Старайтесь, и кто знает, какие открытия ждут вас (и нас) в недалеком будущем, ведь истина где-то рядом.
*

-еще-

На Троицу поминали родственников, водили по селу девушку-Куста и остерегались попасть в руки русалки-берегини
Зеленое воскресенье (Святое воскресенье), по-церковному Троица, выпадает через семь недель после Пасхи. По народным верованиям, в настоящее время весна с летом встречается. Именно цветут ржи, и земледельцы особенно беспокоятся о будущем урожае. Поэтому нельзя было трепать конопли и выбивать полотно, чтобы от ударов не осыпался цвет на ржи, а также полотно белить, чтобы колос не стал бесплоден. Помочь же, чтобы уродилось обильно, имеют умилостивлен умершие родственники. Поэтому основным элементом Троицы является чествование культа предков. В разных регионах этот обычай имел свои отличия. Скажем, на Полесье поминали в клечану субботу, готовили обязательно семь блюд, раздавали милостыню, несли клечання на кладбище. На Подолье шли на кладбища в Святое воскресенье. Застилали могилы скатертями, расставляли на них еду, клали татарское зелье (аир, аир). Блюда готовили пасхальные: пекли бабку, красили яйца. Позже стали отправлять молебен. На могилках иногда устраивали общественные поминальные обеды, веря, что усопшие родственники трапезничают вместе с живыми. В центральных регионах Украины, как и на Полесье, обязательно носили на кладбище мед.
Впитывали, или, как говорят в народе, “маилы” дом в Троицыну субботу ветвями клена, ясеня, липы, тополя, осины, а также татарским зельем, чабрецом, мятой, любисток, васильками, полынью, петушками, шелковой травой, божьими ручками, первоцветом. Зелень клали на окнах, полу, вешали над дверью, на воротах, застромлювалы под крышу. У конюшни, хлева и на северо углу избы пристраивали ветки осины, так на Троицу активизируются ведьмы, а осина является надежным оберегом от них. Троицына зелья не выбрасывали, а через три дня собирали, затыкали за обиды, привязывали к потолку и использовали в течение года как лекарство, например, мыли в отваре из него голову, когда болела, носили с собой стебелек полыни как оберег от нечистой силы, ведьм, нимф. Клечання отвлекало также молнию и град.

На Полесье в начале ХХ века сохранялся обряд вождение Куста, который упоминается еще в летописных источниках. В воскресенье утром впитывали девушку в зеленые ветки и водили толпой от дома к дому, поздравляя хозяев:

Мы водим Куста
От дома к дому,
Чтобы были все люди
Счастливые, богатые.

За это получали подарки. Под вечер сняты с девушки-Куста ветви несли в рожь, чтобы приносило. На Полтавщине водили Тополь, которой тоже была украшена цветами юнка:

Стоял тополь край чистого поля.
Стой, тополенько, не развивайся,
Буйному витроньку не поддавайся.

На Киевщине, Переяславщине, Черниговщине молодежь ставила “дуба”, “явор”, “веху”. На высокую жердь насаждали колесо с повозки, украшенные цветами зеленью, цветами, лентами. Вокруг него танцевали, пели, играли в обрядовые игры.
На Троицу девушки надевали венки из живых цветов, которые не только украшали их, а еще оберегали от сглаза и ведьм, русалок-берегинь. На шею вешали любисток и полынь. На Полтавщине, Уманщине освящали в этот день колодца в поле, ходили крестным ходом на нивы и освящали их. Издавна на Троицу молодые матери носили гостинцы бабе-повитухе, которая была бы посредником между двумя мирами. Гостинцами люди чествовали символическую бабу-предка, бабу Рожаниц, что является очень древней традицией.
В понедельник после Зеленой недели - день святого Духа или Русалкин Пасху. Собственно, всю неделю после Троицы является поминальным. Поминают грешные души: утопленников, умерших некрещеных детей. По народным верованиям, они превращаются в берегинь, нимф, лоскотарок, русалок и несколько дней в году, а именно в течение этого летнего недели, живущих на земле и водят танцы на берегу рек, во ржи, в лесу. Поэтому не ходят на этом неделе в поле, лес, не купаются, чтобы не защекотали лоскотаркы. Но кто их увидит издалека, то будет очень счастлив.
Сейчас большую популярность приобрела “новая” богиня - Берегиня. Звучит в эфире одноименная радиопередача, наталкиваемся на лавке под таким названием, малые предприятия, фольклорные коллективы. Однако всем исследователям славянских древностей хорошо известно, что в пантеоне богов нет такой. Одни летописи упоминают Мокошь, другие - Живу, Ладу, Лель, Судьбу, Рожаницы.
“Берегиня” происходит от слова “берег”, в мифологии означает водораздел земного и потустороннего, подземного мира. В фольклорно-этнографических записях из Поднепровья, Волыни случается: “Не ходи возле пруда, берегиня в мир затянет …” Слово это древнего происхождения, мы унаследовали его из индоевропейского праязыка. Производные от него - предохраняться, беречься, обезопасить себя от водной нечистой силы. Отсюда “оберег” - защита от водяного, ведьмы и всяческой нечисти.
Летописные источники упоминают о жертвоприношении “упырям и берегиням”, которых Энциклопедия украиноведения толкует как образы низшей мифологии, то есть силы демонологические, которым в древности восточные славяне “клали требу”. Митрополит Иларион (профессор Иван Огиенко) в своем труде “Дохристианские верования украинского народа” отмечает, что еще греческий писатель VI века Прокопий писал о славянах, которые приносили жертвы нимфам и другим водным демонам. Иван Огиенко объясняет, что эти водяные нимфы - русалки - в старину назывались берегинями.
По народным представлениям, ими становились девушки-утопленницы, дети, умершие некрещеными. Это нечистая сила, которая ночью выходит на берег и водит танцы и игры. Русалки защекочут к смерти каждого, кто, привлеченный их красоте, попадется им в руки. Считалось, что на зиму они входят в землю, потому что там нет холода. Весной, обычно с четверга Страстной недели до Троицы, живут в воде, а на Троицу выходят на сушу и гуляют полями, лесами, побережьями рек, качаются на деревьях, прячутся во ржи. Этого русальной неделе люди остерегались ходить в лес, озера, реки, не пускали туда детей. А если в хозяйственных нуждах оказывались у воды или в поле, то цепляли на шею полынь, подпоясывались полынной перевяслом.
В южных районах Киевщины и на восточном Подолье (район бывшей Брацлавщины) бытовал обычай “гнать Шуляка”. Праздновали его только женщины. Они собирались у какой на углу, устраивали складчину, танцевали по кругу за ходом солнца, мало и определенное эротическую окраску, поскольку эти танцы должны были способствовать любви. Участие принимали только женатые женщины, а вдовы и одинокие не допускались.
На Звенигородщине понедельник после Зеленой недели называется Лоскотавчини провода. Женщины идут в церковь и несут на панихиду “мисочки” (блюдо, калачи, конфеты и платки или полотно для крыжма умершим некрещеным). Возле храма накрывают поминальный обед. Женщины, у которых умирали некрещеные дети, носили пирожки, коржики, вареники, баранки, а также кусочки полотна и бросали в рожь, приговаривая: “Марийка и Иван! Нате вам на крижмо! “Как лоскотарка получит полотно, то будет считаться окрещенной. Лоскотавчини провода (Русалкин Пасха) называют еще “брики”, “розигры”, “день регитний”. На Черниговщине этот праздник был не в понедельник, а в Зеленый четверг.
На Поднепровье, Полесье вторник после Троицы называется Громници и Зарницы. Отмечают его тоже только женщины. Когда гремит гром, то прислоняются спиной к дубу или тополя, чтобы спина не болела.
С понедельника после Троицы начинается Петровка. Первого дня нельзя было работать, чтобы град не выбил хлеб. На Киевщине, Полтавщине сельские жительницы из угла (улицы) в этот день собирались на гулянье - “замачивать подойники”. Ставили на новую землю дийничку, садились вокруг нее и угощались рюмкой по кругу, припевая:

Чтобы подойник не текла,
А хозяйка веселая была!
Чтобы хозяйка не засыпала,
И к корове рано вставала,
Чтобы корова стояла,
И много молока давала.

Валентина Борисенко доктор исторических наук, профессор Киевского национального университета имени Тараса Шевченко

Толстая "Полесский народный календарь"
В данной книге на основе материалов Полесского архива Института славяноведения РАН и собственных полевых записей автора исследуется традиционный народный календарь Полесья - календарная терминология (названия праздников, дат и периодов года, почитаемых и "опасных" дней), обрядовое содержание календаря, обычаи, запреты, предписания, относящиеся к праздникам, мифологические верования, связанные с ними. Полесский календарь рассматривается в широком этнокультурном контексте, в его типологических и ареальных связях с календарными традициями других славянских регионов.

запись создана: 02.08.2011 в 14:05

@темы: обряды и традиции, погребальные сооружения, белорусские кладбища, поверья и приметы, Vampires, атрибуты погребения и похорон, Библиотека Вампира с Хайгейта, Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти), украинские кладбища

---

Захоронения Ратингена

[Паучишко]

Небольшой немецкий городок Ратинген, находящийся в окрестностях Дюссельдорфа.

Постоянное кладбище появилось в нем в 1683г. около католического собора Св. Петра и Павла, однако к 1831г. так разрослось, что было переведено в 1859 году на его нынешнее место, чуть подальше предыдущего. Однако рачительные немцы, любящие сохранять всю возможную старину, несколько сохранившихся на старом месте надгробий не уничтожили, а разбили вокруг скверики с лавочками. Масштаб, конечно, не столь глобален, как в Дюссельдорфе, в котором создали на месте кладбища целый парк Golzheimer, но тоже вполне себе симпатично.

















Там же находится мемориал, поставленный в память о погибших в 1939-1945гг.







И еще более удивительное место (я такого вообще не встречала раньше в Германии) - мемориал в память о бывшем еврейском кладбище, включающий плиту с именами убитых или депортированных в годы Второй Мировой войны евреев - жителей Ратингена









Переходим к самому кладбищу, Evangelischer mit Katholischem Friedhof. В основном все захоронения - новые, хотя встречается и несколько старых надгробий, XIX века. Некрополь формально разделен на две части, на одной из которых хоронят католиков, на другой - протестантов. Единственная имеющаяся там часовня - католическая.

@темы: немецкие кладбища, европейские кладбища

---

Польские художники

[The Highgate Vampire]

Юзеф Мехоффер (1869-1946) — польский художник, график, витражист, один из крупнейших деятелей движения Молодая Польша.

Grzegorz Moryciński (1936-2015)

+Альбом (серия "Демоны")+

Картины хоррор-художников – это не только лужи крови и отвратительные рожи ужасных демонов – мутантов с секирами в руках и кишками жертв, намотанных через плечо. Есть очень сильные средства выражения, которые заставят нас содрагнуться и без всей этой пошлятины. И это настоящее мастерство художника жанра ужасов и темного искусства – заставить нас бояться не какого – то мифического животного, а самих себя. Ведь страшнее существа, чем человек нет на земле. Бояться надо живых, а не мертвых. Об этом серия страшных картин польского художника Гжегож Морицински(Grzegorz Moryciński) под названием “Демоны”(“The Demons”). Его рисунки – это не современное видение жанра ужасов, это отправление зрителей к родоночальникам хоррора, таким как Эдгар Аллан По. Уж они то знали, что такое по – настоящему страшно.
Серия «Демоны» включает в себя пятьдесят рисунков, сделанных в период между 2001 и 2006 годах известным художником Гжегожем Морицински(Grzegorz Moryciński).
Гжегож Морицински(Grzegorz Moryciński) родился 7 ноября 1936 года в Августов, на северо-востоке Польши. Выпускник Варшавской Академии изящных искусств. Он часто путешествовал по Франции, Италии, Англии, Швеции, США и Австралии в поисках вдохновения и новых впечатлений, изучал старое искусство, собранное в музеях, и в то же время внимательно следил за жизнью, которая происходила на улицах. Moryciński картин, в связанном с текущим метафорического искусства, высоко ценят не только из-за проблем которые оно поднимает, но и из за их художественной ценности и за мастерство исполения. Его работы демонстрировались на многочисленных выставках в Польше и за границей: Лондон, Дюссельдорф, Рим, Брюссель, и Мельбурн. Он был лауреатом многих премий и наград за достижения в искусстве. Его работы можно найти во многих музейных коллекциях: Национальные музеи в Варшаве, Кракове и Щецине, Музей современного искусства в Радоме, Архиепископский музей в Варшаве, а также во многих частных коллекциях в Польше и за рубежом: Австрии, Великобритании, Германии , Франции, Бельгии, Голландии, Швеции, Испании, США, Японии, Венесуэлы и Канады.
При очень скромных художественных средствах(несколько оттенков обычной пастели), в своей страшной серии “Демоны”, Гжегож Морцински поймал эффекты, которые при яркой выразительности вызывают у зрителя чувство страха и дрожи. Художник заставляет зрителя задуматься о том, что лежит в самых темных и самых укромных уголках человеческой души. И то, что мы, слишком социализировавшиеся, не имеем возможности иногда выпускать их из своей головы, является огромной проблемой. ©

Jacek Malczewski

Яцек Мальчевский ( 15 июля 1854, Радом — 8 октября 1929, Краков) — польский художник, представитель модернизма и символизма в живописи.
Яцек Мальчевский родился в бедной семье, получил домашнее образование. В 1867 году уехал в имение своего дяди, где прожил несколько лет. В 1871 году переезжает в Краков, где учится в гимназии и посещает занятия в местной Школе изящных искусств (позднее — краковская Академия). Преподавал Мальчевскому художник Ян Матейко, убедивший талантливого юношу поступить на курс живописи, продолжением которого стала учёба в парижской Школе изящных искусств. После возвращения на родину Я.Мальчевский — профессор краковской Академии (в 1896—1900 и в 1912—1921 годах). Художник много путешествовал, посетил Германию, Австрию, Италию, Францию, Грецию, Турцию. В 1897 году вступает в краковский союз художников.
Умер 8 октября 1929 года в Кракове и был похоронен в крипте заслуженных в церкви святого Станислава.
Вначале Мальчевский рисует преимущественно пейзажи, портреты и картины на историческую тематику в стиле романтизма, преимущественно в тёмных тонах. Находился под влиянием творчества художника Артура Гротгера. В 1890 году заинтересовался символизмом, краски на его полотнах светлеют и становятся более «живыми». Исторические работы Я.Мальчевского ориентированы в первую очередь на освещение трагической судьбы его родины, однако художник обращается и к автобиографической и символической темам. Мастер написал ряд автопортретов в различных облачениях (как художник, как рыцарь и пр.). Патриот Польши, Мальчевский своим «Польским Гамлетом» создал образ Польши со связанными руками.

+Альбом+

-Немного об образе смерти в картинах Мальчевского-

Рубеж XIX в. с его ожиданиями конца света и предчувствиями грядущих катастроф вывел на особый уровень в европейской культуре тему Смерти. В мировоззрении польских художников, подпитываемом литературными собратьями, особенно С. Пшибышевским, этот мотив упал на благодатную почву. В творчестве Мальчевского тема финала жизни занимает одно из главных мест. Серия картин, связанных с образом Танатос, начинает обрисовываться в карандашных эскизах в 1895 г. Через три года появляется картина «Танатос I» (1898, х. м., 124х74, Национальный музей, Познань), в которой бог Смерти приобретает специфические черты, поскольку в античной мифологии это брат-близнец Гипноса, безжалостный, с железным сердцем, ненавистный даже богам, изображаемый юношей с крыльями и погашенным факелом в руке.

Здесь же мы видим стоящую в полный рост женоподобную фигуру с лицом юноши в какой-то фантастической экипировке, напоминающей крылья. Однозначность трактовки образа подкрепляется спокойным размеренным действием — затачиванием косы. На заднем плане от сельского дома, имеющего классицистскую архитектурную деталь — светлый фронтон с колоннами и высокими ступенями, символизирующими ворота на границе Высшего и Земного миров, по-стариковски спешит, накидывая шинель на плечи, пожилой мужчина. Это воспоминания 44-летнего художника об отце, которого он потерял в 14 лет. В «Танатос I» уже сформировано отношение Мальчевского к финальному акту бытия как к избавлению от жизненных тягот. Таким же спокойствием, с пониманием смерти как естественного этапа жизни, пронизана другая картина — «Смерть 1» (1902, х. м., 98х75, Национальный музей, Варшава).

Это как бы сюжетное продолжение предыдущей композиции. Здесь Танатос закрывает глаза покорно склонившемуся перед ней старому человеку, молитвенно скрестившему пальцы. ©

Marian Wawrzeniecki (1863 - 1943)

Мариан Вавженецкий - польский художник, писатель, ученый, археолог, антрополог, исследовавший древнеславянскую культуру, считается одним из вдохновителей возрождения древнеславянского язычества в Польше.
Вавженецкий слыл за эксцентрика и яркого индивидуалиста. Принимая телесность как основное достоинство существования, Мариан доказывал, что тело является необходимым элементом духовной экзистенции человека и не представляет оппозицию по отношению к артистической культуре, а является её природным дополнением.
Опираясь на эту идею и пользуясь стилистикой символизма он создавал насыщенные эротизмом и жестокостью виденья праславянского и средневекового мира (часто сюжетом его картин были истязаемые колдуньи). На своих полотнах художник создавал мир, пронизанный нарастающим испугом перед женственностью, женщина была часто изображена жертвой на алтаре, символически изображая высшее предназначение женщины - рождать новую жизнь, отрицая смерть.

+Альбом+

Bolesław Biegas (1877–1954)


Мотив "Острова мертвых" Беклина

Болеслав Бегас (Bolesław Biegas) - польский скульптор, родился 29 марта 1877 г. , в Koziczynie вблизи Цеханув, умер 30 сентября 1954 г. , в Париже ).
Родился в бедной крестьянской семье. Рано осиротев, он пас скот, был помощником плотника, учеником резчика по дереву в Варшаве.
Поворотным моментом в его жизни пришел был 1896 г. , когда его скульптурами из глины заинтересовался доктор из Цеханува Фрэнсис Rajkowski, он взял его к себе, помогая совершенствовать работу над скульптурами, а также обучая чтению и письму. Вдохновленный Фрэнсисом Rajkowski, Бегас создал серию скульптур на тему сельской жизни в Цеханув. Эти скульптуры, наряду с другими работами о сельской жизни Англии были представлены на выставке в Варшаве. Благодаря Rajkowski Бегас получил защитника в лице Александра Świętochowski, покровительство которого началась со развернутой кампании, направленной на сбор средств для образования молодого художника. Обращение Świętochowski встретило с широкий отклик.
Пресса дала ему прозвище "новый Джотто" и юноша с деньгами, собранными по открытой подписке начал учиться в Краковской Школе изящных искусств в Кракове. В 1901 году его скульптура Книга Жизни (Национальный музей в Варшаве) стала причиной его исключения из школы.
Скульптуры Бегаса отметил критик Ханс Hevesi, который был членом престижной компании, возглавляемой Густавом Климтом. В 1901 году по приглашению Франца Hancke Бегас принял участие в VIII Международной выставке в Мюнхене. Скульптор с конца 1901 года жил и работал в Париже, где и умер в 1954 году.

"Похоронный марш Шопена"





+Альбом+

Zdzisław Beksiński (1929- 2005)


В. Прушковский. Привидение на кладбище. 1892

+Stefan Zechowski (1912 - 1984)+

@темы: Изобразительное искусство

---

Данилевский "Святочные вечера"

[The Highgate Vampire]

-Читать полностью-

Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) - писатель и публицист. По окончании Петербургского университета служил в Министерстве народного просвещения. Дебютировал как поэт и прозаик в середине 1840-х гг.; выделялись очерки, посвященные описанию родной Данилевскому Украины. Был знаком с Гоголем, которому отчасти подражал. После 1857 г. жил в своем имении в Харьковской губернии, много занимался народным просвещением. В повестях и романах описывал нравственный распад поместного дворянства накануне реформ ("Село Скоропановка"), массовое бегство крепостных в предреформенное время в Приазовье ("Беглые в Новороссии"). В 1870-е гг. служил в Главном управлении по делам печати, был редактором газеты "Правительственный вестник". В это время сосредоточился на исторической тематике; получил доступ к секретным архивным документам. Романы "Мирович" (1875), "Княжна Тараканова" (1883) и "Сожженная Москва" (1886) принесли Данилевскому широкую известность, в том числе и за границей, они переиздаются до сих пор. В 1879 г. объединил несколько своих повестей ("безгрешных сказок о привидениях, явлениях духов и прочей бесовщине") в цикл "Святочные вечера".

От автора:
В зиму 1879 года, во время господствовавшей в Царицыне «ветлянской чумы», в Петербурге была сильная паника, по поводу так названной тогда, открытой врачами «Прокофьевской чумы». В обществе ни о чем другом столько не говорили, как о чуме. В одном кружке, собиравшемся у милого, образованного старожила Петербурга, возникла мысль избрать, для развлечения себя иную тему разговоров, — а именно обязательное сообщение каждым из членов кружка, по очереди, фантастических рассказов, в роде тех, которые написал когда-то знаменитый Боккачио, во время бывшей в XIV веке «Флорентийской чумы». Осуществлению этой мысли способствовало то обстоятельство, что в упомянутом гостеприимном кружке собирались любители безгрешных сказок о привидениях, явлениях духов и прочей бесовщине, в роде старинных рассказов: «Вечера на Хопре», — «Пан Твардовский», — «Вечер на кавказских водах в 1824 году», и др. Общество было, таким образом, с фантастической подкладкой. Автору было поручено составление протоколов предпринятых бесед, из чего и составлены нижеприводимые святочные рассказы.

"Месяц тому назад, в конце масляной недели, я стоял с этим самым конем на набережной, у второго дома за сенатом. Там подъезд банка, коли изволите знать… Вот я стою, нет седоков; забился я в санки под полость и задремал. Было два или три часа по полуночи. Это я хорошо заметил, — слышно было, как на крепости били часы. Чувствую, кто-то толкает меня за плечо; высунул из-под полости голову, вижу: парадный подъезд банка отперт, на крыльце стоит высокий, в богатой шубе, теплой шапке и с красной ленточкой на шее, барин, из себя румяный и седой, а у санок — швейцар с фонарем. — Свободен? — спросил меня швейцар. — Свободен, — ответил я. — Барин сел в сани и сказал — На Волково кладбище. — Привез я его к ограде кладбища; барин вынул бумажник, бросил мне без торгу на полость новую рублевую бумажку и прошел в калитку ограды. — Прикажете ждать? — спросил я. — Завтра о ту же пору и там же будь у сената. — Я уехал, а на следующую ночь опять стоял на набережной у подъезда банка. И опять, в два часа ночи, засветился подъезд, вышел барин, и швейцар, его подсадил в сани. — Куда? — спрашиваю. — Туда же, на Волково. — Привез я и опять получил рубль… И так-то я возил этого барина месяц. Присматривался, куда он уходит на кладбище, — ничего не разобрал… Как только подъедет, дежурный сторож снимет шапку, отворит ему калитку и пропустит; барин войдет за ограду, пройдет малость по дороге к церкви… и вдруг — нет его! точно провалится между могил, или в глазах так зарябит, будто станут запорошены..."

"Прогулка домового"

"Мертвец-Убийца"

Это случилось в прошлом, XVIII веке, в царствование Екатерины II. В большом великорусском селе скончался скоропостижно зажиточный, одинокий крестьянин, слывший за знахаря и упыря. «Беда», — стали толковать крестьяне: — «при жизни поедом всех ел; не даст покоя и после смерти». — Его положили в гроб, вынесли на ночь в церковь и выкопали для него яму на кладбище. Похороны ожидались «постные»: не только соседи жутко посматривали на опустевшую избу покойника, даже более храбрый церковный причт почесывался, собираясь его отпевать. А тут еще подошла непогода, затрещал мороз, загудела метель по задворкам и в соседнем, дремучем лесу. Первый из причта не выдержал, очевидно струсил, дьякон. Пришел к священнику, стал проситься, накануне похорон, в дальнее село, навестить умирающую тещу. — «Как же ты едешь? — уперся поп — кто же будет помогать при отпевании? нешто не знаешь, какая мошна? родичи чай вот как отблагодарят». — «Не могу, отче, ради Господа, отпусти».
Отпустил поп дьякона, остался с одним дьячком. Дьячок прозвонил до зари к заутренней, отпер церковь, вошел туда с попом и зажег свечи. Началась служба в пустой, холодной, старой церкви. Стужа ли замкнула все двери села, покойник ли пугал старух и стариков, только никто из прихожан не явился к заутренней.
Дьячок читает молитвы, напевает, пряча нос в шубейку, а сам, вторя священнику, возглашавшему из алтаря, все посматривает на мертвеца, лежавшего в гробу, под пеленой, среди церкви.
Заря еще не занималась. На дворе была непроглядная тьма. В окна похлестывал уносимый метелью снег, на колокольне что-то с ветром выло, и скрипели петли ставней и наружных дверей. Желтенькие, крохотные свечи чуть теплились у темных, древних образов.
И вдруг дьячку показалось, что убогий, потертый церковный покров шевельнулся на мертвеце. Причетник потер глаза, подумал: — «С нами крестная сила!»— и опять стал читать по книге. А глаза так и тянет снова посмотреть на средину темной, холодной церкви.
Не вытерпел дьячок, глянул и видит: у мертвеца шевелится борода, будто он дышит, уставился на царские двери.
— Батюшка! — сказал дьячок с клироса, остановясь читать: — у нас не ладно.
— Что там?
— Мертвец ожил, страшно мне.
— Полно, неразумный, молись о Господе! — ответил поп, продолжая службу.
Дьячок отвернулся, углубился в книгу. Долго ли он там читал, неизвестно. На дворе как будто стало светать.
— Ну, слава тебе, Боже, скоро крикнут петухи, — подумал дьячок в ту минуту, когда священник готовился стать в царских вратах, читая отпуск с заутренней.
Дьячок глянул опять на средину церкви, вскрикнул в ужасе не своим голосом и лишился чувств…
Он ясно перед тем увидал, как потом рассказывал всему селу, что мертвец поднялся на одре, опростал руки из-под могильного покрова, посидел чуточку в гробу и стал вставать — бледный, посинелый, с страшною, трясущеюся бородой. Священник испуганно и безмолвно глядел на него из алтаря. Мертвец, с распростертыми руками, раскрыв рот, шел прямо к попу…
Когда на дворе совсем рассвело и народ, спохватясь долго отсутствующего причта, вошел в церковь, — перед всеми предстала страшная картина.
Дьячок без памяти, с отнявшимся языком, лежал ниц у клироса. В царских вратах лежал навзничь бездыханный, с перегрызенным горлом, священник, а в гробу — неподвижный, бледный мертвец, с окровавленными губами и бородой.
Вопли и плач поднялись в селе. Убивалась попадья, чуть не умерла от горя и дьячиха. Но последнюю отлили водой; у дьячка вернулась речь, а с нею и память. Он все рассказал, как было.
— Упырь, людоед! — решили крестьяне миром: — это он загрыз батюшку. Не хоронить его на кладбище, а в лесу, и припечатать его не отпускной молитвой, а осиновым колом.
Отвезли знахаря-мертвеца в самую чащу леса, вырыли там другую яму, положили туда упыря и пробили его насквозь в грудь острым осиновым колом: теперь не будет портить сатана неповинных людей.
Священника похоронили с честью, попадью щедро одарили, а церковь начальство, за такой святотатственный казус, до новых распоряжений впредь, запечатало.
Остались прихожане без попа и без церкви. Ездили они, просили. Консистория все собиралась произвести следствие. Благочинный брал посильные приношения, обещал уладить дело, но церковь не отпечатывали. Крестьяне собирались писать прошение, но не знали, куда подать.
Дело случайно дошло до сведения Екатерины. Слушая доклад генерал-прокурора, кн. Вяземского, о разных происшествиях, она обратила внимание на случай с упырем.
— Что же ты думаешь об этом? — спросила императрица докладчика.
— Казус необычный, — ответил генерал-прокурор — он коренится в суевериях грубой черни.
— Хороши суеверия… перегрызенное горло! ведь священника-то тоже схоронили. Отложи, князь, это дело вон на тот ломберный стол и позови ко мне Степана Иваныча Шешковского… хоть сегодня же вечером, перед оперой…
Явился к императрице знаменитый сыщик, глава и двигатель тайной экспедиции, Шешковский.
— Что благоугодно премудрой монархине? — спросил тайный советник и владимирский кавалер, Степан Иванович, согнувшись у двери, с треуголом под мышкой и шпагой на боку.
— А вот, сударь, бумажка, прочти и скажи свое мнение.
Шешковский отошел с бумагой к окну, прочел ее и, подойдя к Екатерине, замер в ожидании ее решения.
— Ну, что? — спросила она: — любопытная история — поп, загрызенный мертвецом?
— Зело любопытная, — ответил сыщик — и где же, в храме!
— То-то в храме. И консистория, запечатав церковь, предлагает дело предать воле божьей, а прихожанам, освятив храм, поставить нового попа…
— Попущение Господне, за грехи, милосердая монархиня… Как иначе и быть! — произнес, набожно подняв глаза, Шешковский.
— Ну, а я — грешный человек! — думаю, что здесь иное! — сказала императрица и. взяв перо, написала резолюцию на докладе: «Ехать в то село особо-назначенному мною следователю и, тайно дознав истину, доложить лично мне».
Екатерина дала Шешковскому прочесть свое решение.
— Кого, ваше величество, изволите командировать? — спросил Степан Иваныч.
— Кому же, государь мой, и ехать, как не тебе? — ответила императрица: — держи все в секрете, как здесь, так и в губернии, — и все мне доподлинно своею особой разузнай.
Шешковский поклонился еще ниже.
— Великая монархиня! мое ли то дело? с бесами, прости, да с колдунами, я еще не ведался и не знаю с ними обихода… ведь они…
— Вот в том-то и дело, батюшка Степан Иваныч, что нынче век Дидерота и Руссо, а не царевны Софии и Никиты Пустосвята… Мне чудится, я предчувствую, убеждена, что здесь все всклепано на неповинных, хоть по твоему может и существующих бесов и упырей.
Шешковский, с именным повелением Екатерины в кармане, переодевшись беcпоместным дворянином, полетел с небольшою поклажей по назначению.
В губернии он оставил чемодан, с запасною форменною одеждой, на постоялом в уездном городке; сам переоделся вновь в скуфейку и рясу странника и пошел по пути к указанному селу. Верст за двадцать до него, — то было уж второе лето после события с священником и упырем, — его догнал обоз с хлебом.
— Куда едете?
— В Овиново; а тебя Господь куда несет?
— В Соловки.
— Далекий путь, спаси тебя Боже, — чай притомился?
— Уж так-то, православные, ноженьки отбил.
— Ну, садись, подвезем.
Подвезли извозчики до Овинова, а за ним было Свиблово, то самое село, где случилась история в церкви. Везут странника мужики и толкуют о свибловских: всех знают, всех хвалят, мужики добрые, не раз хлебом у них торговали. — Что же, храм божий есть у них? — Нету-ти, закрыли из-за Господней немилости, благочинный скоро обещает открыть, да дорожится. — Кто же будет попом? — Два дьякона ищут, ихний и овиновский. — Кого же хочет мир? — Овиновского, подобрее будет; ихний злюка и с женой живет не в ладах. Вон и его хата, на выгоне, под лесом, — выселился за реку — держит огород.
Странник встал у околицы, поблагодарил извозчиков, выждал вечера и зашел к дьякону. Хозяина не было дома, дьяконица пустила его в избу. Ночью странник расхворался. Лежит на палатях, охает, не может дальше идти. Возвратился дьякон, обругал жену: пускаешь всякую сволочь, еще помрет, придется на свой счет хоронить. Услышал эти речи странник, подозвал дьякона, отдал ему бедную свою кису, просит молиться за него, а неодужает — схоронить по христианскому обряду. Принял дьякон убогую суму богомольца, говорит: ну, лежи, авось еще встанешь. День лежал больной, два слова не выговорит, только охает потихоньку. Забыл о нем дьякон, возвратился раз ночью с огорода и сцепился с женой, — ну ругаться и корить друг друга. — Да ты что? говорит дьяконица: ты убийца, злодей. — Какой я убийца, сякая ты, такая! я слуга Божий, второй на клиросе чин… а поможет благочинный, буду и первым! — Убийца, ты перегрыз горло попу… сам признавался…
Далее странник ничего не мог расслышать. Хозяева вцепились друг в друга и подняли такую свалку, что хоть вон неси святых. К утру все угомонилось, затихло. Странник днем объявил, что ему лучше, поблагодарил за хлеб-соль и пошел далее…
Возвратясь в город, он явился к воеводе, прося о себе доложить. Ему ответили, что его высокородие изволит кушать пунш и принять не может. Странник потребовал непромедлительного приема.
Его ввели к воеводе, восседавшему у самовара за пуншем.
— Кто ты, сякой, такой, и как смел беспокоить меня?
Странник вынул и показал именной указ императрицы.
В тот же день в Свиблово поскакала драгунская команда. К воеводе привезли дьякона, дьяконицу и дьячка.
Дьякон не узнал сперва в ассистенте воеводы гостившего у него странника. Шешковский облекся в форменный кафтан и во все регалии. Дьякон на допросе заперся во всем; долго его не выдавала и дьяконица. Но когда Шешковский назвал им себя и объявил дьяконице, что, хотя пытка более не практикуется, он, на свой страх и по личному убеждению, имеет нечто употребить, и велел принести это «нечто», то есть изрядную плеть, веревку и хомут, и напомнил ей слышанное странником, — баба все раскрыла: как дьякон, по злобе на попа, вместо поездки к теще, переждал в лесу, проник в церковь, лег в гроб, а мертвеца спрятал в складках пелены под одром, напугал дьячка и задушил, загрыз священника, а мертвецу выпачкал кровью рот и бороду и скрылся.
— Что скажешь на сию улику твоей жены? — спросил Шешковский.
Дьякон молчал.
— А ну, ваше высокородие, — подмигнул Степан Иванович воеводе.
Двери растворились: в соседней комнате к потолку был приправлен хомут и стоял «нарочито внушительного вида» добрый драгун с тройчатой плетью.
Дьякон упал в ноги Шешковскому и во всем покаялся.
Его осудили, наказали через палача в Свиблове и сослали в Сибирь. Церковь отпечатали, овиновского дьякона, женив предварительно на дочери загрызенного священника, посвятили в настоятели свибловского прихода. Местного благочинного расстригли и сослали на покаяние в Соловки.
— Ну, что, не я ли тебе говорила? — произнесла Екатерина, встретив Шешковскаго: — а ты, да и ты — предать воле Божьей, казус от суеверия грубой толпы. Мертвец-убийца! ну, может ли двигаться, а кольми паче еще злодействовать покойник, мертвец?
— Так, великая монархиня, так, мудрая и милостивая к нам мать! — ответил, низко кланяясь, Шешковский: — ты всех прозорливее, всех умней.
Он еще что-то говорил. Екатерина стала перебирать очередные бумаги, его не слушая. Грустная и презрительная улыбка играла на ее отуманившемся лице…
***

"Призраки"

В начале шестидесятых годов, — сказала одна из наших собеседниц: — в Петербурге умерла старушка, моя родственница, тяжело хворавшая уже несколько времени. Сестра моей родственницы, жившая на другом конце города и уже дня два не видавшая ее, вспомнила о ней в ту минуту, когда ложилась спать. Решив на утро навестить больную сестру, она потушила свечу и уж начала засыпать.
Вдруг видит, при свете теплившейся лампады, что из-за ширмы, стоявшей перед ее кроватью, выглядывает голова ее сестры.
Эту голову, это лицо сестры моя родственница видела совершенно отчетливо и тотчас ее окликнула, удивляясь ее столь позднему, при нездоровьи, посещению.
Ответа, однако, не последовало, и голова, высунувшись из-за ширмы, через несколько секунд исчезла…
Полагая, что такой поздний и поспешный заезд вызван каким-нибудь чрезвычайным происшествием в семье больной сестры, моя родственница вскочила с постели, вышла за ширму, но ни там, ни в других комнатах никого не было…
Дама, о которой я говорю, была женщина очень образованная, вовсе не суеверная и отличалась скорее недостатком, чем избытком впечатлительности и воображения.
После первого впечатления от таинственного заезда больной сестры, она старалась себе объяснить этот случай сном, предполагая, что сестра ей пригрезилась, под влиянием беспокойной, предсонной думы о ней.
Она не разбудила никого, снова легла в постель и спокойно проспала остальную часть ночи.
Но каково же было ее удивление, когда рано утром ее разбудили роковым известием, что ее сестра умерла в ту ночь и, как оказалось, в тот самый час, когда она видела ее лицо, выглянувшее из-за ширмы!..
-
— Другой случай был в Тифлисе и с вашею покорною слугой. Я тогда была девочкой лет шести-семи. Приехала я в Тифлис с матерью, старшею сестрой, слугою и горничной. Мы остановились во втором этаже тамошней известной гостиницы; отвели нам несколько комнат с балконом на улицу. В первую же ночь, проведенную нами на кое-как устроенных постелях, среди раскрытых чемоданов и сундуков, случилось событие, сильно напугавшее меня.
Я спала на одной кровати с сестрой, девушкой лет семнадцати. Помню, что меня разбудил сдержанный, но тревожный разговор горничной с сестрой.
— Ах, барышня, не могу глаз сомкнуть, — говорила горничная — на балконе ходит что-то страшное, рогатое… Еще с вечера нижние жильцы уверяли, что оно ночью непременно заглядывает в окно…
— Да где-ж оно, где? — шептала в ужасе сестра.
— Постойте, слышите? топчется по балкону ногами… слышите? вот опять шаги, подходит..
— Да откуда же подходит? балкон высоко над землей.
— Ай! — вскрикнула моя сестра, упав на подушку: — рога, рога…
Как я ни была мала и труслива, я подняла голову из-за дрожавшей сестры, взглянула и обмерла: с надворья, в бледных сумерках, ясно обозначилось нечто косматое, с рогами, приникшее к окну и будто смотревшее, что делается в комнате. Я также упала носом в подушку и ну — плакать.
Проснулась матушка, разбудили лакея. Едва нашли ключ, отдали его лакею и тот из соседней комнаты, имевшей также выход на балкон, отпер стеклянную дверь, вышел наружу, осмотрел балкон: там ничего не было.
Но мы, т.-е. я с сестрой и горничная, отлично видели привидение — косматое, страшное и с рогами.
Ночь провели без сна. Наутро давай соображать, что бы это было? Слуга ходил к хозяевам, к нижним жильцам, которые перед нами стояли наверху, в наших комнатах, и перешли вниз, из-за того же привидения. Он расспрашивал их, но ничего не добился. Хозяева уверяли, что это пустяки, что нам так показалось. Других свободных комнат не было, и мы поневоле остались в тех же, но приняли меры осторожности. Ключ от балконной двери матушка положила себе под подушку, чтоб иметь его всегда наготове. Осмотрели тщательно балкон, висевший над улицей, — оказалось, что к нему даже не подходила водосточная труба, — осмотрели все смежные двери, окна, комнаты, и легли спать.
Слуга заперся от корридора гостиницы, мы заперлись от комнаты, где спал слуга. Горничная взлезла на высокую лежанку, за печью, обставилась еще стульями. Поговорив немного, мы погасили свечи и уснули…
И опять слышим топот. Я очнулась первая, взглянула в направлении окон и взвизгнула не своим голосом. Все вскочили, дрожим от ужаса: по балкону снова ходит чудище; длинные, как на рисунках о страшном суде, загнутые над мохнатым лбом, бесовские рога шевелятся за окном, и два глаза пристально смотрят сквозь стекло в комнату.
Слуга также проснулся.
— Барыня, ключ, скорее ключ! — шептал он за дверью.
Мы подали ему ключ.
Он изловчился, быстро отпер дверь, — с балкона на крышу дома, бывшую над ним невысоко, спрыгнуло что-то мохнатое, легкое, как ветер…
Утром слуга добился, в чем дело.
Оказалось, что этот страшный тифлисский призрак был козел; он являлся с соседнего двора, сеновал которого был на склоне горы, как раз в уровень с крышей гостиницы. Покушав сена, козел имел обычай вскакивать в слуховое окно сеновала и странствовать по окрестным крышам, крыльцам и балконам. Перед тем в наших комнатах, — до нас и нижних жильцов, — долго жил какой-то одинокий постоялец. Он имел обычай пить по ночам чай у окна и, заметив спрыгнувшего с крыши на балкон козла, давал ему сухарей и молока. Козел привык к нему и каждую ночь получал свою порцию. А когда этот жилец уехал, козел, продолжая свои посещения, сперва напугал и заставил втихомолку спуститься вниз жильцов, занимавших наши комнаты, а потом напугал и нас…
-
В Николаеве стояли в небольшом, одноэтажном домике, два офицера. Сидели они вечером, однажды, у окна. Была зима. Светил полный месяц. Беседа приятелей смолкла, они задумались, куря папиросы. Вдруг слышат, с надворья кто-то стукнул в наружную раму… раз, другой и третий. Переглянулись они, ждут. Минуты три спустя, опять незримая рука постучала в окно. Один из них выбежал на крыльцо, обошел угол дома, — никого нет.
Дом был на краю города и выходил на обширный, ярко-освещенный луною пустырь. Потолковали приятели и решили, что это им так показалось, или что дрожало от движения воздуха стекло старой двойной рамы, — хотя ночь была тихая, без малейшего ветра. На вторую ночь повторилась та же история, на третью снова. Это вывело офицеров из терпения. Осмотрев днем окрестные дворы, овраги и площадь, они решились выследить, что это за чудо? — Ночью один сел с папироскою у окна, другой, одевшись в шубу, спрятался в тени у соседнего забора. Долго ли сидел он — последний не помнил, — только опять раздался стук, явственное дребезжание наружной оконной рамы. Стороживший под забором офицер бросился к дому, — из-под оконного притолка выскочила какая-то тень… Ночь на этот раз была несколько мглистая; месяц то и дело прятался в налетавшие облака. Тень кинулась бежать по площади; офицер за нею, — далее, далее, — вот-вот настигает. Добежали они до какого-то оврага. У оврага — стоит запряженный в сани конь. Тень бросилась в сани, офицер ее за полу и тоже в сани. Лошадь помчалась. — Зачем ты нас пугал? — спрашивает офицер. — Тень молчит. — Говори, говори! — пристал офицер, теребя незнакомого и стараясь вырвать у него вожжи… Но сани нечаянно, или благодаря вознице, раскатились, и офицер вывалился, среди пустынного, занесенного снегом взгорья. Он едва нашел дорогу и возвратился домой к утру, с трудом выбравшись из оврагов, куда его завезла незнакомая, ускользнувшая от него тень.
***

"Счастливый мертвец"

Это было лет тридцать назад. В одной из наших южных губерний проживал весьма даровитый, ретивый и всеми любимый исправник. Тогда исправники служили по выборам из местных дворян-помещиков. Назовем его Подкованцев. Он был из бедных, мелкопоместных дворян, поместья не имел, а владел небольшим домом и огородом на краю уездного города, где жил. Его жена — болезненная, кроткая женщина, расстроила в конец свое здоровье, ухаживая за кучею детей. Муж и жена мечтали об одном: купить с аукциона родовое, небольшое имение, которое вот-вот должно было продаваться с публичных торгов, за долг в казну родных исправника. Жена, после смерти бабки, получила небольшой капиталец; но его далеко не хватало на выкуп этого имения. Подкованцевы ожидали наступления срока торгов и придумывали, откуда бы взять недостающую сумму для покупки имения; оно было еще южнее, в лесистой местности, у низовьев Днепра. Исправник, как все это знали, взяток не брал. Откупщик, имевший к нему множество дел, решил подъехать, без ведома мужа, с предложением крупной благодарности — его жене. В том году в губернии, о которой идет речь, появилась смелая и ловко-организованная шайка разбойников. В губернском правлении считали ее в количестве до восьмидесяти человек и не знали, что делать, чтобы ее переловить. Были сведения, что шайка делится на особые кучки; что ее члены в обычное время мирно проживают в разных местах губернии, в виде крестьян, шинкарей, мелких торговцев, псаломщиков, сгонщиков скота и нищих, и собираются в ватаги, когда задумывается и решается какое-либо особенно выгодное и ловкое предприятие. Главою всей шайки этих грабителей, конокрадов и разбойников больших и проселочных дорог считался некий Березовский. Кто он был? Никто этого не знал и в действительности его не видел. След шайки, по некоторым, особенно смелым грабежам, со взломом и всякими насилиями, показался в уезде, где служил Подкованцев. Исправник думал-думал и, глядя на жену, незадолго перед тем как-то особенно повеселевшую, сказал ей: — еду к губернатору, попрошу особых полномочий, выговорю себе вперед, на случай успеха, хорошее вознаграждение и изловлю Березовского; если казна расщедрится, да и купцы, не раз ограбленные, сложатся, то заполучим добрый куш… пожалуй, купим и имение. — Да, не мешает, — ответила жена — еще не хватает… на торгах могут наддать цену… — Сказано-сделано. Подкованцев съездил к начальству. Его знали за искусного и умного деятеля; дали ему нужные полномочия и различные указания, и он стал работать. Были пойманы человек пять-шесть из шайки, потом еще двое. Один из пойманных выдал главную нить. Были указаны притоны, места сборов. Исправник обомлел от восторга. В ближайшую ночь — это было летом — он, верстах в двадцати, надеялся наконец живьем захватить самого Березовского… Дело шло о выдаче сообщником начальника шайки, на любовном свидании у какой-то вдовы-казачки. Едва стемнело, исправник уложил в карманы по пистолету, наскоро простился с женою, сказав — «ну, теперь жди с победой! со щитом или на щите! имение наше!» — и укатил. Прошел час, другой; уездный городишко стих; предместье, где был двор исправника, погрузилось в сон. Подкованцева уложила детей, отпустила прислугу ужинать и, замирая от волнения, села с картами раскладывать пасьянс. Прислуга долго не возвращалась. — «Как барина нет, вечно перепьются — засидятся в кухне!» — подумала она, прислушиваясь к запоздалым подводам, еще тянувшимся со скрипом из-под моста в город, мимо их ворот. Она даже подошла к окну и приложив лицо к оконной раме, взглянула в темноту. Сторож был, очевидно, в исправности, ворота на запоре. Вдруг ей послышался стук в ворота. — Неужели подъехал уже муж? как она не слышала колокольчика? — Опять легкий стук. Видно, сторож заснул. Подкованцева бросилась в девичыо, хотела оттуда крикнуть на кухню, — в зале послышались шаги. — Исправничиха стремглав кинулась туда. Перед нею стояли два незнакомых мужчины. Извиняясь за поздний заезд, они представились хозяйке. Это были два смиренные помещика соседнего уезда. По их словам, они имели экстренное дело к исправнику. — Мужа нет, — сказала хозяйка. — Мы знаем — ответили гости — но дело спешное; не позволите ли подождать? — Исправничиха подумала — лучше пусть посторонние перебудут здесь, чем так тревожиться одной, — и пригласила приезжих садиться. Явилась между тем служанка. Она подала чай. — Нализалась! — подумала, глядя на ее пошатывание, хозяйка — ну, после поговорим! — Вечер кончился в разговорах. Беседовали о местных и столичных новостях. Один из гостей уходил осведомляться о своем экипаже, о лошадях. Еще поговорили. Был уже второй час ночи. У Подкованцевой давно слипались глаза, и она украдкой позевывала. — Не хотите ли у нас переночевать? — сказала она, поглядывая, куда, опять запропастилась горничная? — Гости встали, прощаясь. Из передней выглянуло третье лицо — слуга гостей. — «Видите ли, сударыня, — сказал один из гостей, увидев своего слугу — вы не беспокойтесь, не тревожьтесь, — продолжал он, подойдя к руке хозяйки: — благодарим за внимание, но оставаться у вас на ночлег мы не можем, переночуем в другом месте… а дело-то вот в чем… Я — Березовский…»

Можете себе представить изумление и испуг Подкованцевой. Барыня чуть не упала в обморок. Ее поддержали. — «Успокойтесь, — сказал ей Березовский — жизнь ваша и вашей семьи в безопасности; вы исполните только беспрекословно наше желание. Ваша дворня опоена сонными каплями; не кричите, не поднимайте шума… Вот вам свеча, держите ее и ведите нас в вашу спальню. Там, под кроватью, у вас шкатулка, а в шкатулке четырнадцать тысяч; десять из них — ваше наследство от бабки, а четыре… кажется, вам их дал откупщик Себыкин, в надежде через вас уговорить вашего мужа погасить дело о насильственной смерти еврея-шинкаря. Вы могли бы смело взять эти деньги; еврея… по ошибке… придушил не Себыкин, а мы… за один донос. Пожалуйте, идем… да держите свечу; она падает у вас…» Подкованцева, чуть жива от ужаса, провела грабителей в спальню, где мирно почивали ее дети, и выдала заветную шкатулку. Березовский весьма вежливо поблагодарил, еще раз попросил не тревожиться по пусту, беречь себя, и ночные гости, выехав со двора, умчались. Подкованцева, рыдая, упала перед киотом. Грабители проскакали верст семь, своротили с большой дороги в овраг, проехали оврагом версты две и направились к уединенной корчме, стоявшей на перекрестке двух проселков, у леса. Корчмарь-еврей впустил их в чистую жилую избу. Грабители зажгли свечу, заперли и стали считать и делить деньги. Вдруг на большой дороге раздался заливистый, знакомый им звон колокольчика… Березовский прислушался и мигом погасил огонь. Прошло несколько минут. Колокольчик стал затихать; путники по большой дороге, очевидно, проехали далее. Но едва грабители хотели вновь зажечь свечу и кончить дележ, у корчмы раздался стук колес и храп остановленных лошадей. Долго стучались приезжие. Шинкарь прикинулся спящим, наконец отпер ворота. В избу вошел высокий, молодцеватый Подкованцев. Подъехав с подвязанным колокольчиком, он вынул спички и зажег стоявшую на столе свечу. Гости также притворились спящими. На вопрос: кто это? — струсивший еврей ответил — проезжие помещики. — Знаешь их? — Почем знать! — Буди их. — Еврей стал толкать гостей. Те встали. Начался спрос: кто вы, откуда, куда едете? Те вломились в амбицию, жалуясь на беспокойство и уверяя, что спали давно. — А зачем же вы вдруг погасили свечу, едва заслышали мой колокольчик? Я исправник! — Знаем, — сказали гости — что же вам нужно? — Ваши паспорта, господа. — Один из гостей вынул дворянское свидетельство. — «Здесь прописано имя и фамилия помещика NN, — произнес исправник: — а я его лично знаю, вы самозванец, — и потому, господа, шутки в сторону, прямо отвечайте, кто вы? Изба окружена сотскими; оставь нас, уйди!» — обратился Подкованцев к корчмарю. Тот вышел. Исправник сказал — отвечайте, кто из вас Березовский? признавайтесь, вам спасения нет. — Он вынул пистолеты и стал у дверей. Оба грабителя были щуплые, худощавые, невзрачные на вид. Подкованцев мог кулаком положить обоих на месте. Березовский взглянул на товарища, назвал себя и стал торговаться. Сошлись на четырех тысячах — сумма, которой именно не доставало исправнику до восемнадцати тысяч, на выкуп родовой деревеньки. Получив и со вздохом пересчитав деньги, он отпустил мнимых помещиков и, когда те уехали, сказал сотским: ну, ребята, можете расходиться, и здесь не удалось, — и направился домой. Он радостно объявил жене: — поздравь, сейчас накрыл Березовского, вот и деньги, — теперь наше дело в шляпе! — Как? — вскрикнула жена: — так и шкатулку отбил? — Какую? Никакой шкатулки у них не было! — Та рассказала, в чем дело. Едва Подкованцев сознался ей, какую дурацкую штуку с ним сыграл ловкий разбойник, исправничиха вскрикнула не своим голосом и грохнулась на пол… Муж бросился приводить ее в чувство; она была недвижима. Позвали уездного врача — горького пьяницу; тот повозился над нею, давал ей нюхать спирт, тер ей руки и ноги, подносил свечу к глазам, зеркало к губам и, наконец, объявил, что она умерла, вероятно от разрыва сердца, которым, по его мнению, она страдала. Подкованцеву обмыли, одели, положили на стол, и растерянный, измученный муж подумал — ну, мертвой не оживить; надо думать о живых, о детях! — велел запрягать лучшую свою тройку и снова бросился искать Березовскаго. Один из сотских, бывших у корчмы, догадался, что оттуда мог быть выпущен, пожалуй, по ошибке, сам Березовский, решил его выследить и, загнав лошадь, возвратился к обеду и объявил, что след заподозренного им Березовского направился к местечку А**, лежавшему невдалеке, у Днепра. Туда и понесся рассвирепевший исправник. Подкованцеву, между тем, вынесли в церковь на соседнее кладбище. Забулдыга псаломщик, дьяконский сын, изгнанный за пьянство и буйство из бурсы, был позван читать над покойницею псалтырь. — Не стану томить вас подробностями… Подкованцева оказалась в летаргическом обмороке — все слышала, чувствовала, но не могла очнуться, не могла встать. Ночью в церкви, среди чтения псалтыря, ей померещился стук в церковное окно. Чтец остановился, поднял оконницу. — Что тебе? — спросил он. — Пан пришлет, ранком, за казною; где ты ее зарыл? — Кому нужно? — спросил чтец. — Рыжего прислали: он и отроет. — А я? — Велено тебе читать, а он будто за картошкой на огород… говори же скорее. — Под вербою, в грядке луку зарыл, — ответил псаломщик. — Под какою? — У самой речки… Да ты скажи Рыжему, чтоб меня переменил; есть хочется и выпить бы. — Ну, скажу; ты однако не уходи, коли не пришлют другаго. — Прошел час. Псаломщик, очевидно, не вынес голода и жажды, погасил свечу и ворча сквозь зубы ушел и замкнул за собою церковную дверь. Подкованцева вылезла из гроба и, не помня себя от волнения, бросилась к городу. На дороге ее обогнал какой-то поселянин, на повозке, с мешками. Она его окликнула и доехала с ним к приятельнице, подруге по пансиону, жене аптекаря. Там она, через силу, рассказала второпях в чем дело. Аптекарша позвала мужа. Подкованцева была едва жива и все твердила: «скорее, скорее, берите заступ, молю вас, ройте!» — Аптекарь, честный, сердобольный немец, дал ей успокоительных капель, уложил ее в постель и поспешил, по ее указанию, на огород дьякона, где под указанной вербой, при помощи полицейских, и была найдена в целости шкатулка Подкованцевой. Березовский, как после оказалось, выпущенный из корчмы, где с товарищем начал было делить деньги, решился, впредь до более спокойного часа, спрятать шкатулку в самом городе, через псаломщика, состоявшего в шайке грабителей в качестве укрывателя награбленных вещей, а Рыжий, через которого он с пути прислал новую отмену своего приказа, был городской лавочник, исполнявший при шайке обязанность рассыльного и вестового. Шкатулку аптекарь успел выкопать ранее, чем Рыжий и его пособники, ждавшие, пока стихнет возня во дворе дьякона, успели ее перенести в иное место. В ту же ночь были арестованы: псаломщик — в кабаке, Рыжий — в квартире, при своей лавочке, а Березовский — на другой день, в местечке А**. Подкованцев убедился, что тарантас грабителей не въезжал в местечко, но что туда въехал, на возу с арбузами и дынями, человек, похожий на Березовского, в крестьянской свите и поярковой шляпе, очевидно, успев уже где-то сбыть и свой тарантас, и лошадей, и одежду помещика. «Где тут хорошая шинкарка?» — лихо спросил исправник, тоже переодетый, первого встречного обывателя местечка. Тот указал ему дальний двор. Оставя лошадей у околицы и зная сибаритские обычаи грабителя, Подкованцев вошел молодцем в шинок, пошутил с смазливой, румяною бабой-шинкаркой, потребовал корчик перцовки, выпил его, бросил на прилавок серебряный талер, и, утирая усы, козырем посмотрел на хозяйку. — «Ну, ночка была! — сказал он — заработали! а где сват?» — Шинкарка налила еще корчик водки. — «Где сват? пока вернется, пеки яичницу, жарь гуся! — произнес гость — надо справить магарычи»… — Шинкарка молча выглянула в окно на Днепр. «Знаю, купается, шельма — чистун!» — сказал гость и, бросив другой талер на прилавок, вышел на реку. Там он тотчас узнал в воде, среди пархатых, местных купальщиков, серые, наигранные глаза и острую мордочку Березовского. Последний также в подошедшем рослом, запыленном мещанине узнал своего врага — исправника и, будто продолжая купаться, пока его преследователь раздевался, шибко поплыл на другой бок Днепра, в кусты… Но к берегу от околицы уже подъезжала тройка исправника, с понятыми. Подкованцев поймал Березовского в воде за ногу, когда тот уже был готов ускользнуть в зеленые, безбрежные плавни за рекой. — К зиме Подкованцев купил задуманную деревню. Поймав Березовского, он все рассказал губернатору; деньги, поднесенные его жене, как потом уверяли, возвратил через начальство откупщику, а купцы, в благодарность за избавление от Березовского, сложились и предложили Подкованцеву, под вексель, недостающие для покупки деньги. Они по векселю, разумеется, не думали с него требовать долга. То были, говорят, иные времена и нравы; во всяком случае — фабула о бескорыстном полицейском чине в то время была возможна… Перед выходом в отставку, когда имение куплено уже было и семья Подкованцева там проживала, он сам навестил Березовского в губернской тюрьме. Свидание происходило при смотрителе острога. «Скажи, братец, как это ты пронюхал, что я уехал тебя искать, — спросил Подкованцев разбойника — а главное, как ты узнал, что у меня в шкатулке такая-то именно сумма?» — Никто сам по себе ничего! — ответил со вздохом Березовский, оправляя на себе кандалы — все в пособниках! — «Да кто же тебе помогал у меня-то? в моем-то исправницком доме?» — Бабы, ваше благородие, все оне; я перед тем две ночи ночевал у вас же, во дворе, одну в саду, а другую в такой это коморочке, около детской. — И нож был с тобою? — спросил исправник. — А уже как же это нам, мужчинам, без бритвы-то? — усмехнулся недавний душегуб.

-Читать-

В сборнике публикуются рассказы и повести русских писателей XIX–XX вв. — А. А. Бестужева-Марлинского, В. И. Даля, Д. В. Григоровича, А. П. Чехова, И. А. Бунина, В. В. Набокова и др., объединенные темой Святок. Н. С. Лесков дал одно из самых известных определений святочного рассказа: от него «непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера — от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец — чтобы он оканчивался непременно весело… он должен быть истинное происшествие!». И вместе с тем «пестрота» сюжетной и философской наполненности святочных рассказов свидетельствуют об отсутствии строгих канонов: произведения, включенные в данное издание, демонстрируют разнообразие авторских подходов к святочной тематике.

Смирнов-Русецкий "Дозор ангелов", 1920-ые

@темы: Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы), Haunted

---

К.Е. Корепова "Русские календарные обряды и праздники Нижегородского Поволжья"

[The Highgate Vampire]

Ряженье в "покойника" в Нижегородском Поволжье

Ряженье было непременным развлечением молодежи в святки. Особый интерес представляет документ XVII в. - челобитная нижегородских священников патриарху, в которой среди затей "затей бесовских", которые "творят" нижегородские жители в святки, описывается и ряженье: "И делают гсдрь лубяныя кобылки и туры и оукрашают полотны и шелковыми ширинками и повешивают колоколцы на ту кобылку, а на лица своя полагают личины косматыя и зверовидныя и одежду таковую ж, а созади себе оутверждают хвосты, яко видимыя беси, <...> и сим гсдрь образом не токмо по домох, но и по оулицах града и по селом и по деревням ходяще..."
Мир мертвых в ритуале ряженья представлен, прежде всего, масками "смерти" и "покойника". "Смерть" старались изобразить страшной, иногда делали непомерно большой ("садится парень на плечи другому, берет косу"). Главным отличительным признаком смерти был белый цвет. Иногда использовали настоящую "смёртную одёжу", приготовленную по обычаю пожилыми людьми для себя. "Нарядятся вон смертно. Вон старик Осип у нас был. Смертно платье нарядит, лапти обует и всё. И пойдем в Липовку. А чё говорили? - По матерному матерились. Я не пела частушек, у меня плеть была".
Иногда "смерть" ходила с косой или серпом, но обязательным атрибутом ее был жгут из скрученной соломы, кнут, или плеть, ремень, которыми она стегала всех встречных: "жгут совьют, хлестали девок-то", "смерть ходила с нагайкой". "Представьте себе, - писал корреспондент "Нижегородских губернских новостей" [НГВ, 1890, №2], - фантастическую картину: ночью <...> бегают закутанные белые фигуры и при этом вооруженные жгутами; замогильные тени при первой встрече <...> набрасываются и немилосердно хлещут своими жгутами встречного". Иногда "смерть" хлестала веником: "У нас сосед зуб из картошки вырежет, возьмет серп, веник и ходит по домам. Всех пугает, веником попарит березовым".
На беседках "смерть" или сопровождающие ее парни (они не были ряжеными) заставляли девушек кланяться. "Смерть" сохраняла молчание - знак принадлежности "иному" миру. В нижегородском ряженье представлен и другой признак представителей мира мертвых - слепота: в Ардатовском р-не (с. Личадеево) при "похоронах покойника" за гробом шли "старухи" с завязанными глазами.
Если маска "смерти" распространена преимущественно в северных заволжских районах, то "рядить покойника" было принято повсеместно. В отличие от "ходячей смерти", "покойник" обычно изображался лежащим в гробу. Рядился им, как и "смертью", мужчина, делали также чучело покойника. В маске "покойника" не важен был костюм, здесь главным атрибутом являлся гроб. В Заволжье, как и в случае ряженья "смертью", иногда использовали настоящий гроб - колоду, приготовленную кем-либо из стариков себе. Но чаще в качестве гроба использовалось корыто, или просто "покойника" клали на доски, возили его на санках. Разыгрывалась типичная для русской традиции сцена проводов/похорон "покойника, однотипная с северной игрой в "Умрана": "покойника" несли или везли по деревне, "старухи" вопили, обязательно в среде провожающих был "поп", который размахивал кадилом-ошметком, нецензурно ругался - "отпевал". "Покойника" приносили в избы, где проходили девичьи беседки, и кто-либо из главных организаторов "похорон", обычно один из парней, которые "таскали" гроб, заставлял девок целовать покойника - "прощаться" с ним. "К "покойнику" подводили - целуй, а у него шильце тоненькое. Которым даст поцеловать, а котора визгнет, отскочит"; "волокут девок в рыло целовать или даже в "шишку". Игра в "покойника", как и другие святочные игры, обязательно включала эротический элемент (укол, целование "шишки"). В конце игры "покойник" оживал: вскакивал, гонялся за девками. Если "таскание покойника" по деревне, особенно на юге области, было веселой шуткой и вызывало бурный смех, то сцена прощания всегда вызывала еще и страх. "Потом парни приносили "покойника". Нарядят какого мужика или парня, зубы ему из картошки сделают, глаза - из бумаги. Страшный! И девок подводят к нему целовать его, прощаться, значит. А страшно так, но пойдешь". В Чкаловском р-не над "покойником" приговаривали: "Покойник, покойник, умер во вторник, в среду година, четверг сорочина".
Ряженье "покойника" и "похороны" его в южной части области входило, помимо святок, в другие обрядовые комплексы - "похороны Костромы", "похороны Кузьмы-Демьяна", но покойника в них изображало чучело, и, соответственно, сцены оживления не было, а сцена прощания разыгрывалась сходно со святочной. "Похороны покойника" здесь включались также в свадебное ряженье, и в этом случае роль покойника могла играть женщина.

Ритуальные святочные бесчинства в Нижегородском Поволжье

Ритуальное бесчинство, или поведение вне рамок дозволенного в обычной жизни (антиповедение), в народной культуре связано с мифологическими представлениями о периодическом "старении", "ветшании" года, накоплении деструктивных элементов в мире в кризисный период. "Период святок являет картину деструкции, временного хаоса, необходимого для последующего обновления мира и установления новых связей и отношений". Формой выражения "временного хаоса" является и ритуальное бесчинство. На Нижегородчине оно было приурочено в основном к святкам и обозначалось повсеместно термином "озоровать", а в Заволжье еще и термином "кудесить/кудеса", т.е. так же, как и ряженье. Организаторами и участниками бесчинств были обычно молодые парни, часто ряженые (отсюда совпадение терминов). Бесчинства совершались как в избе (шум, разбрасывание мусора, прятанье вещей и т. п.), так и на улице, в последнем случае не обязательно ряжеными.
Бесчинства проявлялись в нарушении обычного состояния пограничных локусов дома (окон, двери, печной трубы, ворот). Самой распространенной формой этого рода было заваливание дверей в доме: их подпирали снаружи, чем-нибудь заваливали (устраивали баррикаду у дверей), засыпали вход снегом. "Озоровали... Приперли меня, дак не могла вылезти, разваливали соседи: все дрова поваляли на мост, на крылец, чтобы дверь не открывали"; "нам наклали <дров у двери> до крыши и сверху елочку воткнули" - таковы типичные рассказы о бесчинствах данного рода. В Заволжье дверь обычно замораживали: "Который раз зальем старух. Снегу намешаем в воду. Они встанут и не знают, как выйти: "Ой, опять лешовы сучки, опять залили! Иди ко мне, открой али выруби, меня сегодня залили!" - в окошко стукают. Старухи караулили, все ночи не спали".
Другая форма бесчинства - нарушение обычного положения хозяйственных предметов. Самой частотной формой из этого типа бесчинств было разрушение поленницы дров, растаскивание бревен: "поленицы дров к соседу под дверь перенесут", "на крышу аж двухметровые бревна бросали", на крышу забрасывали и козлы. Так же часто встречается в описаниях и перемещение саней: их увозили к соседу, спускали в овраг, свозили в одну кучу и связывали оглобли.
Одной из форм бесчинств было пугание хозяев дома. Пугали шумом: "к пробою привяжут нитку и дергают, побрякивают", "через окошко палку просунут в подпол и стучат по полу", с улицы подвешивали картофелину к окну, и она стучала о стекло, или просто били чем-нибудь по стенам дома ("поддавали гороху"): "поленом били об угол избы, даже у старух иконы падали".
Пугали "смертью": обычно из тыквы делали страшную "рожу" (вырезали "глаза", "рот" со страшными зубами, внутрь вставляли зажженную свечу), прикрепляли тыкву к палке, выставляли у окна дома, потом стучали в окошко, чтобы хозяева выглянули. "Озоровали, пугалов всяких делали. Головяшку какую-нито, кокошку, она святится - горит, горит, горит... Бабы в окошко выглянут - видят огонек. Мертвецов делали. Голову в окошко ставили: чугунок худой найдем, повесим на палку, обвяжем... ну, и сунем в окошко-то. И "караул, караул!" А если у кого недавно умер!? Но после ругали: не надо к таким людям, у кого горе такое - и ставить не надо". В Варнавинском районе делали чучело: брали сноп соломы, надевали "рубашки мужицки", шапку, зубы из редьки делали, "мукой рожу набеливали", привязывали к дощечке и тоже выставляли у окон. В Воротынском районе рядили для того же "мертву ногу": палку обертывали онучей, прикрепляли лапоть и выставляли с улицы у окна. Интересно, что в нижегородских быличках сходно пугает человека "нечистая сила" - он видит идущую за ним лошадиную ногу.
В единичных случаях отмечено раскатывание колодца, замазывание ворот дегтем, увод скота со двора, воровство вещей и сваливание их в одну кучу. "Однажды парни выволокли на дорогу телегу - прицеп от трактора, и побросали туда вещи, собранные со всего села: санки, ведра, лыжи и др. На другой день люди разбирали кучу". В Ковернинском районе озорством было публичное извещение разными способами о любовных связях односельчан. Характерен в этом отношении рассказ жителей д. Вязовка: "Баловались сильно. <...>. А один у нас дружил с одной. Максим Платов с Катей Варнаковой. Она забеременела. А брать-то не стал замуж. А у него тес был напилен, дом крыть. Они взяли да в две тесины ночью от его-то крыльца да к ее-то крыльцу весь тес выложили". Заметим, что "связывание" ("канат тянуть", "телефон") в Ярославской области входило в состав свадебной обрядности: после просватанья веревку (ленту) протягивали между домами жениха и невесты.
Озорство воспринималось как положенное в святки, как ритуальная данность и не наказывалось. Как выразилась одна из информантов, "теперь за чудеса лет пять бы дали, а раньше ничего не было". Итак, в Нижегородском Поволжье были известны все виды бесчинств, характерные для русской и шире - славянской традиции.

"Замыкание колодца"

Популярнейшее у русских гадание, известное также в Полесье, на Нижегородской земле распространено повсеместно и имеет несколько разновидностей. Простейшая форма, возможно, начальная, включенная в комплекс поверий о духах-хозяевах: замыкали на ночь замком реальный колодец, ключ клали под голову, чтобы во сне увидеть суженого. В Шахунском р-не считали, что утром колодец необходимо разомкнуть до того, как кто-нибудь пойдет к нему за водой, иначе "черт привяжется и утащит". Возможно, черт здесь совместился с хозяином воды, он выходит ночью и до начала дня должен вернуться в свой локус. В Городецком р-не говорили, что если не отомкнуть вовремя колодец, то из колодца уйдет вода, то есть хозяин покинет свое место или накажет. В ряде мест области безотносительно к гаданию существовал запрет запирать колодец.
В большинстве вариантов произошло метонимическое замещение колодца частью воды из колодца. Замыкали в доме реальное ведро с водой: вешали замок на дужку или запирали замком дужки двух ведер, ключ клали под голову. Еще одна разновидность: замыкали ведро с водой, ключ клали под голову. Но еще в дополнение делали из лучин колодец, в него ставили стакан с водой. Вариант единственный, он отразил замену в обрядовой практике реального колодца, во-первых, ведром с водой, а во-вторых, его изображением, в котором в то же время сохраняется реальная вода.
Редкий вариант: из лучин делали колодец, ставили его под кровать, в него помещали блюдце с водой. Колодец обычно делали из лучин и щепок. Он мог быть из нескольких "венцов" ("из сорока лучин"), и в этом случае его помещали под кроватью или рядом с постелью. Чаще колодец был еще более абстрактным - состоял из четырех лучин, сложенных квадратом (то есть имел один "венец"), в этом случае его клали под подушку, вода отсутствовала совсем. Здесь произошло полное замещение реальных вещей их символами. Данный тип по частности употребления стоит на первом месте. Встретился единственный вариант, в котором колодец лепили из воска. Записан вариант гадания с замыканием колодца, где произошла замена сосуда с водой, а соответственно мотивации призыва: замыкали рукомойник, а звали суженого прийти умыться.
Таким образом, в нижегородской традиции представлены разные стадии трансформации гадания: замены реального колодца символическим изображением его (из щепы, воска) и метонимические замены содержимого колодца (вода в ведре, рукомойнике, блюдце). Своеобразная метонимическая замена колодца встречается в районах Поочья: там гадающая девушка откусывала щепочку от реального колодца и клала ее под подушку, так же призывая суженого прийти поить коня.
"Замыкание колодца" сопровождалось соответствующими приговорами-просьбами: "Суженый, ряженый, приходи ко мне в колодец за водой!", "...будешь коня поить, приходи ко мне ключа просить!", "Суженый, ряженый, приходи ко мне наряженный ключа просить, коня поить!", "...приходи коня поить, ведро просить!", "...поедешь в дорогу, приезжай ко мне за ведром коня поить!", "Молодец, молодец, приди, открой мне ведро с водой!"

Взято у Нави

+Обряд греть покойников+

+Пропп "Русские аграрные праздники"+

+Коровья смерть+

@темы: обряды и традиции, поверья и приметы, Библиотека Вампира с Хайгейта

---

Образы на соборах, церквях и домах

[The Highgate Vampire]

-Букраний-

+Альбом+

Маска с изображением черепа жертвенного быка с VII века и до н.э. являлась элементом культовой символики во времена античности. Она использовалась для украшения культовых построек, гробниц и алтарей.
С III века до н.э. маски с изображениями жертвенного быка стали объединять растительными гирляндами. Такими ленточными рельефами декорировали фризы храмов и общественных зданий. Иногда к орнаменту добавлялось рельефное изображение кувшина с одной ручкой (ойнохоя), использовавшегося в ритуалах жертвоприношений для разлива вина и нектара. Отличительным признаком ойнохои от других сосудов является горлышко, имеющее три стока (одно в обычном месте и два по бокам), что создавало удобства виночерпию при разливании вина. Изображение такого кувшина, склоненное несколько вперед, помещали над гирляндами между букраниями, что как бы символизировало начало праздника.
Необычное объединение в орнаментальной композиции черепа животного с пышной растительной гирляндой и кувшином явилось отражением ритуала жертвоприношения, где смерть соседствовала с яркими красками праздничного зрелища.
Букраний, соединенный гирляндами, был излюбленным орнаментальным рельефом и в период итальянского Высокого Возрождения.
Скочилов "Маскароны Петербурга"

Sheela-na-gig

+Небольшой альбомчик+

Sheela-na-gig - это барельеф или скульптура изображающий женщину, которая растягивает свою вагину. Такие барельефы можно найти на английских и ирландских церквях, относящихся к раннему средневековью. Считается, что традиция украшать церкви такими изображениями зародилась во Франции и Испании, а в Англию ее завезли норманы. Существует множество теорий, объясняющих происхождение такой не совсем обычной фигуры (по крайней мере, внутри церкви как-то не рассчитываешь ее встретить). Некоторые исследователи полагают, что таким образом проявилось влияние язычества на христианство, а sheela-na-gig - это древняя богиня или же символ плодородия. Другие же считают ее христианским предупреждением против похоти и прелюбодеяния. Мол, посмотрите, люди добрые, какая гадость этот ваш секс. Неужели вам еще хочется им заниматься? При этом интересно, что современные феминистические организации нередко берут sheela-na-gig на вооружение в качестве символа женской силы. Так же есть версия о том, что в этом изображении переплелись Эрос и Танатос. Растягивая вагину, женщина как бы призывает нас вернуться туда, как в могилу. Как бы то ни было, но барельеыф sheela-na-gig заставляют задуматься. Большую коллекцию можно посмотреть на этом сайте. Википедия

найдено у b-a-n-s-h-e-e

Mouth puller

+Галерея+

Кривляка в Средневековье размещался над дверьми и окнами, отпугивая от здания злых духов.

Green man

+Галерея+
-Читать книгу о Зеленом человеке-

Б. Карран "Предания о лесном духе природы. Мифология кельтов":
Эта захватывающая книга посвящена древнему образу Зеленого Человека, который исстари почитался на Британских островах, - "тысячелетнем" очаге кельтской культуры. Боб Карран прослеживает трансформацию этого божества с древности до наших дней, изучает его значение в средневековом мире и развитие в современном. Автор также исследует психологический аспект образа и, используя различные источники, его влияние на мировые культуры.
Основное внимание Карран уделяет историческому и фольклорному материалу: рассказывает о праздничных церемониях и других формах почитания Зеленого человека в Европе. Кроме того, автор исследует аналогичные образы в неевропейских культурах. Он делает вывод о том, что в коллективном бессознательном человечества содержится мощный универсальный архетип животворящей природной силы.

Материал о Зеленом человеке из Википедии:

Зелёный человек (англ. Green Man) — мотив в искусстве раннего Средневековья, скульптура, рисунок или иное изображение человекоподобного лица в окружении из листьев или как будто сделанного из них. Ветви или лозы могут прорастать в нос, рот, ноздри или другие части лица, и эти побеги могут нести на себе цветы или фрукты. Обычно используется как декоративный архитектурный орнамент. Зелёные люди часто встречаются на резьбе в церквях и другие зданиях (как светских, так и церковных). «Зелёный человек» также является популярным названием английских пабов; также это название часто используется в гостиницах, в которых зачастую имеются изображения зелёного человека в полный рост (а не только лицо, как обычно).
Мотив «зелёного человека» имеет множество вариаций. Будучи найден во многих культурах по всему миру, зелёный человек часто отождествляется с вегетативным божеством природы, появляющимся в разных культурах на протяжении веков. В первую очередь это интерпретируется как символ возрождения, означающий начало очередного цикла роста растений каждой весной. Некоторые учёные полагают, что мифологический образ зелёного человека развивался независимо в отдельных традициях древних культур и превратился в широкий спектр примеров, найденных на протяжении всей истории в разных местах земного шара.
Типы
Фитцрой Реглан ввёл термин «Зелёный человек» в своей статье 1939 года «Зелёный человек в церковной архитектуре» в The Folklore Journal. До этого момента некоторые исследователи объединяли или связывали его с фольклорным персонажем «Джек в зелёном».
Как правило, упомянутые в работах по архитектуре резные изображения зелёного человека в виде лиственных голов или лиственных масок могут иметь различные формы — как натуралистические, так и декоративные. Самый часто встречающийся мотив — изображение лица человека, выглядывающего из плотной листвы. Некоторые головы могут иметь листья на волосах, иногда также зелёные бороду и усы. Часто листья или побеги листьев показаны растущими из открытого рта, а иногда даже из носа и глаз. В наиболее абстрактных вариантах резьба, на первый взгляд кажется просто стилизованными листьями, лицевой элемент же становится видимым только при ближайшем рассмотрении. Лицо почти всегда мужское, «зелёные женщины» редки. Тем не менее, найдены изображения «зелёных» кошек, львов и демонов. На надгробиях и другие памятниках человеческие черепа иногда изображены с прорастающими на них виноградными лозами или другими растениями — по-видимому, как символ воскресения (пример такого надгробия есть в Шеббере, графство Девон, Англия).
Образ зелёного человека появляется в изображениях во многих формах, однако есть три наиболее распространённых типа:
the Foliate Head — голова, полностью покрытая зелеными листьями.
the Disgorging Head — растительность растёт изо рта.
the Bloodsucker Head — ростки растительности произрастают изо всех отверстий лица.
Зелёный человек в церковной архитектуре[править | править вики-текст]
Внешне зелёный человек кажется языческим символом, возможно — духом рождаемости или природы, похожим на так называемого вудвуза (дикого лесного человека, персонажа средневекового фольклора), и всё же его изображение, вырезанное из дерева или камня, часто создавалось в церквях, часовнях, монастырях и соборах — примеры подобного можно обнаружить до начала XX века. Самый ранний пример изображения зелёного человека (с листьями, растущими изо рта) обнаружен в Сент-Абре, Сент-Хиллари-ле-Гран, и датирован 400 годом нашей эры.
Для современного наблюдателя старинная (романская и средневековая) резьба часто предстаёт в жутком или сверхъестественном образе. Это аргумент иногда приводится для указания жизнеспособности зелёного человека, который сумел «выжить», будучи символом из дохристианских традиций, несмотря ни на что, и в то же время может отражать политику христианства того времени: чтобы не отчуждать новообращённых, ранние христианские миссионеры часто принимали и адаптировали местных богов, иногда превращая их в святых.
Поздние вариации на тему зелёного человека
В эпоху Возрождения сложные вариации на тему зелёного человека, часто с головами животных, а не человеческими лицами, появляются во многих произведениях искусства, кроме резьбы (в том числе манускриптах, металлообработке, экслибрисах и витражах). Они, скорее всего, использовались для исключительно декоративного эффекта, а не отражали какие-либо глубоко укоренившиеся убеждения. Швейцарский гравёр Нума Гийо создал экслибрис, изображающий зелёного человека в мельчайших деталях. Он был закончен около 1887 года.
В Британии образ зелёного человека возродился в XIX веке, став популярным среди архитекторов неоготического направления и времён движения искусств и ремёсел, когда он создавался в качестве декоративного мотива в и на многих зданиях, как религиозных, так и светских. Американские архитекторы подхватили этот мотив примерно в то же время. Зелёный человек также «путешествовал» с европейцами, которые колонизировали мир. Многие его вариации могут быть найдены в неоготической викторианской архитектуре. Он был очень популярным среди австралийских каменщиков, ввиду чего его можно найти на многих светских и религиозных зданиях в этой стране.
Современные изображения
Образ зелёного человека возрождён в наше время и используется художниками всего мира в самых разных направлениях и вариациях. Среди них английский художник Пол Сивелл, который создал уайтфилдского зелёного человека — резьбу по дереву на мёртвом участке живого дуба, изображающую голову; Дэвид Эвелей, английский садовый дизайнер, который создал пенпортский «тысячелетний лабиринт» зелёного человека в Повисе, Уэльс (крупнейшее изображение зелёного человека в мире); замбийский скульптор Тоин Адамс (Тоуни Грей), которая создала скульптуру из дерева зелёного человека 12 м высотой в Бирмингеме, Великобритания (крупнейшая свободно стоящая скульптура зелёного человека в мире), а также скульптор М. Дж. Андерсон, который создал мраморную скульптуру под названием Зелёный Человек.
Среди других — Джейн Брайдсон, австралийский художник Марджори Басси, американский художник Моника Ричардс и английский фэнтези-художник Петер Праковник, чья работа появилась в ряде СМИ.
Американский художник Роб Джузак развивает в своём творчестве тему зелёного человека как духовного покровителя Земли и изобразио его качающим планету в колыбели; художница Дороти Боуэн создала картину в виде шёлкового кимоно под названием Greenwoman («Зелёная женщина») — как выражение женского аспекта легенды.
Зелёный человек и различные вариации на его тему часто встречаются в современной литературе направлений фэнтези и научной фантастики.
Символы
Предпринимались попытки провести параллели между образами зелёного человека и различных божеств, таких как британское кельтское божество Луд, также известное как Ноденс. Многие считают его образ связанным с месопотамским Таммузом, который считается символом торжества жизни над зимой и смертью, Осирисом, Одином и даже Иисусом, а также с более поздними фольклорными и литературными персонажами, такими как короли Дуб и Падуб.
Изображение, внешне похожее на зелёного человека, в виде частично лиственной маски в окружении вакхические фигур, находится в центре серебряного подноса IV века из милденхалльских сокровищ, найденных на римской вилле в Саффолке, Англия; маска, скорее всего, представляет Нептуна или Океана, а растения являются водорослями.
Мифические фигуры, такие как Илия в иудаизме и Хизр, мистический пророк вечной жизни, в исламе, Цернунна, Сильван, Derg Corra, Зелёный Георгий, Джек в зелёном, Джон Ячменное Зерно, Робин Гудфеллоу, Зелёный Рыцарь, как иногда утверждается имеют общее происхождение от образа зелёного человека; также есть предположения, что история Робина Гуда была рождена из того же самого мифического образа. Более современное воплощение можно найти в Питере Пэне, который входит в цивилизованный мир из «Нетландии» одетым в зелёные листья. Даже Пер Ноэль («Отец-Рождество»), который часто изображался облачённым в одежды из плюща на ранних изображениях, может выступать в качестве духа леса.
Зелёный рыцарь из поэмы Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь является монстром, но при этом и наставником сэра Гавейна, принадлежащим дохристианскому миру, который кажется антагонистом, но в конце концов оказывается в гармонии с философией христианства.
В германских странах, таких как Германия, Исландия и Англия, изображения зелёного человека могут быть вдохновлены божествами, такими как Фрейр или Один, так как оба они имеют многие атрибуты, позже воплощённые в образе зелёного человека, распространившегося по всей Европе.
Этимологические исследования Университета Уэльса, предметом которых были имена кельтских богов и богинь, показывают, что кельтское божество Виридиос имеет имя, означающее «Зелёный человек» как в кельтском языке, так и в латинском.
Зелёный человек за пределами Европы[править | править вики-текст]
В своей книге The Green Man Майк Хардинг приводит примеры подобных фигур на Борнео, в Непале и в Индии; самой ранней из них является лиственная голова, датируемая VIII веком, в джайнистском храме в штате Раджастхан. Также отмечается, что головы из Ливана и Ирака можно датировать даже II веком, а также что есть раннероманская лиственная голова, датируемая XI веком, в тамплиерской церкви в Иерусалиме. Он предполагает, что символ, возможно, возник в Малой Азии и был позже перенесён в Европу, «путешествуя» в виде резных каменных изображений.
Том Читем, авторитет в области исламского мистицизма, отождествляет с зелёным человеком Хизира из эзотерического суфизма. В своей книге о работе Генри Корбина и других, касающейся мусульманского святого XII века Ибн Араби, он развивает идею «Зелёный человек/Хизир» как принцип посредника между духовным и физическим миром.
В одной из своих ролей древнеегипетский бог Осирис предстаёт как божество зерна и обычно изображается с зелёной растительностью на лице, что олицетворяет возрождение и восстановление. Контейнеры почвы в форме Осириса, сажаемого вместе с семенем («Кровати Осириса»), найдены в некоторых могилах эпохи Нового Царства. Вырастающее зерно подразумевало возрождение покойного.
Другими богами, изображаемыми зелёными, были тибетский Амогха-сиддхи и ацтекский Тлалок.

+Духи деревьев+
+Гаргульи+
+Скелеты+

запись создана: 29.06.2011 в 20:04

@темы: обряды и традиции, история скульптуры, Библиотека Вампира с Хайгейта, Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти)

---

Скелеты из света

[The Highgate Vampire]

А новогоднее настроение нам будут создавать творения двух фотографов.

+Альбом+

Финский фотограф Янне Парвяйнен (Janne Parviainen) работал над серией Light Painting 4 года. Что примечательно, в своей работе Янне использовал только фотоаппарат и светодиодные фонари.

+Альбом+

Американский дизайнер Даррен Пирсон (Darren Pearson) создает фотографии и гифки, на которых запечатлены световые граффити о жизни скелетов. Световыми рисунками, создаваемыми источниками света перед фотокамерой, сейчас уже никого не удивишь, но то, что делает Даррен Пирсон, заслуживает отдельного внимания. Особый интерес представляют его скелеты, жизнь которых он запечатлел в серии фотографий. Cветографика, лайтпейнтинг, люминография, светограффити - все эти термины обозначают технику рисования светом при фотосъемке. Фонарик, зажигалка или другой источник света - это кисти и краски художников света, а воздух - холст. Ну и конечно необходим фотоаппарат с настройкой длинной выдержки. При помощи камеры с длинной выдержкой и разноцветных лампочек получают удивительные картины, нарисованные светом. Даррен Пирсон запечатлел жизнь скелетов.

@темы: творчество на тему

---

Праздничный пост

[The Highgate Vampire]

Поздравляем всех наших читателей с наступающим Новым годом. Спасибо, что вы продолжаете быть с нами и делиться своими открытиями!

Для создания таинственно-праздничного настроения хочется поделиться одним латышским мультфильмом, который в детстве даже немного пугал моментами.

Kaķīša Dzirnaviņas

Жил-был белый котик. У него была мельница, три дочери, помощники-гномы. Пришло время выдавать дочерей замуж. Для приданного нужны были деньги и он взял кредит под залог мельницы сроком на год. Кредит был взят через черного кота (который на самом деле мечтал отобрать мельницу себе) у самого дьявола.
В этом своеобразном мультфильме причудливо переплетаются сюжет "Короля Лира" Шекспира, народные песни, цитаты из стихов латышских поэтов и религиозные мотивы. По мотивам сказок Карлиса Скалбе.

@темы: администраторское, кинематограф

---

Похороны на Тибете

[[Тихий Демон]]

Тибет - это край, где нет ни кладбищ, ни отдельных могил. исключение - надгробный курган царя Сронцзан Гамбо и нескольких его потомков. забальзамированные мощи покойных далай-лам и панчен-лам хранятся в золотых ступах, украшающих молельные залы ламаистких святилищ. в остальных же случаях похороны в Тибете означают не "предание земле", а "предание небу". это таинство совершается на огромном валуне в окрестностях Лхасы, неподалеку от монастыря Сера.
Тело, завернутое в белую ткань, доставляют туда перед рассветом. Зажигают костер из сухих листьев, политых смесью ячьей крови и масла. Столб дыма привлекает гигантских грифов, которые тут же слетаются с окрестных гор. профессиональные "расчленители трупов" рассекают тело надвое - от темени до копчика. пернатым хищникам дают выклевать обе половины черепа, скармливают им внутренности покойника, затем мясо и, наконец, истолченные и смешанные с тестом кости. на мокром от утреннего тумана камне остается лишь несколько кровавых пятен. насытившиеся грифы тяжело взмахивают крыльями и улетают. Раз от умершего ничего не осталось - значит он благополучно переселился на небо...
по материалам "Вознесения в Шамбалу" В. Овчинникова.

-Отрывок из отчета путешественника-

Весь рассказ о путешествии
Выехали из города и сразу начались подъемы и спуски, причем спуски гораздо короче, т.е. мы все время двигались вверх. Вот и первый перевал. Прервал, это когда ты долго едешь вверх и останавливаешься на вершине, там всегда есть люди, которые что-то продают, жгут траву, вешают флажки или просто околачиваются. Наверху стоял какой-то туман и дымка с ароматным запахом, несколько машин туристов или местных. Дым шел из ступ, в которые нужно было совать пучки травы. Трава продается тут же. По обе стороны дороги возвышались скалы, сплошь увешанные и даже устланные разноцветными флагами, и разрисованные яркой белой краской. Рисунок простейший – лесенка, две вертикальные палки и несколько перекладин. Вопросительный взгляд на Павла. Оказывается, это место похорон, но в Тибете мертвые не должны находиться ниже живых, поэтому родственники затаскивают усопшего как можно выше на скалу, раздевают, рубят на кусочки и раздают птицам, затем спускаются вниз и рисуют на скале лестницу, по которой душа мертвеца быстренько добирается до небес. По обычаям буддистов, это такой же праздник, как и день рождения. Когда я размышлял над этим, в голове проскочила ассоциация с песней «Лестница в небо» группы Лед Зеппелин, но как потом выяснилось, ничего общего в тексте с небесными похоронами не было. Да, и еще флажки. Они и создают праздничную обстановку. Веревка, на которой они пришиты может иметь разную длину, на каждом флажке черными чернилами написана молитва, флажок колышется на ветру, это значит тот, кто его повесил – молится. Все просто. Человек приезжает на перевал, где был предан небу его родственник, покупает пучок травы и сует его в ступу, трава горит, дым поднимается в небо, это ритуал поминовения.
*
Так, теперь по плану сувениры. Двигаюсь потихоньку, магазины на каждом шагу, все зазывают, хвастают эксклюзивом. По мелочам кое-что купил, четки, пару амулетов, еще чего-то, не помню. В одной лавке оказался один и спросил, есть ли у него, черепушки, показал кольцо, чтобы ему было понятно. Продавец посмотрел и завертел головой, таких нет, затем как будто что-то вспомнил, полез в ящик разукрашенный драконами и достал продолговатое блюдце. Показал мне и жестами комментирует, мол, это можно использовать как пепельницу или тарелочку. Я взял в руки и понял что ЭТО такое. Настоящая крышка от настоящего черепа, хорошо выделанная, судя по размерам, детская. А что вы хотели? Просили черепушку? Нате. Отказался, конечно, представляете, кто-то ее носил лет десять, а теперь я туда пепел стряхивать буду.

-Небесные похороны в Ларунг Гар, Тибет-
Рассказ от Надежды Кайданенко
+Альбом+

Тибетские небесные похороны — древняя тибетская традиция. После смерти человека долго отмаливают, в среднем от 4-х дней до двух недель. Приглашают Лам домой или провозят тело человека по святым местам поблизости, прежде чем предать его захоронению. Конечно, к тому времени тело уже начинает разлагаться, как раз и птицы-падальщики его легче съедят.
Платформа для небесный похорон в Сертаре— самая большая в Тибете. Сюда съезжаются семьи со всего Тибета. Это место считается наиболее благоприятным для похорон. В день могут быть преданы обряду не более 20-ти тел.
Церемония не могла очень долго начаться и оттягивалась, так как зрителей собралось слишком много. Это был день поминовения усопших в Китае, праздничные выходные дни, экскурсия в Сертар, да еще с небесным похоронами, китайский туристов собралось человек 300. Грифы долго не спускались, тк люди ходили туда-сюда, занимая привычные грифам склоны горы.
Я думала, такое столпотворение вызовет недовольство местных. Каким же было мое удивления, когда я раза три слышала разговоры среди тибетцев, приехавших хоронить родных: «Вот это повезло! Вот это благословение! Столько людей пришло смотреть! У него будет счастливое перерождение!»
Родственники сперва совершают коры вокруг буддистской ступы. Потом, кто в чем, кто в ткани, кто в сундуках, приносят тела умерших. Территория, где тела расчленяют завешивается двухцветным желто-синим полотном. Только родственники мужчины остаются смотреть за процессом в месте, где лама подготавливает тела к преданию небесному захоронению. Ничего страшного невидно, кроме того, как голова ламы движется, орудуя ножом. Я думала, что тела разрезают на части и отделяют. Оказывается, здесь не так. Тело разрезают, но сохраняют его целостность, то есть все лежит рядом, издалека кажется, что и не разрезано вовсе. Волосы с головы снимают. Тела лежат лицом к земле, руки вытянуты вперед. Грифы не спускаются без команды. К тому моменту, как полотно должно быть снято, грифы уже на подходе. Буквально две секунды: поднятие полотна, и вот грифы накинулись, видно только птиц.

В Тибете принято посещать такие места в обычное время, без повода. Считается, что это полезно для тренировки ума, чтобы лишний раз задуматься, а также, чтобы душа, когда придет ее час, не боялась этого места. Тибетцы даже перекатываются на таких разделочных камнях на спине с бока на бок. Считается, что если ты перекатился один раз, это добавит тебе год жизни.
Тибетские небесные похороны — древняя тибетская традиция. После смерти человека долго отмаливают, в среднем от 4-х дней до двух недель. Приглашают Лам домой или провозят тело человека по святым местам поблизости, прежде чем предать его захоронению. Конечно, к тому времени тело уже начинает разлагаться, как раз и птицы-падальщики его легче съедят.
Платформа для небесный похорон в Сертаре— самая большая в Тибете. Сюда съезжаются семьи со всего Тибета. Это место считается наиболее благоприятным для похорон. В день могут быть преданы обряду не более 20-ти тел.
Церемония не могла очень долго начаться и оттягивалась, так как зрителей собралось слишком много. Это был день поминовения усопших в Китае, праздничные выходные дни, экскурсия в Сертар, да еще с небесным похоронами, китайский туристов собралось человек 300. Грифы долго не спускались, тк люди ходили туда-сюда, занимая привычные грифам склоны горы.
Я думала, такое столпотворение вызовет недовольство местных. Каким же было мое удивления, когда я раза три слышала разговоры среди тибетцев, приехавших хоронить родных: «Вот это повезло! Вот это благословение! Столько людей пришло смотреть! У него будет счастливое перерождение!»
Родственники сперва совершают коры вокруг буддистской ступы. Потом, кто в чем, кто в ткани, кто в сундуках, приносят тела умерших. Территория, где тела расчленяют завешивается двухцветным желто-синим полотном. Только родственники мужчины остаются смотреть за процессом в месте, где лама подготавливает тела к преданию небесному захоронению. Ничего страшного невидно, кроме того, как голова ламы движется, орудуя ножом. Я думала, что тела разрезают на части и отделяют. Оказывается, здесь не так. Тело разрезают, но сохраняют его целостность, то есть все лежит рядом, издалека кажется, что и не разрезано вовсе. Волосы с головы снимают. Тела лежат лицом к земле, руки вытянуты вперед. Грифы не спускаются без команды. К тому моменту, как полотно должно быть снято, грифы уже на подходе. Буквально две секунды: поднятие полотна, и вот грифы накинулись, видно только птиц.
В Тибете принято посещать такие места в обычное время, без повода. Считается, что это полезно для тренировки ума, чтобы лишний раз задуматься, а также, чтобы душа, когда придет ее час, не боялась этого места. Тибетцы даже перекатываются на таких разделочных камнях на спине с бока на бок. Считается, что если ты перекатился один раз, это добавит тебе год жизни.

Еще "небесных" похорон

-Тибетский лес мертвых-

+Альбом+

В этом священном лесу не охотятся и не собирают грибы. Лес принадлежит мертвым младенцам, чьи останки по сей день подвешивают на ветвях деревьев ради благополучной реинкарнации их душ. И это единственное место в Тибете, где сохранилась подобная практика похорон
текст и фото: Григорий Кубатьян ©

-Читать дальше-

От городка Боми, что в Восточном Тибете, дорога идет через мост, затем вдоль противоположного берега реки, ныряет между заборов деревни и, слегка изгибаясь, стремится на вершину поросшей лесом горы. Чем выше поднимаешься, тем сильнее с непривычки колотится сердце. Высота – около двух с половиной тысяч метров. Облака здесь висят низко и похожи на белые ватные клочья, застрявшие в горных расщелинах.
Вдоль дороги и повсюду в лесу натянуты разноцветные молитвенные флаги-лунгта, что означает «кони ветра». Чтобы пройти в лес, нужно нагибаться и проползать под флагами. Переступать их нельзя – они священные и с того момента, как их привязали, принадлежат духам. До XX века в Тибете сохранялся теократический феодализм, грамотными были только монахи. Все прочие жители считались чем-то вроде крепостных и должны были платить оброк монастырям едой, одеждой и маслом для храмовых светильников. Образованием рядовых тибетцев никто не занимался, поэтому они не могли прочесть даже простую молитву. Монахи продавали им яркие тряпочки с уже напечатанными мантрами – только прикрепи повыше, и пусть ветер читает их сам.
В Мертвом лесу (по-тибетски он называется «Жуолон», то есть «священное место») натянуто так много веревок с флажками, что кажется, будто продираешься сквозь гигантскую цветную паутину. Часть флажков повешена давно, и они превратились в выцветшую ветошь, печально раскачивающуюся от слабого дуновения ветра.
Флаги принесли родственники покойных младенцев. В этом лесу хоронят детей в возрасте до одного года. По местным поверьям, умершего ребенка нельзя закапывать в землю, так как чистая душа его, еще не успевшая сделать ни хорошего, ни дурного, испугается и может не возродиться вновь. Тельце ребенка заматывают в пеленки и помещают в деревянный гробик, бочку, короб, ведро, корзину или даже мешок, после чего подвешивают на дерево. Сила дерева должна помочь душе вернуться к жизни как можно скорее, и в следующей жизни ребенок будет здоров и силен.
Рядом на деревьях развешивают детскую одежду, пеленки, одеяла, игрушки. Иногда под корнями деревьев оставляют сладости или напитки. Цветы сюда приносить не принято, они и так растут повсюду – дикие.
Похоронами занимаются родственники ребенка, но только мужчины. Родителям и родственникам женского пола принимать участие в обряде запрещено. Руководит похоронами буддийский монах. Монастырь – приземистый деревянный дом – расположен прямо в лесу. Хозяйство монастыря – дюжина коров, флегматично бродящих по лесу мимо молитвенных флагов, самодельные алтари и детские черепа, случайно вывалившиеся из прогнивших старых коробов.
Тибетцы спокойно относятся к смерти. Для них это просто ворота между нынешней жизнью и следующей. А мертвое тело – пустая оболочка, как старая одежда, от которой можно избавиться без сожаления. Тела взрослых покойников принято рубить на кусочки и скармливать птицам. После того как крупные стервятники расправятся с плотью, кости собирают, разбивают молотком в труху, смешивают с цампой (жареной ячменной мукой – основным блюдом тибетской кухни) и отдают птицам поменьше. Это последнее доброе дело, которое может сделать до конца проживший свою жизнь человек, чтобы немного очистить карму.
Захоронение на дереве – лишь для чистых душ, не успевших заработать карму в этой жизни. Кроме детей к таким душам относятся и монахи, их останки тоже иногда подвешивают в мешках в лесу Жуолон.
В последние годы древней практикой древесных захоронений заинтересовались китайские чиновники. В многонаселенном Китае почти не осталось мест под кладбища, а леса давно сведены. По количеству деревьев на каждого жителя Китай находится на одном из последних мест в мире. Чиновники считают, что леса-кладбища могли бы помочь решить эту проблему. Вот только встает вопрос: лучше ли хоронить пепел покойного в ямке и сажать дерево сверху или по-тибетски подвешивать останки на ветвях уже взрослого дерева? Первый способ экологичнее, но молодые саженцы иногда засыхают, что очень расстраивает родственников покойного, пришедших навестить место захоронения. Так что не исключено, что именно тибетский способ похорон в будущем будет внедрен по всему Китаю.
К китайским общественно-политическим баталиям тибетцы из городка Боми относятся с философским равнодушием. Они просто делают то, что делали их предки. Бредут на вершину горы в опутанный молитвенными флагами священный лес Жуолон, чтобы поправить висящие на зеленых ветвях могилки своих детей.

запись создана: 08.12.2009 в 10:22

@темы: обряды и традиции, погребальные сооружения, азиатские кладбища

---

Сказка на Рождество. Образ зайца

[The Highgate Vampire]

Многие знают, что в католическое Рождество принято рассказывать истории о призраках и всяких мистических событиях. А мы этим вечером хотим поделиться одной из любимых сказок детства, которая достаточно мрачная для праздничного чтения.
К сожалению, не удалось вместить в пост весь текст, но рекомендуем ознакомиться с этой историей.

Александр Дюма-ст "Заяц моего деда"



+Читать+

-О символике зайца у славян-

©

В современном массовом сознании образ зайца присутствует прежде всего как олицетворение трусости и как персонаж народных сказок, в которых он фигурирует как беззащитное существо. Показательны в этом отношении выражения труслив как заяц, дрожать как заяц, заячье сердце, заячья душа, бегать (драпать) как заяц, пословицы «Пуганый заяц и куста боится», «Вор что заяц: и тени своей боится». Хорошо известен в Европе, в том числе и у славян, сказочный сюжет «Кто трусливее зайца?» Белорусская легенда объясняет боязливость зайца тем, что у него слишком маленькое сердце. Когда Бог лепил зайца из глины, он сделал ему слишком длинные уши, а на сердце глины не хватило. Тогда он оторвал часть глины от хвоста и сделал из него маленькое заячье сердце. В Боснии и Болгарии беременные женщины не ели зайчатины из опасения, что родившийся ребенок будет пугливым. В наше время именно такая символика зайца приобрела особую популярность в городской культуре. У слова заяц появилось значение «безбилетный пассажир», а пугливый, но удалой и даже нахальный, похваляющийся своим бесстрашием заяц стал комическим героем анекдотов, басен, комиксов и мультфильмов.

Былички об умерших, принимающих заячий облик, связаны с распространенными у славян представлениями о зооморфных ипостасях души, в том числе о душе как о зайце. У поляков Люблинского воеводства записан рассказ о явлении женщине ее покойного мужа в заячьем облике, а в ровенском Полесье — рассказ о чьей-то душе в виде неуловимого зайца, повстречавшегося на кладбище и там же исчезнувшего без следа. В севернорусских причитаниях по покойнику умершего просят показаться «серым заюшком». Те же представления лежат в основе примет о пробежавшем под окном или забежавшем во двор зайце (в Полесье), о встрече с зайцем (в Боснии) и о зайце, приснившемся во сне (на Волыни), как предвестьях смерти.

Между тем в традиционной культуре образ трусливого зайца отнюдь не главный, а скорее даже периферийный, здесь у него на первый план выдвигаются совсем другие символические значения. В фольклорных текстах он всюду выступает как мужской персонаж. В игровых песнях к нему обращаются как к «заюшке-батюшке», «заюшке Степанушке». В Болгарии заешка игра (пляска с подскоками) исполняется исключительно мужчинами. В украинской сказке садовник делится с женой чудесным яблоком, принесенным зайцем, отчего у них рождается сын по имени Заян. А у болгар есть мужское имя Зайко.

Любовно-брачная символика зайца ярко проявляется в фольклоре. В свадебных величальных песнях жениха называют «заюшка беленький, горностаюшка резвенький». У русских Прикамья наряжались зайчиками на второй день свадьбы. В хороводных играх центральных губерний России «заинька» — жених, выбирающий себе невесту. Он становится в круг, и его просят поплясать, поскакать, свить венок, поцеловать девушку. Образ венка и мотив поцелуя связаны с темой брака. В белорусской детской припевке старой бабе советуют выйти замуж за зайца. Мотив женитьбы зайца на кунице, на сове, на лисице отражен в белорусских и украинских сказках и шуточных песнях. Свадьбу предвещает русская подблюдная песня о зайце, попавшем в ловушку, что символизирует потерю холостяцкой свободы. О девушке, которая не пользуется успехом, украинцы Полесья говорили, что она тогда замуж выйдет, когда в лесу зайца поймает.

Как животное, известное своей плодовитостью, заяц олицетворяет плодоносящую силу, как, например, в белорусской сказке о «севчике». Пан, чтобы обсеменить поле, покупает у мужика «севчика», которым оказывается сбежавший из мешка заяц. У сербов заячья кровь служила средством от бесплодия, а заячьим жиром смазывали женские органы роженице для облегчения родов. У белорусов и болгар заячий помет давали курам, чтобы они лучше неслись. У украинцев и кашубов детям объясняли, что их приносит заяц. А лужичане верили, что если новобрачным во время их первого после свадьбы выезда из дома дорогу перебежит заяц, то их брак будет осчастливлен детьми.

«Похотливость» зайца лежит в основе эротической и фаллической символики этого животного. У украинцев и белорусов Полесья, а также у македонцев считается, что если женщине приснится пойманный ею заяц, то она забеременеет или родит сына. Рукописные и украинские печатные сонники толкуют сны о зайце как предстоящую женитьбу, блудодейство или «грех с женою».

Символику коитуса отражают сербские эротические анекдоты о зайце, прыгающем то туда, то сюда; моравское выражение о тщетном изгнании зайцев из норы (marne vyhdnelz diry zajice); мотивы проскакивания зайки в дырочку в белорусской хороводной песне, заячьего укуса — в польских свадебных и лирических песнях, заламывания зайцем капусты — в восточнославянских песенных текстах и т. д. В русской загадке снег, покрывающий озимый хлеб, загадывается как заяц, которого просят: «Заюшка беленький! Полежи на мне; хоть тебе трудно, да мне хорошо». Известны русские песни о заиньке, ложащемся спать с девушкой или просящем у вдовушки дать ему своей «благодати»; русские и украинские сказки о том, как заяц обесчестил лису или волчицу; белорусская песня, исполнявшаяся во время первой брачной ночи молодых, о совокуплении зайца с лисой; украинский свадебный обычай приносить молодым после брачной ночи чучело зайца и заставлять ряженую «молодую» «доить» его как корову; частушки о зайце, который пристает к белке с нескромными намерениями или умирает со смеху, наблюдая, как таракан совокупляется с блохой; современный анекдот о том, как заяц отымел в ноздрю залезшего в трясину лося и т. д.

Архаическая и сакральная в своих истоках фаллическая символика зайца подтверждается ритуальными приговорами-пожеланиями молодым во время дележа свадебного каравая: «Дарую зайца, штоб у мароз стаяли яйца» (Гомельская обл.); «Пэрэпываю зайця, шчоб цилувала в яйця» (Волынская обл., записи автора). Вполне очевидна фаллическая символика господских зайцев, заветных зайциков в некоторых русских и украинских вариантах сказочного сюжета о заячьем пастухе. Та же символика представлена в украинском названии песта для выжимания постного масла заяць и в кашубском названии продолговатого хлеба щ'ор; в польско-силезской песне о бабе, которая в ответ на вопрос, что она несет, подняла ножку и показала, что несла зайца ценой в полтысячи; в популярной современной частушке «Вышел заяц на крыльцо...» и т. д.

С зайцем как олицетворением плодоносящего начала связан и так называемый пасхальный заяц. По представлениям, широко бытующим у немцев, на Пасху заяц откладывает яйца. Под немецким влиянием это представление распространилось в Западной Европе среди германских и романских народов. В настоящее время пасхальный заяц приобрел популярность в восточноевропейских странах, в том числе славянских (Польша, страны бывшей Югославии) и балтийских, но исключительно как элемент современной городской культуры. В народной славянской культуре мотив пасхальных заячьих яиц получил распространение лишь на западе, в непосредственном контакте с немецкой этнокультурной традицией — особенно у лужичан. У кашубов, поляков Поморья и Западной Галиции на Пасху дети находят на дворе или в саду под кустом крашеные яйца, украдкой положенные туда накануне родителями. Детям объясняют, что яйца снес заяц. По мере удаления на восток этот мотив ослабевает, и у гуцулов встречается лишь изображение зайца на пасхальных писанках, а в белорусской дразнилке говорится лишь, что заяц снес яйца, из которых вывелись черти, а момент пасхальной приуроченности отсутствует вовсе.

Совсем другой природы, нежели мужская брачная и любовно-эротическая, демонологическая символика зайца. Она связана с миром духов и нечистой силы. Как лесной обитатель он подвластен лешему и является его «собакой». На Русском Севере верили, что леший может проиграть зайцев в карты соседнему лешему. В заговорах охотники просили леших нагнать зайцев в их ловушки. А водяному заяц неподвластен, и тот не любит, чтобы рыбаки на озере упоминали зайца. Из опасения, что водяной рассердится и поднимет бурю, рыбаки использовали в этих случаях особое, табуистическое наименование зайца: кривень или лесной барашек.

Повсеместно у славян распространены представления о связи зайца с чертом, дьяволом, с нечистым духом вообще. По представлениям украинцев заяц создан чертом и находится у него в услужении — служит ему «передовым». Существуют общие названия для зайца и черта — например, в Новгородской губернии черта называли, как и зайца, косым. В украинской загадке и в русской детской потешке заяц обозначается как «косой бес». В болгарской легенде дьявол верхом на зайце едет на свадьбу Солнца. Поляки Западных Бескид представляли себе черта с заячьим хвостом, а русские Тульской губернии верили, что ведьму можно распознать по имеющемуся у нее заячьему хвосту.

Особенно распространены представления о зайце-оборотне. Популярны страшные рассказы о черте или лешем в заячьем облике, который перебегает человеку дорогу, бросается ему под ноги или преследует его. По рассказам русских и поляков, такой заяц, когда его поймают, становится настолько тяжелым, что его невозможно нести, а когда его бросают, он хохочет и исчезает. В белорусском Полесье рассказывают, как заяц водит охотника по лесу, заманивает его в чащу и исчезает в вихре, а у нижних лужичан известны поверья о вихре в облике зайца, которого можно увидеть, если смотреть на вихрь через рукав одежды. В карпатоукраинской быличке заяц-демон спасается от пуль охотника, заскакивая в дупло, и превращается в деготь, а в малопольской он обращается в ястреба. В охотничьих рассказах поляков Западных Бескид фигурирует огромный заяц, которого не берут пули: он грозит охотнику, стоя на задних лапах, или растет с каждым выстрелом до такой степени, что становится величиной со сливовое дерево. А в уральской русской быличке оборотень вырастает величиной с елку и убегает в облике зайца. В чешских быличках заяц-черт издевается над человеком, предлагая поцеловать себя в зад, а потом исчезает, оставляя после себя зловоние. У лужичан и кашубов существуют поверья о злом духе в виде хромого или трехногого зайца. Сербы верили, что охотнику для защиты от зайца-черта нужно иметь в ружье записку с заговором или черную собаку без единого светлого пятна.

У хорватов известны поверья о духе-обогатителе, который по ночам обращается в зайца и приносит своему хозяину деньги. У белорусов изредка встречаются рассказы о домовом в виде черного зайца, а у русских — в виде белого. Облик зайца могут принимать также ведьмы и колдуны, но для славянской народной традиции, в отличие от западноевропейской, такие поверья менее характерны.

Былички об умерших, принимающих заячий облик, связаны с распространенными у славян представлениями о зооморфных ипостасях души, в том числе о душе как о зайце. У поляков Люблинского воеводства записан рассказ о явлении женщине ее покойного мужа в заячьем облике, а в ровенском Полесье — рассказ о чьей-то душе в виде неуловимого зайца, повстречавшегося на кладбище и там же исчезнувшего без следа. В севернорусских причитаниях по покойнику умершего просят показаться «серым заюшком». Те же представления лежат в основе примет о пробежавшем под окном или забежавшем во двор зайце (в Полесье), о встрече с зайцем (в Боснии) и о зайце, приснившемся во сне (на Волыни), как предвестьях смерти.

Многим народам, не только славянам, хорошо известна примета: перебежавший дорогу или встреченный на пути заяц служит путнику дурным предзнаменованием. Эта примета, также связанная с восприятием зайца как существа нечистого и опасного, в недавнем прошлом имела такую же популярность, как сейчас примета о черной кошке. Идущему на суд она предсказывала проигрыш дела, охотнику и рыбаку — неудачу в лове, молодым по пути к венчанию — несчастье в браке, беременной — смерть будущего ребенка. Считалось, что в этом случае надо повернуть назад. Подобно тому как путника отпугивал перебегающий через дорогу заяц, так и свадебный поезд останавливали для получения выкупа за проезд закидыванием зайца — с помощью брошенного на дорогу бревна или палки. Известно, какую роль сыграл перебежавший дорогу заяц в судьбе Пушкина. Согласно легенде в декабре 1825 года, находясь в ссылке в Михайловском, Пушкин узнал о готовящемся восстании декабристов и выехал в Петербург, чтобы принять в нем участие, но повернул назад, когда заяц перед его санями перебежал ему дорогу, а по некоторым версиям перебежал ее даже два или три раза. Заяц спас Пушкину жизнь и его будущую Болдинскую осень, поэтому в 2000 году, в 175-летнюю годовщину этого события, в селе Михайловском состоялось открытие памятника зайцу. Монумент представляет собой фигуру зайца, сидящего на верстовом столбе с надписью «До Сенатской площади осталось 416 верст».

Поскольку заяц воспринимался как животное нечистое, демоническое, опасное для человека, существовал запрет на употребление в пищу зайчатины. Не случайно в XVI веке Иван Грозный на «кромешных» пирах с опричниками настаивал на поедании заячьего мяса. Запрет есть зайчатину у русских объясняли также тем, что у зайца будто бы собачьи лапы, то есть не такие, как у других жвачных животных, парнокопытных, мясо которых есть не возбранялось. Именно этот довод приводится в Ветхом Завете: «Не ешьте <...> зайца, потому что он жует жвачку, но копыта у него не раздвоены; нечист он для вас» (Левит 11:6; то же: Второзаконие 14:7). У хорватов запрет на поедание заячьего мяса мотивируется тем, что заяц имеет собачьи лапы, кошачью голову и ослиные уши, а у сербов — тем, что заяц произошел от кошки. Употребление зайцев в пищу было запрещено и у других народов, в частности у арабов и китайцев.

Заяц в народных представлениях наделяется еще и огненной символикой. Скачущие огоньки и языки пламени, как и прыгающее пятнышко света (солнечный зайчик), уподобляются скачущему зайцу. О свечении синих огоньков пламени на тлеющих углях говорят: «Зайка по жару бегает». Зайкой, заем или заинькой называют огонь дети или взрослые в разговоре с детьми, а зайчиками на тюремном жаргоне именуются спички и т. д.

Заяц предвещает пожар, когда он появляется вблизи жилья или пробегает через село. Такая примета известна русским, белорусам, украинцам, полякам, чехам, лужичанам. У русских и белорусов заяц, забежавший в жилище, считается причиной пожара. У болгар рассказывают о сгоревших у одного из односельчан пчелах после того как через село пробежал заяц. В волынском Полесье сон о зайце толкуется как предвестье пожара. Мотив пожара встречается и в некоторых песнях. В русских и украинских песенных текстах заяц скачет по пожару, обжигая себе ножки и ушки. А в песне из Пермской губернии упоминается жених — косые глаза, косой (ср. признаки, характеризующие зайца) — и содержится намек на косой взгляд как на причину пожара: «Да косыми-то глазами овин сушить. / Овин-от загорелся, косой загляделся». Это проясняет мотивацию огненной символики зайца: причиной пожара является сглаз, то есть магическая сила «косых» глаз зайца.

Народная традиция связывает зайца со сном. Причину влияния зайца на сон человека также видят в особых глазах зайца, способных вызывать как бессонницу, так и сонливость. Распространено представление, что заяц спит с открытыми глазами. «Спит как заяц» — говорят о том, у кого неспокойный, чуткий сон. Поэтому у сербов считалось, что заячья кожа помогает против сонливости. Во избежание детской бессонницы старались не упоминать зайца и не называть ребенка зайчиком, когда укачивали его или когда он просыпался. Однако зайцу нередко приписывалась и противоположная способность — вызывать сон. Так, в «Каталоге магии Рудольфа» XIII века из района Верхней Силезии содержится осуждение местных женщин за то, что они кладут заячьи уши в колыбель ребенку для спокойного сна. Там же приводится описание обхода вокруг очага с ребенком для того, чтобы тот спал по ночам. Обход сопровождался ритуальным диалогом. На вопрос идущего следом: «Что несешь?» отвечали: «Рысь, волка и спящего зайца!» Похожий ритуальный диалог записан в том же регионе, у поляков Западных Бескид, на границе с Силезией, и в наше время. Диалог заканчивался выметанием мусора, который клали под голову ребенка, чтобы он хорошо спал. У белорусов, у кашубов образ зайца фигурирует в колыбельных песнях в той же функции, что и образ кота (ср. общее название kot для кота и зайца в некоторых польских диалектах и сербское представление о происхождении зайца от кошки).

У горицких словенцев на границе с Италией встречается необычный сказочный персонаж «цуфулин» — полуптица-полузаяц. Цуфулины жили в счастливые незапамятные времена, когда колбаса и ветчина росли на деревьях, пироги — под кустами, а двери жилищ был открыты настежь. Но со временем молва стала обвинять цуфулинов в бедах и несчастьях, и люди начали их убивать. Поймать цуфулинов было непросто, потому что они быстро бегали на своих заячьих ногах, а расправив крылья, взмывали под самые облака. Но они были уязвимы, потому что спали, в отличие птиц, не на деревьях, а в ямках, выкопанных в земле, и при этом по ночам красиво и громко пели — возможно, этим и объясняется происхождение названия персонажа: словен. cufulin — от итал. zufolino, уменьшит. от zufolo, «свирель», образованное от глагола zufolare, «насвистывать, играть на свирели», а также «издавать звуки, похожие на звучание свирели или флейты» (о птицах). Сами же цуфулины были глухими, и убить их не стоило труда. Когда на горе Корада убили последнего из них, короля цуфулинов, небо на три дня потемнело и разразилась страшная гроза, а когда вода, затопившая поля и деревни, спала, изобилию и беззаботному житью пришел конец, люди стали прятаться и запираться на все засовы. В другой сказке птицы не хотели признавать цуфулина за птицу и насмехались над ним из-за того, что у него не было клюва и были длинные уши. Громче всех смеялась сорока, и цуфулин предложил ей посостязаться в полете, а судьями назначили грача, сову и ястреба. На состязание слетелись все птицы из окрестных лесов. Первую половину пути цуфулин и сорока летели рядом, но потом сорока вырвалась вперед. Уже предчувствуя позор поражения, цуфулин вдруг вспомнил про свои огромные уши, замахал ими, как крыльями, и обогнал сороку. Ястреб выдернул из своего хвоста самое красивое перо и воткнул его цуфулину за ухо как победителю состязания, а недовольная сорока с криком улетела в лес.

Заяц соотносится с месяцем в восточнославянском детском фольклоре: в игровых песнях, закличках и особенно считалках, например: «Заяц-месяц, где был? В лесе» или «Заяц-месяц вырвал травку, положил на лавку». Для этих текстов характерен мотив растительности, которой питается заяц: заяц-месяц «сорвал травку», «траву жал», «листья рвал», «лыки драл» и т. п. Корреляция образов зайца и месяца подтверждается и некоторыми южнославянскими параллелями. Так, в Герцеговине дразнят того, кто показывает на месяц со словами «Вон месяц!»: ему в ответ желают заячьего мяса или заячьего помета и советуют надеть на месяц шапку и называть его папой. В хорватской песне упоминаются глаза, светящиеся подобно глазам зайца от месяца. У болгар известен танец, в котором двое участников изображают зайцев, прыгающих друг через друга при свете месяца. Все эти факты внутренне мало связаны между собой и не складываются в общую картину. Заяц и месяц соотносятся друг с другом лишь в самом общем виде, что не позволяет реконструировать символический смысл мотива зайца-месяца. Фрагментарная представленность и ограниченность этого мотива сферой детского фольклора могут указывать как на его архаику, скрывающую в себе некую лунарную символику зайца, так и на сравнительно позднее его происхождение. Поэтому невыясненным остается вопрос, находится ли этот славянский мотив в какой-либо связи, генетической или типологической, с представлениями о зайце и луне (в особенности с символикой пятен на полном месяце) в иных традициях — древнеиндийской, китайской, монгольской и др. В китайской мифологии известен живущий на луне белый (нефритовый) заяц. Согласно легенде он оказал услугу Будде, за что получил бессмертие и был помещен на луну. С тех пор он толчет там в ступе снадобье бессмертия.

В традиционной славянской культуре заяц наделяется различными, в том числе не связанными между собой символическими значениями, обусловленными определенными свойствами и признаками, которые реально присущи этому животному (плодовитость, быстрота бега, чуткий сон) или только приписываются ему (например, косые глаза). Символика зайца и представления о нем отличаются устойчивостью и живучестью. Они сохраняют свою популярность и в нашей сегодняшней жизни — в языке как хранилище архаических взглядов, идей и понятий, в живом городском фольклоре и в современных жанрах литературы и искусства. Основной набор традиционных символических смыслов, присущих этому персонажу народной зоологии, не только не утрачивает своей актуальности, но и облекается во все новые формы, ярко демонстрируя тем самым преемственность многовековой культурной традиции.
Подробнее о символике зайца см. в книге: Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997. С. 177—199

@темы: поверья и приметы, Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы), Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти)

---

Погребение в море

[The Highgate Vampire]

Из книги М.Ю. Горденева "Краткий исторический очерк создания морского могущества России"

Погребение в море имело место с первых же дней мореплавания и сопровождалось в старину церемониями умиротворения богов. Например, у римлян в рот опускаемого в море клались монеты для уплаты Харону при перевозе им погребенного через реку Стикс. Согласно старому обычаю при зашивании тела умершего парусник последний стежок делал, пропуская иглу через нос покойника. Изучение истории этого обычая не дало веских оснований утверждать, что-либо определенное. Думаем, этот обычай явился следствием давнего суеверия.
У англичан существует обычай оплачивать работу парусника по зашиванию трупа одной гинеей из средств казны за каждое тело. Командор Беккет в своем труде «Сustoms and Superstitions» говорит, что в силу этого обычая 23 гинеи были уплачены паруснику за зашивание 23 убитых в Ютландском бою, а после погребенных в море.
По столь же давнему обычаю доктор или фельдшер немедленно докладывает вахтенному начальнику о чьей-либо смерти на корабле, когда бы та ни случалась — ночью или днем. Последний заносит факт смерти в вахтенный журнал и докладывает командиру. По обычаю же тело зашивается в парусину, к ногам прикрепляется тяжелый груз, все помещается на специальной чисто оструганной доске, выносится на шканцы, ставится на небольшое возвышение и покрывается Андреевским флагом. Иногда из подручных судовых средств делается гроб, но это уже уступка духу времени. Священник совершает обряд отпевания; в его отсутствие эти обязанности берет на себя командир корабля. С началом
отпевания флаг приспускается до половины. По окончании церковного обряда под пение «Со святыми упокой-тело вместе с доской подносится к борту ногами вперед и кладется концом на планширь. Два специально назначенных матроса встают в изголовье и берут края флага в руки. По сигналу горниста (специальный напутственный сигнал умершему) доска приподнимается, и тело выскальзывает за борт из-под флага; в это же время производится троекратный залп судовым караулом. Флаг поднимается до места. На церемонии обязаны присутствовать все офицеры и матросы, не занятые службой.
Такая почесть отдается всем служившим на военном корабле, погребаемым в море, без различия служебного положения.
Для полноты рассказа приведем описание церемонии погребения в море одного мидчипмена у берегов Соединенных Штатов во время войны 1812 года, сделанное капитаном Халлом в 1831 году:
«Особые обстоятельства похорон и исключительное суеверие, проявленное матросами при погребении в море моего друга и фаворита всей команды, свежо удержали все в моей памяти. Что-то случилось в течение дня, что задержало похороны, и церемония началась много позже захода солнца. Вечер был очень темный, и дул ветер силы зарифленных марселей. Только что мы успели спустить на ночь брам-стеньги, готовясь к свежей зимней погоде, как наступила темнота и необходимо было вынести на палубу фонари. Весь экипаж собрался на шканцах, вантах. Прямо у нас над головой был сильно вздутый свежим ветром грот, ярко освещенный вплоть до рея огнями с палубы. Снасти и блоки поскрипывали под напором все усиливающегося ветра, и мы каждую минуту ждали перерыва в церемонии для уменьшения парусности. Борта нижней батарейной палубы были под водой, и несколько раз дула Орудий верхней батареи погружались в воду, так что доска, на которой лежало тело бедного Долей, два раза почти коснулась гребня волны. Дождь и потоки воды со вздутого грота обильно падали на наши непокрытые головы и одежду и заливали страницы читаемого командиром требника. Корабль часто зарывался носом и вздрагивал всем корпусом. Рев ветра, шум моря и снастей совершенно заглушали голос командира. По движениям его руки люди поняли, что наступило время сбрасывать тело в море. В этот момент налетел шквал такой силы, что не было слышно звука падения тела в море, и матросы .были убеждены, что тело их общего Друга не коснулось воды, а, подхваченное ветром, было унесено к месту вечного покоя».
Отметим неприметные вроде бы, но полные символики и внимания к старым традициям мелочи церемонии при похоронах военнослужащего в море. Несоблюдение ранга — признание, что перед смертью все равны. Занятие старшими по чину мест впереди похоронной процессии. Соблюдение правила: «Первые да будут последними, а последние—первыми». Покрытие тела флагом указывает на то, что покойник служил государству и что государство ответственно за то, что он, как военнослужащий, при жизни сделал. Три холостых залпа в воздух, по преданию, делаются для того, чтобы отогнать дьявола, который может войти в сердце присутствующих на погребении, ибо, по старому поверью, сердце человека в этот момент открыто настежь, и дьявол может легко войти в него. Звук горна—последнее прости-прощай и предвестие величайшего трубного звука архангела Гавриила в момент воскресения из мертвых.
Производство трех залпов при погребении
Производство трех залпов по старому поверью служит для отогнания дьявола, дабы не вошел он в сердце человека.
Еще до изобретения огнестрельного оружия число «три» имело мистическое значение и употреблялось в Древнем Риме при совершении похоронных ритуалов:
Так, до зарывания покойника в могилу бросалось три горсти земли, родственники умершего при этом три раза произносили его имя. Уходя домой, они трижды произносили слово «уа1е» — «прощай».
Числа «три», «пять», «семь» имели таинственное, мистическое значение задолго до римской цивилизации. В настоящей жизни мы имеем достаточно примеров значения числа «три». Вспомним: три грации, три ведьмы в «Макбете», три карты в «Пиковой даме», частое употребление числа «три» в масонских ритуалах, троекратное «ура» и, наконец, чисто военный обряд (традиция): на вечерней поверке троекратно перед фронтом вызывали давно умершего, но честно исполнившего свой долг перед Родиной солдате. Этот обычай соблюдался в некоторых наших полках, но впервые введен был императором Наполеоном.
"Отдание воинских почестей при погребении
686. Организация похорон военнослужащих, умерших или погибших на корабле, возлагается на командира корабля или на специальную комиссию, назначаемую приказом командира соединения или командующего флотом (флотилией).
687. Тела умерших или погибших в бою на корабле должны быть погребены на берегу. Только при невозможности соблюсти это правило тела предаются морю. В этом случае тело зашивается в парусину, а к ногам прикрепляется груз. О погребении в море, широте и долготе места погребения делается запись в вахтенном журнале.
688. Корабль, на котором находится тело умершего, приспускает до половины Военно-морской флаг и поднимает его до места, когда тело будет предано морю или когда катер (шлюпка), отвозящий тело на берег, отойдет от борта не менее чем на 2 кабельтова. При похоронах командира соединения на флагманском корабле, кроме того, приспускается до половины его флаг.
689. Все корабли, мимо которых следует катер или корабль с телом умершего, при приближении к ним указанного катера (корабля) на 2 кабельтова приспускают до половины свои кормовые флаги и поднимают их снова до места при удалении катера (корабля) на 2 кабельтова. При перевозке тела командира соединения на носовом флагштоке катера (шлюпки) поднимается до половины его флаг (брейд-вымпел). На кораблях, стоящих на рейде, мимо которых проходит этот катер, вызываются наверх экипаж корабля и оркестр и исполняется траурный марш. В военное время флаги на кораблях не приспускаются.
690. Гроб с умершим военнослужащим (или тело военнослужащего) устанавливается на юте и прикрывается Военно-морским флагом, поверх которого кладется фуражка умершего, а на гроб офицера, кроме того, кортик, сложенный с ножнами крестообразно под острым углом. Ордена и медали умершего, прикрепленные к подушечкам, располагаются у гроба на подставке. К гробу наряжается почетный караул. Перед преданием тела земле (морю) флаг, ордена, медали и кортик убираются.
691. Перед опусканием тела в море или отходом катера (шлюпки) с гробом от борта личный состав корабля по сигналу «Большой сбор» выстраивается на верхней палубе. Проводится траурный митинг. Оркестр исполняет траурный марш. При опускании тела в море или при отходе катера (шлюпки) с телом умершего от борта корабля оркестр исполняет Государственный гимн Советского Союза. В этот же момент производится траурный салют.
692. Порядок похорон и траурных церемоний должен быть согласован со старшим морским начальником (командиром военно-морской базы), а в случае его отсутствия—с начальником гарнизона.
693. Документом, свидетельствующим факт смерти военнослужащего, умершего или погибшего в море, в тех случаях, когда не представляется возможным получить свидетельство о смерти в бюро записи актов гражданского состояния, является акт, составляемый специальной комиссией и утверждаемый командиром корабля. В состав комиссии включаются: старший помощник (помощник) командира корабля, заместитель командира корабля по политической части и начальник медицинской службы". Корабельный устав Военно-морского флота (1959 год)
©

@темы: обряды и традиции

---

Церковь св. Урсулы, Кёльн

[The Highgate Vampire]

Пишет  Паучишко:
Сколько я исходила вдоль и поперек город Кёльн - а о наличии в оном такого впечатляющего места и не знала. Церковь лежала как-то в стороне от моих маршрутов... Наткнулась на фотографии в любимом сообществе  The Highgate Vampire, и тут уж деваться было некуда. Впервые мы не жили в Кёльне, но я всё равно туда поехала - и чтобы опять зайти в мой любимый Кёльнский собор, и - таки посетить церковь св. Урсулы.

Сначала легенда.
Согласно легенде, на этом месте в 383 году (по другим данным в 304 году) от рук гуннов приняла мученическую смерть Святая Урсула. Урсула, дочь одного из британских королей, с юности приняла обет девства. Но сильный соседний языческий правитель Этерий, пленившись ее красотой, возжелал взять ее себе в жены, угрожая в случае отказа войной ее отцу. По внушению явившегося ей в видении ангела, она вынуждена дать согласие на брак, но ставит условием обращение жениха в христианскую веру и отсрочку свадьбы на три года. У отца она испрашивает себе в спутницы 10 дев знатного происхождения, каждую из которых должна была сопровождать 1000 служанок, и 11 трехвесельных кораблей для совершения длительного морского путешествия. Незадолго до завершения назначенного ею трехлетнего срока флот попадает в шторм и относится течением к берегам Голландии (близ Дордрехта), после чего по Рейну достигает Кельна. Здесь Урсула получает от ангела указание продолжить свой путь в Рим. Путешественницы доплывают до Базеля (Швейцария), а остальной отрезок пути проходят посуху. Достигнув Рима, Урсула получает откровение о своем будущем мученичестве, которое ее, однако, не останавливает, и она возвращается тем же путем в Кельн. Город в это время осаждают гунны, которые, возвращаясь из Галлии, движутся на Восток. Увидя прибывших дев, они убивают всех подряд, но временно щадят саму Урсулу, потому что их предводитель, Аттила, возжелав ее красоты, требует ее в жены. Она решительно ему отказывает, и оскорбленный варвар, приложив к ее телу лук, пронзает ее стрелой. После свершившегося злодеяния с неба являются 11000 ангелов, заступников душ убиенных дев, и обращают гуннов в бегство, освобождая, таким образом, осажденный город, и спасенные кельнцы погребают останки мучениц. После избиения дев одна из них является одному из благочестивых жителей и повелевает ему праздновать память 11000 дев 21 октября. Жители Кельна сооружают базилику на месте гибели мучениц.

Потом факты.
Уже в IV веке на этом месте стояла капелла в память о святых девственницах — римских раннехристианских мученицах. Когда в XII веке под капеллой стали находить многочисленные останки, легенда о нескольких мученицах трансформировалась и их стало 11 тысяч. На самом деле все объяснялось просто: под ней было крупное римское кладбище, о котором понятия не имели. В том же XII веке была срочно выстроена церковь, чтобы вместить как можно больше найденных реликвий. Кроме того, при церкви вплоть до начала XIX века находился женский монастырь для благородных дам.
За века своего существования церковь неоднократно достраивалась и перестраивалась. В итоге при бомбардировках Кёльна британской авиацией в 1942 году была разрушена церковная крыша, а до конца войны вся церковь Святой Урсулы была превращена в руины. Восстановление церкви было начато в 1949 году под руководством архитектора Карла Банда. Эти работы продолжались до 1972 года, а «Золотая палата» была восстановлена два года спустя.



Здание напротив украшено соответственно



В церковь можно спокойно зайти. На дверях очень интересные сюжеты







Внутри бродят туристы, так что я без зазрения совести спокойно поснимала. Золотые раки принадлежат Св.Урсуле и ее жениху Этерию (который да, принял христианство, но так и не дождался своей суженой).

























Это саркофаг в память о Св. Урсуле. Захоронения под ним нет



По церкви стоят еще несколько характерных каменюг





Ну а самое главное - Золотая палата, выложенная, согласно легенде, останками 11 тысяч девственниц. На самом деле - останками с древнего римского кладбища, но интереснее думать про девственниц. У входа сидит бабушка и берет за вход 2 евро. Я жестами поинтересовалась, можно ли фотографировать - да, можно, только без вспышки. Вот, поснимала... Впечатление, конечно, не передаваемое. Прежде всего, там очень красиво.



















Реликварии для якобы останков девственниц вырезали из дерева в форме бюста. Внутри они были полыми, чтобы можно было разместить реликвии, а впереди часто делали отверстие, чтобы люди могли их увидеть. С 1300 по 1450 годы в Европе насчитывалось около 12 тысяч реликвариев святых девственниц. В конце 14 века Папа Римский запретил вывоз реликвариев Св.Урсулы из Кельна, так как испугался, что такими темпами в Кельне никаких реликвий не останется. Помимо мощей девственниц, в Золотой Палате хранятся реликварии с черепами других разнообразных святых, поэтому статуэтки не только женские.

Такая вот церковь.

Остается только добавить, что Св. Урсула и поныне считается покровительницей Кёльна. Ее изображения можно встретить повсюду, и память о девушках увековечена даже в гербе города. 11 слезинок - как напоминание о Св.Урсуле и ее 10-ти подругах, отдавших жизнь за Кёльн.



К слову - расположенные в верхней части герба три золотые короны - в честь трех королей, или трех библейских волхвов, мощи которых хранятся в Кёльнском соборе.

+Beinhaus. Немецкие оссуарии+

@темы: немецкие кладбища, Оссуарии, кости, черепа, скелеты

---

The Church of the Holy Rude, Stirling

[The Highgate Vampire]

+Альбом+

Церковь Холируд (Святого Креста) в Стерлинге – самое старое здание города после Стерлингского замка. Она была построена в 1129 году во время правления шотландского короля Давида I. Король Роберт II построил алтарь в честь Святого Распятия, и церковь стала называться «приходская церковь Святого Креста в городе Стерлинге». Грандиозный пожар в марте 1405 года, уничтоживший большую часть Стерлинга, не пощадил и церковь. Самые старые сохранившиеся части здание датируются 1414 годом – неф, южный придел с круглыми колоннами в шотландском стиле, готические арки, крыша с дубовыми балками и главная башня. Восточная часть церкви была построена в 1507-1546 г.г. В этом строительстве принимал участие лично король Яков IV. В 1547 году здесь был коронован сын Марии Стюарт Яков VI, будущий король объединенных Англии и Шотландии Яков I. Церемонию вел знаменитый пастор времен Реформации Джон Нокс. Таким образом, церковь Холируд – единственная в Шотландии действующая церковь, принимавшая под своими сводами церемонию коронации.
Во времена шотландской Реформации, когда большинство шотландских храмов и монастырей были разрушены, церковь Холируд пострадала, лишившись украшений, но уцелела. Это произошло только потому, что церковь всегда находилась под покровительством королевской семьи Стюартов. До нынешнего времени на башне храма можно обнаружить следы от пуль времен осады замка Стерлинг войсками Кромвеля. ©mirturizma.com
При церкви имеется историческое кладбище, с камнями, датировка которых начинается с 16-го века.

На старом кладбище есть уникальный камень с вырезанным изображением похищения тела Мэри Стивенсон (1767-1822) Джеймом МакНэбом, местным могильщиком, который похоронил ее за два дня до кражи - 16 ноября 1822 года и его другом Даниэлем Митчеллом. Тело было передано некому Джону Форресту для вскрытия. Двое мужчин были задержаны, но освобождены из-за юридических тонкостей. Тело Марии было перезахоронено, а на надгробном камне вырезано сие странное происшествие.

@темы: погребальные сооружения, шотландские кладбища, загадки и мистика некрополей, история скульптуры

---

Кладбище у церкви св.Лаврентия, Вантаа, Финляндия

[Паучишко]

В городе Вантаа находится величественный памятник, которым славится архитектура средневековья – это каменная церковь Святого Лаврентия. Она была построена в далеком 1494 году. Рядом с церковью святого Лаврентия расположена колокольня, которая была построена в 18 веке.
Этот храм является одним из 77 средневековых каменных церквей, которые сохранились в Финляндии. К огромному сожалению, в церкви святого Лаврентия сохранилось довольно мало древних артефактов – только стены и арки. Все остальное было утеряно во время сильного пожара, который произошел в этом памятнике средневековой архитектуры в 1893 году. После этого церковь святого Лаврентия в Вантее восстанавливали по проекту известного архитектора Теодора Хёйера. Восстановительные работы завершились в 1894 году.
Возле церкви святого Лаврентия находится кладбище, где покоятся многие известные люди, которые жили в Финляндии, например, адмирал Карл Улоф Кронштедт. Он был командиром крепости Свеаборг и скончался в апреле 1820 года в своем имении.

На кладбище встречается очень много захоронений XIX века, а вот более старых найти не удалось, хотя очевидно, что на этом месте захоранивали как минимум с конца XV века.

@темы: финские кладбища, европейские кладбища