Арки Скалигеров, Верона

[The Highgate Vampire]

+Альбом+

Арки Скалигеров (итал. Arche Scaligere; гробницы Скалигеров) — готические надгробия трёх представителей рода Скалигеров, управлявшего Вероной в XIII - XIV веках. Расположены рядом с церковью Санта Мария Антика. Предшественником арок Скалигеров считается висячий саркофаг Гульельмо ди Кастельбарко, созданный в 1320 году и находящийся у церкви Санта Анастазия.

-Об Арках-

Арка Кангранде I делла Скала

Расположена над входом в церковь в Санта Мария Антика и выполнена в форме табернакля. Является одним из самых выдающихся образцов веронской скульптуры XIV века. Скульптор неизвестен, авторство ряд исследователей приписывает Джованни Риджино, но традиционно автора называют «мастер арок Скалигеров». Кангранде I дважды изображён на ней: лежащий, объятый вечным сном и на вершине надгробия сидящим на лошади как участник турнира. В настоящее время оригинал гробницы находится в музее Кастельвеккио, а над входом в церковь установлена копия.

Арка Мастино II

Мастино II делла Скала, скончавшийся в 1351 году, начал строительство надгробия ещё при жизни. Саркофаг украшен фигурами ангелов и святых, сам правитель, одетый в доспехи, изображён на коне.

Арка Кансиньорио

Выполнена в 1375 году мастерами болонской школы Гаспаре Броаспини и Бонино да Кампионе. Надгробие шестиугольной формы поддерживается витыми колоннами. Грани украшены скульптурой, рельефами. На вершине установлена конная статуя Кансиньорио.

Рядом с этим монументами расположены скромные захоронения остальных представителей рода Скалигеров: Мастино I, Альбоино, Бартоломео, Альберто I и Кангранде II.

@темы: погребальные сооружения, итальянские кладбища

---

Затопленная деревня Курон

[The Highgate Vampire]

Пишет  Bellena
В официальных путеводителях по Трентино-Альто-Адидже озеро Резия (нем. Решен), из которого поднимается старинная колокольня, - самая главная достопримечательность региона.

Озеро Резия находится на высоте 1498 м недалеко от границ Швейцарии и Австрии и является самым большим в Южном Тироле. Мимо проходит старинный путь из Италии в Германию, который в античности был известен как Via Claudia Augusta, в средние века как Швабский путь. То, здесь произошло совсем недавно и из-за чего о целой деревне напоминает только старинная колокольня, называют трагедией на озере Резия.

Церковь

Когда-то на перевале Резия было три естественных озера: Резия, Курон (которое также называли Средним озером) и Сан-Валентино алла Мута. В 1950 году первые два были объединены в большое водохранилище, и только колокольня деревни Курон возвышается из него как немой свидетель тех событий, оставивших без дома, земель и без прошлого множество семей Южного Тироля.

О старинной деревне Курон (Граун) впервые упоминается в источниках, датируемых 1140-60 (как Curun, от Curuna - скачки), к 1414 году название трансформировалось в Граун. Водохранилище для производства электроэнергии здесь планировалось построить, еще когда эти земли принадлежали Австро-Венгерской империи. После Первой мировой войны в 1919 году Южный Тироль был аннексирован Италией. Правительство одобрило проект повышения уровня воды в озере Резия на 5 метров, что не угрожало находившимся в непосредственной близости деревням Курон и Резия.

Но затем тендер выиграла большая промышленная группа Монтекатини, и по их планам уровень озера должен быть поднят на 22 метров, в результате чего Курон должен был быть затоплен. Строительство плотины вызвало недовольство местных жителей, которые, чтобы прекратить работы, пытались привлечь на свою сторону даже Папу Римского. Консорциум Монтекатини задавил выступления и незаконно получил разрешение Рима на строительные работы, которые начались в 1939. Тогда на каждом из озер планировали организовать гидроэнергоблоки.

Во время немецкой оккупации северной Италии работы были приостановлены, и местные жители надеялись, что с водохранилищем покончено. Но в 1946, несмотря на экономические трудности послевоенного периода и отсутствие материалов, строительство было продолжено. Благодаря швейцарским инвестициям удалось импортировать необходимое из Аргентины, из Калабрии и других регионов Северной Италии. На стройке трудилось около 7000 работников, на проект было потрачено около 25 млрд лир.

К сожалению, все старания местных жителей сохранить свои дома были напрасными, и воды трех озер скрыли 163 дома и 523 гектара сельскохозяйственных угодий. Несмотря на международные протесты, научные экспертизы, аудиенции у Папы, надежды жителей Курона смыло в буквальном смысле. Все, что осталось от деревни - колокольня, что до сих пор высится посреди из вод озера Резия.



В восемь часов вечера 16 июля колокола Святого Петра звонили в последний раз. Через три дня жители Курона спустили вниз по лестнице башни старый колокол, который находился там с 1505 года. Все здания в поселении были подорваны. 23 июля, в воскресенье, пытались взорвать и церковь с колокольней, но удалось это лишь частично. Тихая и пустая, башня все еще возвышается над озером как напоминание о случившемся здесь. Разрушенный поселок был отстроен на восточной стороне долины, туда были переселены все жители.



Старая романская колокольня датируется 1357 годом, церковь была перестроена в 1832-38. Зимой, когда озеро замерзает, до колокольни можно дойти пешком и даже забраться внутрь. Говорят, что холодными зимними ночами можно слышать колокольный звон, но, как мы помним, колокол сняли еще до того, как вода скрыла деревню.

и кладбище

@темы: итальянские кладбища

---

Миссия Долорес, Сан-Франциско

[The Highgate Vampire]

+Альбом+

Самое старое здание Сан-Франциско было построено в 1776-м году и перестроено в 1782-м, став одним из целой цепочки христианских миссий, возведенных испанцами по всему побережью. Непосредственно к строительству пришедшие испанские колонисты, твердо решившие заняться «просвещением дикарей», привлекали индейцев местных племен олони и мивоки. Официально миссия носит имя тезки города, святого Франциска Ассизского, но большинству она известна как миссия Долорес, Божией матери скорбящей. Название это она получила от протекавшего рядом ручья Долорес, но указание на скорби оказалось весьма подходящим. Жившие на территории миссии индейцы, из которых испанцы пытались сделать настоящих христиан, сотнями умирали здесь из-за плохих условий содержания и европейских болезней, завезенных колонистами. Их останки хоронили тут же, у стен миссии. Впоследствии на старом кладбище в честь погибших индейцев был поставлен мемориал.
На кладбище миссии вообще отражена почти вся ее история — рядом с индейскими захоронениями располагаются и могилы следующих здешних обитателей, в том числе мексиканского губернатора, когда-то управлявшего Сан-Франциско, и жертв золотой лихорадки, охватившей Калифорнию. (с) ozon.travel

Считается, что в этой церкви крестилась Мария Кончита Аргуэлло, невеста Николая Резанова, чья история любви нашла воплощение в музыкальном произведении «Юнона и Авось». Здесь же состоялась их с графом помолвка.

@темы: американские некрополи, California

---

Книги о кладбищах и смерти

[Br. Samedi]

+Наша библиотека+

Этот пост давно нуждался в переработке, которая в свою очередь привела к наведению порядка в постах по соответствующему тэгу. Поэтому местами материал опять уплотнился.
Ссылка в названии книги ведет на файл с ней.

-Большое книгохранилище-

Некоторые книги у меня имеются, поэтому взял на себя смелость прокомментировать каждую, отмечая достоинства и недостатки.
1. Сергей Рязанцев "Танатология — наука о смерти"
Книга средняя. Многие факты известны (встречались в разных источниках) и почти не раскрыты.

-Справка о танатологии-

Танатология (от др.-греч. θάνατος — смерть и λόγος — учение) — раздел теоретической и практической медицины, изучающий состояние организма в конечной стадии патологического процесса, динамику и механизмы умирания, непосредственные причины смерти, клинические, биохимические и морфологические проявления постепенного прекращения жизнедеятельности организма. Термин «танатология» в обиход медицинской и биологической науки был введен по предложению И. И. Мечникова. У истоков танатологии стояли выдающиеся учёные М. Ф. Л. Биша, Клод Бернар, Р. Вирхов, И. И. Мечников и другие, положившие начало изучению смерти как закономерного завершения жизни.
В начале нынешнего века танатологию было принято делить на общую, которая изучала статику и динамику смерти, морфологические и патофункциональные изменения, постмортальные явления, взаимодействие трупа с окружающей средой, технику судебно-медицинского или патологоанатомического исследования трупа, и частную, которая рассматривала виды смерти, основные и непосредственные причины смерти при конкретных заболеваниях или состояниях и их диагностику на трупе, а также трупные явления их сопровождающие. В 1961 году на Международном конгрессе травматологов в Будапеште получила своё название новая медицинская дисциплина — реаниматология, которая по многим своим аспектам тесно соприкасается с танатологией. Областью научных интересов реаниматологии являются патофункциональные процессы, происходящие во время умирания, терминальные состояния и восстановление жизненных функций. В то время как область интересов танатологии в большей степени смещена в сторону патоморфологических аспектов умирания и постмортальных изменений, наблюдающихся в трупе в различные сроки после наступления смерти при различных внешних условиях, особенности исследования трупа, а также диагностика причин смерти.
Различают общую и специальную танатологию.
Первая изучает общие закономерности умирания;
Вторая — особенности терминальных состояний при различных заболеваниях и разных причинах смерти.
В специальной танатологии применяется последовательный анализ комплекса данных (история заболевания, наследственно-конституционное предрасположение, клинические и морфологические проявления болезни), на основании которых составляется клинико-анатомический эпикриз («танатологическое мышление», «танатологическое заключение»). Значение эпикриза особенно велико в судебно-медицинской практике (судебно-медицинская танатология).
В связи с развитием реаниматологии возникла экспериментальная танатология , позволяющая изучать закономерности угасания жизненных функций и их восстановления в терминальном периоде. Клинико-экспериментальными исследованиями установлено, что основным конечным патогенетическим фактором при всех видах умирания является гипоксия (с которой связано накопление недоокисленных продуктов в клетках и тканях), и показано значение нарушений функций нервной системы, гормонального, ферментного и ионного равновесия в процессе умирания.
На протяжении всей человеческой истории, идея смерти являла собой сокровенную тайну, лежащую в основе многих религиозных и философских систем.
Однако, за исключением немногочисленных попыток, вплоть до середины XX в. место смерти в психологии оставалось практически terra incognita.
Причина, по которой психология медлила заняться изучением идеи смерти, состояла в том, что ей необходимо было обрести независимость от философии и этики. Научная респектабельность требовала занятий измеряемыми стимулами и повторяемыми и доступными внешнему наблюдению реакциями.
Результатом явилось ограничение исследований в области сознания и пренебрежение проблемами личности. Потрясения Второй мировой войны и последующие неотложные социальные проблемы заставили психологию выйти за пределы своего традиционного позитивизма. Эмпирические и клинические данные.
Важно понять, что психологическое влияние смерти распространяется не только на умирающих, старых, самоубийц или солдат, участвующих в войне. Уже маленькие дети проводят различие между "бытием" и "небытием". Ограждение детей от реалий смерти препятствует их эмоциональному росту.
На другом конце хронологического континуума находятся старые люди, которые хотят поделиться с кем-либо своими мыслями и чувствами, связанными со смертью и умиранием, но часто наталкиваются на всеобщее отвращение к разговорам о смерти.
Вследствие этого многие пожилые люди обращаются к регрессивным и неадекватным паттернам поведения в своих отношениях со смертью.
Несмотря на то что смысл смерти может изменяться с возрастом и жизненным опытом, эта тема остается одной из основополагающих на протяжении всей жизни. Смерть имеет для людей различное значение. Страх смерти тоже далек от того, чтобы считаться единой и монолитной переменной. Очевидны различные субкомпоненты страха смерти - страх попасть в ад, страх неизвестного, потеря идентичности и боль, причиняемая оставшимся в живых. Далее, у множества людей существуют значительные различия между сознательным и бессознательным страхом смерти.
Работникам помогающих профессий следует проявлять предельную осторожность в принятии на веру той степени страха, которая выражается людьми на сознательном уровне. Предчувствия и страхи в отношении умирания и смерти могут скрываться под различными масками и проявляться в таких симптомах, как бессонница и подавленное настроение, как и во всякого рода психосоматических и эмоциональных расстройствах.
Продление процесса умирания, явившееся результатом прогресса в области медицины, привело к обострению проблемы сохранения у пациентов чувства собственного достоинства и контроля над собой. Результаты клинических наблюдений и эмпирических исследований. свидетельствуют о том, что умирание является не только биологическим, но и психосоциальным процессом. Коммуникация с умирающими пациентами должна вызывать их на открытый и честный диалог с врачом и семьей и отвечать их потребности в заботе и внимании.
Влиятельная модель, рассматривающая пять "стадий умирания", была предложена Кюблер-Росс: отрицание и изоляция, ярость, попытка торговаться, депрессия и принятие. Эта модель оказалась полезной для достижения понимания того, что переживает умирающий. Обнаружилось, в частности, что эти стадии могут объединяться, идти в др. порядке или даже отсутствовать. К сожалению, распространена такая ситуация, когда профессионалы теряют мотивацию и интерес к уходу за умирающим и направляют свои усилия в другое русло, поскольку их усилия по его спасению не приводят к успеху.
2. Филипп Арьес. Человек перед лицом смерти
Написанная современным французским историком и психологом, она представляет собой фундаментальную монографию об отношении человека к смерти в период времени от раннего средневековья и до наших дней. Автор приводит обширные исторические сведения о формах и архитектурных особенностях надгробий, о возникновении и развитии искусства macabre, о том, как в течение этого отрезка времени менялось отношение церкви к смерти и погребальным обрядам. Однако основной акцент сделан не на исторический, а на психологический аспект. В центре внимания Арьеса находится весь спектр эмоций и чувств, которые человек испытывает по отношению к смерти: от чувства возвышенного умиротворения до панического страха и либидо. Вот почему столь значительное место в монографии занимают различные перверсии, связанные со смертью: некрофилия, танатофилия, асфиксофилия и пр. Именно через призму личностных восприятий индивида по отношению к смерти Арьес рассматривает искусство, религиозные культы и особенности массового сознания как некие результаты проекции самоощущения человека вовне. Книга содержит большое количество цитат: от богословов раннего Средневековья и рыцарских романов до маркиза де Сада и Льва Толстого. Некоторые вопросы, затронутые в монографии, представляют не только чисто познавательный интерес: например, неприятие современным цивилизованным обществом смерти, бегство и попытка дистанцироваться от неё порождает огромное число личностных трагедий, решить которые современному человеку не под силу.
Была в свое время настольной книгой. Однако, подход автора очень субъективен. И разбирается, в основном, тема смерти на территории Франции. Есть и другие претензии, но все же подобной литературы слишком мало, чтобы я сейчас тут придирался.
3. Неподкосов "Символ "мертвая голова"
4. Б. Акунин "Кладбищенские истории".
Слишком известная книга, чтобы я о ней говорил. Без сомнения, жемчужина литературы на тему некрополей мира. Найти в сети очень легко.
5. Рябинин "Жизнь московских кладбищ"
Вот с этой книгой в обнимку было пройдено не мало некрополей столицы. Более того, чтение этой книги дало очарование тем кладбищам, которые до нее я не воспринимал. Очень интересная история происхождения слова "кладбища". И чем кладбище отличается от некрополя.
Книга имеет несколько переизданий. Ю. Рябинин "Мистика московских кладбищ"
6. А. Моршин, В. Лобачев "Мертвым - покой, живым - забота".
Книга будет интересна тем, кто увлекается вопросом смерти в контексте православия. Описание всех церковных обрядов и поверий, связанных с темой похорон.
7. Кобак. Пирютко "Исторические кладбища Санкт-Петербурга".
Книга написана канцелярским языком. Иллюстрации встречаются лишь в первых главах и совершенно отсутствуют там,где должны быть, а именно в главах о конкретных кладбищах. Зато есть подробные списки захоронений известных людей (до 20 века).
Стоит дорого. И покупать советую лишь тем, кто собирает такие книги. А всем остальным, скачать советую.
8. Дельнов А. А. Новодевичий некрополь и монастырь
Книга А.Дельнова — не просто путеводитель по одному из самых известных мемориальных кладбищ Российской столицы. Это еще и любопытные размышления о русской культуре и архитектуре, русском народе и русской истории, рассказы о своих предках-москвичах и о себе - о том, как возникает "любовь к отеческим гробам". Большое место уделено истории самого монастыря, его знаменитым насельницам — русским царицам.
Есть, конечно, в книге и подробное описание самых известных захоронений: политиков и полководцев, артистов и писателей и просто интересных, порой незаслуженно забытых людей. Самое ценное то, что читатель может ознакомиться с биографией отошедших в вечность великих мира сего.
Без сомнения, даже тот, кто уже не раз бывал в Новодевичьем, найдет для себя в этой книге немало нового.
У автора приятный язык повествования. Непосредственно кладбищу выделены последние главы, в остальном - это экскурс в историю России и самого монастыря. Но почитать советую.
9. Матюшин С. "Священное Ваганьково"
Иллюстрированная книга об одном из известнейших некрополей Москвы - Ваганьковском кладбище. Это первый большой труд по изучению истории кладбища, его церковного некрополя и расположенных на его территории храмов. Приводятся также биографические сведения о наиболее известных деятелях церкви, погребенных на Ваганьковском кладбище.
10. Татьяна Жесткова "Московский некрополь, или Где похоронены самые известные люди в истории Москвы"
Очень подробно описывается, как найти могилу какого-либо знаменитого человека на московских погостах. И много биографии. Литература скорее для туриста или для тех, кого интересует лишь место упокоения какой-либо знаменитости.
11. Кристиаан Л. Харт Ниббриг "Эстетика смерти"
Книга Кристиаана Л. Харт Ниббрига (р. 1944), профессора Лозаннского университета (Швейцария), обращена к "последним вопросам бытия" и к непрекращающимся усилиям искусства изобразить конец жизни, воспроизвести и повторить "невероятный фокус умирания". Мировая литература, живопись, скульптура и музыка участвуют в "пляске смерти", пронизывающей текст своими ритмами и одновременно танцующей под дудку ироничного и стилистически изощренного исследователя.
Подборка тем в книге очень интересная, но язык повествования очень тяжел - нечто философское и требующее вдумчивого прочтения. Большой минус - заявленная тема главы плохо раскрывается и перескакивает на следующую.
12. А. Лаврин "Хроники Харона. Энциклопедия смерти"
Это здание - уникальный труд, в котором человеческая смерть рассматривается со всех сторон - от приключенческо-авантюрной до строго научной.
Среди центральных глав книги - "История смертных казней", "Что такое смерть", "Знаменитые уголовные убийцы", "Смерть на выбор", "Ритуальные убийства".
13. Мириманов "Четвертый всадник Апокалипсиса"
Появление первых погребений - поворотный период в становлении homo sapiens. Погребальные инсталляции палеолита принадлежат к ряду первичных форм художественной изобразительной деятельности. С этого момента смерть становится фундаментальным сюжетом мифологического, религиозного, философского сознания. Отношение к смерти определяет облик и характер культур древнего мира. На протяжении тысячелетий в разных формах искусство отражает представления о смерти как о жизни в ином мире. Образ смерти-распада и смерти-уничтожения входит в западноевропейское искусство. "Пляска смерти", стиль макабр - специфически западный феномен, порождающий массу вторичных явлений. В работе исследуются формы, в которых выражает себя тема смерти, делается попытка выявить морфологемы, определяющие стилистику этого сюжета.
Для искусствоведов и широкого круга читателей.
Чем-то похоже на Арьеса. Язык лучше, чем у Ниббрига. Очень похоже на пособие к учебнику (или на методичку для преподавателя, коими автор и является, что импонирует).
14. Энрико Де Паскале "Смерть и воскресение в произведениях изобразительного искусства"
Данный том энциклопедии посвящен теме смерти - одной из самых древних и распространенных в истории искусства. Иконография смерти и ее символической противоположности - воскресения и возрождения - показана через восемь отдельных тем: насильственная смерть как результат войны и убийства; образы и символы, распространенные в религиозной и в светской традициях; конфликт любви и смерти, Эроса и Танатоса; отношения между живыми и покойными, а также церемониалы, разработанные людьми для изъявления скорби; изображения смерти во всех ее видах и обличьях; культ мертвых и памятники, создаваемые живыми; путешествия в потусторонний мир и в загробное царство. В последней главе собрана иконография, воспевающая победу жизни над разрушительной властью смерти. Увлекательный текст подробно иллюстрируется великолепным изобразительным рядом, включая творения современных художников.
Что сказать? Оформление замечательное. Энциклопедическая разбивка помогает запомнить термины. Но информация достаточно куцая и не передает всей полноты рассматриваемого предмета.
15. Составитель Джекоб Ньюзнер "Смерть и жизнь после смерти в мировых религиях"
Книга представляет собой популярный обзор представлений о загробной жизни в крупнейших мировых религиях - христианстве, иудаизме, исламе и индуизме.
Издание адресовано широкому кругу читателей.
15. Детские книги о смерти
16. Анатоль Ле Бра "Легенда о смерти"/Сборник исландского фольклора "Корабль призраков"
17. Смирнов Ю.А. Лабиринт: Морфология преднамеренного погребения: Исследования, тексты, словарь
Жизнь и Смерть (Биос и Танатос) - первое вечное, действительное и мнимое противостояние Сущего в Природе; к этой изначальной оппозиции присоединяется и третий член "Жизнь после Смерти". Это троичное противопоставление проявляется в социально-идеоллгической сфере человеческой деятельности - прежде всего в способах обращения с умершими и в представлениях о потустороннем мире.
Проблемам некрологии и посвящена книга, в которой дается систематизация и классификация обширного тафологического материала от древности до наших дней.
18. Ионина "100 великих некрополей"
Человеческая жизнь коротка, и даже великие мудрецы не всегда могли понять, что же скрывается за вратами вечности: тайна Божественного замысла, райские кущи или адские муки? Простым смертным и вовсе не под силу было разгадать эту загадку. Однако во все времена одним из мерил духовности и нравственности народов служило их отношение к умершим. Некрополи — мемориальные сооружения прошлых эпох — занимают одно из важнейших мест среди памятников материальной культуры. Некоторые из них — это не только выдающиеся произведения архитектуры и искусства, но и важные для исследователей исторические источники.
Новая книга из серии «100 великих» содержит сведения о наиболее выдающихся некрополях всех времен и народов от египетских пирамид и зороастрийских «башен молчания» до Александро-Невской лавры, Сент-Женевьев-дю-Буа и мавзолея Мао Цзэдуна.
19. Патриция Лайсафт. Татьяна Михайлова "Банши: фольклор и мифология Ирландии"
20. Русское средневековое надгробие XIII-XVIII века
Книга является непосредственным продолжением исследования Л.А. Беляева "Русское средневековое надгробие" (М., 1966). Надгробия в ней рассматриваются под новым углом, в меньшей степени ориентируясь на археологический контекст, а также на морфологию и средневековую иконографию. Плиты теперь изучаются традиционно, как самодовлеющие объекты, прежде всего - с точки зрения их исторической информативности. Общий объем вводимого в научный оборот материала составляет около нескольких сотен новых памятников. Достоинством свода является его ориентация на древнерусскую традицию в целом, а не какое-то одно направление в ней, благодаря чему картина исследования материалов Московской Руси обогащается сведениями по Северу и Северо-Востоку. Особую ценность представляет пополненный продолжающийся каталог имен.
21. Фигуры Танатоса
В философском альманахе представлены материалы семинаров и конференций, проведенных Ассоциацией танатологов Санкт-Петербурга при содействии философского факультета С.-Петербургского университета и Института человека Российской академии наук в 1993-95 гг.
Сборник посвящен интерпретациям темы смерти в различных жанрах философского и художественного творчества. Большое место уделено в нем современным техникам работы с «текстом смерти». Особое место занимает раздел, посвященный осмыслению темы смерти в отечественном культурно-историческом пространстве.
Книга предназначена для широкого круга специалистов, интересующихся закономерностями становления и развития современной культуры.
22. Simon Marsden (+Потрясающая книга о вампирах)
23. Isolde Ohlbaum
24. Б. Карран "Предания о лесном духе природы. Мифология кельтов"
25. Ars Moriendi. Путь к смерти
26. Gerald Axelrod
27. Умереть не встать! или Карманная книга смерти
Как известно, мир уцелел, потому что смеялся. Смеяться можно (и нужно) над чем угодно. Даже над смертью.
Смешные похоронные ритуалы, забавные последние слова, веселые эпитафии, необычные факты и обычные вымыслы, прискорбные мифы и скорбная реальность - все это и многое другое собрано в небольшой книжке, читать которую смешно и одновременно грустно, легко и вместе с тем печально.
Но смех не обидный, а печаль - светла.
28. Т. Д. Панова "Царство смерти. Погребальный обряд средневековой Руси XI-XVI веков"
В монографии рассматриваются изменения в ритуале захоронения, связанные с принятием христианства на Руси, формирование городских грунтовых кладбищ и храмов-усыпальниц. Автором разработана типология погребальных сооружений и намогильных памятников, уточнена их терминология, проанализированы эпитафии и христианская символика, а также погребальный инвентарь средневековых захоронений.
Исследование построено на материалах археологических раскопок, натурных наблюдений автора, разнообразных письменных источников - летописей, лицевых рукописей и т. п.
- Панова "Некрополи Московского Кремля"
Книга представляет собой очень редкое издание, в котором приводятся данные обо всех погребениях на территории Московского Кремля, начиная с XIV в.
Издание состоит из нескольких глав:
посвященных краткому археологическому очерку о Кремлевских некрополях,
результатам многолетних раскопок, найденным надмогильным плитам и прочим артефактам.
Значительная часть книги отведена описанию захоронений в храмах-усыпальницах Московского Кремля с использованием схем расположения погребений.
Заключительная часть книги посвящена указателю имен погребенных, их социальному статусу и времени смерти.
Книга ценна тем, что большая часть записей из указателя имен относится к утраченным могилам. Особенно большие потери были понесены в 20-30-е гг. прошлого века, при "разорении" Вознесенского собора Московского Кремля, в издании приводится место первоначального захоронения и место нынешнего расположения останков. Чаще всего это подвальная палата Архангельского собора.
- Шокарев: "Русский средневековый некрополь: обряды, представления, повседневность (на материалах Москвы XIV—XVII вв.)
29.

Лев Колесников, Лев Этинген "Мертвые учат живых"

Два Льва, два анатома – Лев Львович Колесников, профессор, академик РАМН, заведующий кафедрой анатомии человека Московского государственного медико-стоматологического университета, и Лев Ефимович Этинген, профессор кафедры анатомии человека Московской медицинской академии им. И.М.Сеченова, подготовили книгу, до сих пор не имевшую аналогов на русском языке. По крайней мере в таком концентрированном виде и для непрофессиональной публики.
Древний грек Эпиктет так определил – что такое Человек: душонка, обремененная трупом. Что происходит с человеком, когда он лишается первой из этих двух составляющих, душонки, – об этом книга двух Львов. А происходит вот что…
Первая глава книги «Анатомия – нужна ли она?» – это фактически гимн профессии анатома. Пафос здесь вполне уместен. Невероятное количество интереснейшей фактуры! Авторов, что называется, буквально распирает – чувствуется, что им хочется рассказать, упомянуть, отметить все, что известно об анатомах и предмете анатомических исследований. А известно им, судя по всему, неисчерпаемое количество фактов.
«Труп, т.е. мертвое тело, по латыни cadaver. От «ca» – падать, гибнуть, «da» – от dare – давать и «ver» – от vermis – червь. Вот и получается: падший, отданный червям». Отсюда понятно, насколько специфическое место в этой «трофической» цепочке занимает анатом. Авторы приводят поразительный исторический факт. В 1919 году заведующий кафедрой в Пекинском объединенном медицинском колледже Дэвидсон Блэк жаловался, что ему катастрофически не хватает для занятий со студентами трупов. Мало того, те трупы, которые поступают из местной тюрьмы, зачастую привозят уже обезглавленными. Начальник тюрьмы вошел в положение: «отправил в колледж приговоренных к смерти со следующей запиской анатомам: «Убейте их, как вам будет удобнее»…
Очень легко соскочить в иронию, в стеб, в стилистику черного юмора. Ничего подобного в книге нет. Абсолютно достойный разговор о человеке, лишенном души, то есть о трупе. Тут – этика в своем исходном, незамутненном виде, если можно так сказать. «…Лежащее в анатомическом театре человеческое тело отнюдь не является бесполезным материальным остатком прежде существовавшей одухотворенной личности, а представляется как персона, вынужденная представить свое тело кафедре для целей преподавания».
Кстати, отметим, что вскрывать трупы – это долгое время оставалось привилегией избранных: в Вене первое вскрытие было произведено в 1404 году; в Париже – в 1497-м; врачи в Кембридже добились для себя этого права в 1564 году. Обязательное же вскрытие трупов при обучении медицине было введено лишь в середине XVII века.
Похоронным обрядам посвящена глава «Смерть – явление всеобщее и окончательное». В ней помимо всего прочего мы узнаем, откуда, собственно, пошло само название – «анатомический театр». Оказывается, работавший в Болонье анатом Мондино да Люцци (1775–1827) начал производить вскрытия под музыку. Отсюда и название – анатомический театр. Приглашались только избранные VIP, в том числе – дамы. А уж вывески (или, если угодно, девизы) в этих «театрах», которые встречали живых посетителей, как будто специально готовились для высоких греческих трагедий: Anatomia clavis et clavus medicinal – «Анатомия есть ключ и руль медицины»; Hic locus est ubi mors Daudet succurrere vitae – «Это место, где смерть рада помочь жизни»; Motui vivos dociunt – «Мертвые учат живых»; Mors ultima linea rerum – «Смерть есть предел живого».
Третья глава дала название всей книге – «Мертвые учат живых». Посвящена она мумиям и мумификации. Тут – и про знаменитые филиппинские мумии; и про В.Л.Груббера, бальзамировавшего тело царя Николая I (Груббер опубликовал протокол бальзамирования в Германии, за что был немедленно посажен в Петропавловскую крепость, и только через некоторое время его удалось вытащить с нар – друзья убедили правительство, что в данном случае имели место «простота сердечная и отсутствие всякой задней мысли»).
В каком-то смысле мумии – это граница фазового перехода между жизнью и смертью. Вернее, модель такой границы. Не случайно с середины XVIII столетия в Европе начинают создаваться объединения, нацеленные на спасение мнимоумерших от преждевременного погребения (в 1767 году – в Амстердаме, в 1771-м – в Париже, в 1774-м – в Лондоне). Вот и авторы отмечают: «Анатомия и ее объект – все-таки не жизнь, а наиболее приближенное к реальности отображение того, что было реальным».
Отдельная глава – об анатомических музеях и коллекциях и о тератологии (науке о врожденных уродствах): «Обычное в повседневности».
И заключает это необычное исследование глава, не требующая специального комментария, – «Органы человека: загадки и проблемы». Заинтересованному читателю могу порекомендовать интереснейшие монографии одного из соавторов – Льва Этингена: «Как же вы устроены, господин Тело?» (М., 1997); «Нормальная морфология человека старческого возраста» (М., 2003); «Мифологическая анатомия» (2006).
А закончить хочу еще одной цитатой из книги двух Львов. «Анатомия – не идиллия. Как и всякая иная наука, она требует страстности, отдачи, просто большого труда и обыкновенных человеческих чувств. Она требует, во всяком случае, мы так считаем, психологических чувств, психологической совместимости (это не игра словами) с трупом».
30. Мэри Роуч "Кадавр. Как тело после смерти служит науке"/"Жизнь после смерти"
31. Коути "Суеверия викторианской Англии"
32. Логунова "Печальные ритуалы императорской России"
В государственной культуре символы и церемониалы всегда играют важную роль. За деталями этикета встают вопросы политики государства, его идеологии и престижа верховной власти… Сегодня наблюдается закономерный процесс возвращения интереса к вопросам этикета, подготовки и проведения различных церемоний в Российской империи, и связано это с необходимостью возвращения к традиционным для нашей страны ценностям, нашедшим отражение в менталитете русского народа. Только опираясь на глубокие знания, можно создавать новые традиции и ритуалы, вбирая опыт предков и привнося в них реалии своего времени, поэтому изучение отработанного строя проведения государственных мероприятий, к которым в первую очередь относятся императорские похороны, настоятельно продиктовано современностью. Траурный ритуал является отражением культурных, религиозных, политических, эстетических и этических норм, принятых конкретным обществом в определенную историческую эпоху. До настоящего времени не было предпринято комплексного анализа похорон членов императорской семьи в России в XVIII-XIX вв. Впервые подробно и на протяжении продолжительного периода истории изучены и проанализированы все элементы государственного мероприятия такой значимости, как траурный ритуал в Российской империи. Уникальная книга Марины Логуновой позволяет заполнить существующий в исторической науке пробел и способствует отработке современных государственных мероприятий высокого уровня.
Серьезная книга и действительно уникальная в своем роде.
33. Й. Хейзинга, Осень средневековья
34. Акунин/Чхартишвили "Писатель и самоубийство"
«Писатель и самоубийство» — книга Григория Чхартишвили, впервые опубликованная в 1999 году, состоящая из двух томов: I часть — «Человек и самоубийство»; II часть — «Писатель и самоубийство».
Книга представляет собой исследование о самоубийстве как явлении, а также рассматривает его через писательские судьбы. Автор проанализировал судьбы более трёхсот литераторов, покончивших собой. Причины самоубийств рассматриваются с религиозных, социологических, философских, географических и профессиональных аспектов. Писательство как таковое признаётся автором опасной профессией. Обобщив философские и искусствоведческие и литературоведческие изыскания Ф. Ницше, Н. Бердяева, В. Даля, Ф. Кафки, М. Бланшо и других, Чхартишвили выделяет несколько феноменов творчества, которые так или иначе могут объяснить причины самоубийства.
35. Keith R.Lindsay "And in the End: A Guide to the World's Weirdest Funerals"
Начиная с каменного века, в связи с кончиной человека разрабатывались церемонии, похоронные обряды и службы. И в то время как одни из них носят официальный и торжественный характер, другие выглядят откровенно странно. Например, прах Джина Родденберри, создателя сериала «Star Track/Звездный путь», был рассеян в космосе, а в Викторианскую эпоху люди так боялись быть похороненными заживо, что были изобретены гробы с крышками на пружинах и дверцами, дающими возможность выбраться. Кейт Р.Линдси сравнивает погребальные практики со всего мира – начиная с гробов, разрушающихся в процессе биохимического разложения, и заканчивая пугающей похоронной музыкой, и дает остроумные и полезные советы в отношении того, как организовать отправку в последний путь. Но, в конце концов, уж лучше быть готовым к тому, что на поминках твоя бывшая произнесет надгробную речь, а подружка включит на магнитофоне “Candle in the Wind”, не так ли? Создавая книгу, полную уморительно смешных историй и незабываемых шуток, Кейт Р.Линдси вносит немного юмора в понимание похорон.
36. Зачарованный мир 1985 - 1996: Привидения/Сказания ужасов/Призраки ночи
37. Оболенский "Легенды московских кладбищ"
38. Волков "Из жизни английских привидений" / Ужасы французской Бретани
39. Зеленин "Очерки русской мифологии: Умершие неестественною смертью и русалки"
40. Русская мемориальная скульптура
41. Моника Блэк "Смерть в Берлине"
42. Уайльд "Легенды, заговоры и суеверия Ирландии"
43. Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд
44. Петрухин "Загробный мир. Мифы разных народов"
45. Жан Делюмо "Ужасы на Западе"
46. Trevor May "The Victorian undertaker" (eng)
47. Томский "Литературный некрополь"
48. "В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре"
49. Фрезер "Золотая ветвь. Исследование магии и религии"
50. «Егорьевские диковины. Сокровища, курьезы и прочие замечательные вещи из коллекции М.Н. Бардыгина, ныне собрания Егорьевского историко-художественного музея»
51. Кузнецов "Предания русского народа"
52. Владислав Петров "Древняя история смерти"
Как возникла смерть? Кто создал ее и зачем? Кто управляет ею и можно ли ее одолеть? И если можно - то как? И что вообще такое смерть - нелепая оплошность судьбы, которую можно исправить, или кара за прегрешения и вины человеческие, которые не искупить никак и никогда? Все эти вопросы мучили людей с того самого момента, когда они осознали себя людьми. Кого только они не винили в появлении смерти: божественных творцов, которые создали человека недостаточно прочным, злые силы, которые коварно мешали процессу творения, солнце и луну, капризно препятствующих бессмертию, всевозможных животных, желавших единолично владеть земными и водными угодьями...
Писатель и историк Владислав Петров просеял сотни мифов самых разных народов - от американских индейцев до австралийских аборигенов, от коренных народов Крайнего Севера до бушменов на юге Африки. В итоге получилась книга, посвященная, с одной стороны, представлениям о смерти, которые существовали на заре человеческой цивилизации, а с другой - самой человеческой природе, которая с тех пор, похоже, не очень изменилась.
53. Славянский и балканский фольклор: от погребальных обрядов до народной демонологии
54. Живая смерть: Рассказы о мертвецах и призраках
В книгу включены «Поразительные случаи явления умерших» Д. Булгаковского (1896), готическая новелла «Живая смерть» и сказки о мертвецах лубочного писателя Ив. Рубакина (1865). Все вошедшие в книгу произведения переиздаются впервые.
55. Павлинская "Мифология смерти: структура, функция и семантика погребального обряда народов Сибири: этнографические очерки"
Предлагаемый сборник знакомит читателя с малоизвестным материалом по традиционным культурам Сибири, связанным с идеей «смерти» как перехода к иной форме существования, ставшей парадигмой для всех обрядов жизненного цикла. Представленные в нем статьи существенно дополняют наши знания о мировоззренческих системах традиционных обществ северного региона Евразии и являются основой для нового уровня обобщения материала, связанного с архаическими представлениями о диалектике жизни и смерти.
56. Сибирский сборник: Погребальный обряд народов Сибири и сопредельных территорий: Том 1 и Том 2
57. От бытия к инобытию: фольклор и погребальный ритуал в традиционных культурах Сибири и Америки.
58. Саладин "Очерки истории московских кладбищ"

Мы долго ждали, что эта редкая книга появится на просторах Интернета, но в итоге решили сделать скан сами.
О книге: Скромно изданное, затерявшееся среди книг с цветными иллюстрациями, неброское чтиво для любителей прогулок по московским кладбищам. На обложке стилизованная оградка да одинокое деревце. Автор собирался опубликовать свой опус у Сабашниковых еще в 1916 г., но труд его оказался несвоевременным, а скоро и сам он скончался от истощения после желанной его разночинскому сердцу революции. Сомневаюсь, что его могила сохранилась, во всяком случае в послесловии академика РАО С.О.Шмидта и комментариях С.Шокарева на это нет указаний. Однако благодаря их работе сохранилась ценность книги, которая т.о. остается вероятно единственным памятником А.Т.Саладину.
Московский некрополь претерпел за последние 85 лет весьма существенные (и крайне неблагоприятные) изменения. Из 26 кладбищ описанных автором сохранилось 12, причем и они испытали на себе все превратности судьбы. Уничтожены были Лазаревское, Старое Лютеранское, кладбища Алексеевского, Скорбященского, Покровского, Симонова и Данилова монстырей, а также Еврейское, Братское, кладбище Новоспасского монастыря и так далее. Впрочем, очень немногие могилы, заслуги жителей которых в той или иной степени признавались Советским правительством были перенесены на Новодевичье или Донское кладбища, так с Еврейского кладбища были перезахоронены останки Исаака Левитана. Т.о. можно констатировать, что большая часть могил о которых рассказывает Саладин ныне не существует, несмотря на величие их владельцев.
Книга представляет описание кладбищ (в достаточно лирическом стиле) и наиболее интересных захоронений. Очень часто даются достаточно обширные биографии и эпитафии деятелям былых времен. Автор вообще использует много стихов. Описания кладбищ появившихся в годы Первой мировой особенно уникальны, скоро после 1917 г. они были уничтожены. После каждой главы следуют фотографии могил того или иного кладбища. Как было отмечено, актуальность книге придают комментарии С.Ю.Шокарева, который освидетельствовал фонд московского некрополя в нынешнем виде и указал состояние каждой могилы из указанных Саладиным в настоящее время..
"Кладбище - это особый мир, полный воспоминаний, полных острых или тихих примеренных сожалений о тех, которые жили и которых уже нет. Родные, друзья, ушедшие «по ту сторону добра и зла», какими-то невидимыми нитями призывают живых к своим могилам.
Великий химический процесс превращает тело человека в ничто, и ничего уже не остается в могиле, что составляло «я» человека. Но как-то невольно у могилы близких встает их образ, оживают воспоминания о них. Как будто они где-то рядом, и только какая-то легкая завеса скрывает их от мира живых..."
59. "Сент-Женевьев-де-Буа"
На знаменитом русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа близ Парижа упокоились священники и царедворцы, бывшие министры и красавицы-балерины, великие князья и террористы, художники и белые генералы, прославленные герои войн и агенты ГПУ, фрейлины двора и портнихи, звезды кино и режиссеры театра, бывшие закадычные друзья и смертельные враги…
Одни из них встретили приход XX века в расцвете своей русской славы, другие тогда еще не родились на свет. Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Иван Бунин, Матильда Кшесинская, Шереметевы и Юсуповы, генерал Кутепов, отец Сергий Булгаков, Алексей Ремизов, Тэффи, Борис Зайцев, Серж Лифарь, Зинаида Серебрякова, Александр Галич, Андрей Тарковский, Владимир Максимов, Зинаида Шаховская, Рудольф Нуриев…
Судьба свела их вместе под березами этого островка ушедшей России во Франции, на погосте минувшего века. На страницах увлекательной книги Бориса Носика оживают многие имена великих и неизвестных с их горестями и радостями, хитросплетениями судеб…
60. Художественное надгробие в собрании Государственного музея городской скульптуры
Том первый: в нем впервые представлены в полном объеме описания надгробных памятников, находящихся в Благовещенской и Лазаревской усыпальницах. Научные описания преследуют основную цель — показать художественное значение как простых надгробий в виде плиты или доски, так и сложных скульптурных и архитектурно-скульптурных. Надгробие не может быть в отрыве от лица, которому оно воздвигнуто, поэтому описания предваряют биографические сведения. Атрибуция памятников, их типологическое осмысление, представленные в книге, являются последним словом в сложном разделе искусствоведения, посвященном мемориальной пластике.
Второй том Научного каталога мемориального собрания музея посвящен Некрополю мастеров искусств. В книге впервые представлена история сложного мемориального комплекса с его выдающимися памятниками. В книге читатель найдет подробные сведения о лицах, похороненных в Некрополе и полные описания их надгробий.
Третий том научного каталога мемориального собрания музея посвящен Некрополю XVIII века. В его состав вошло подробное описание 330 памятников, типологических образцов мемориального искусства. Впервые в издании публикуются полные тексты эпитафий.
***

-Рекомендации-

КНИГИ О СМЕРТИ (ТАНАТОЛОГИЯ):
Вагин, Игорь. Психология жизни и смерти. - СПб., 2001.
Гнездилов А.В., Губачев Ю.М. Терминальные состояния и паллиативная терапия: Учебно-методическое пособие. - СПб., 1997.
Гроф, Станислав. Хэлифакс, Джоан. Человек перед лицом смерти. - М., 1996.
Карандашев, Виктор. Жить без страха смерти. - М., 1999.
Книги мертвых: Антология. - СПб., 2001.
Кублер-Росс, Элизабет. О смерти и умирании. - К., 2001.
Левин, Стивен. Кто умирает?: Исследование проблем осознанной жизни и осознанного умирания. - К., 1996.
Налчаджян, Альберт. Загадка смерти: Очерки психологической танатологии. - Ереван, 2000.
Некрополь: Кладбища Санкт-Петербурга (Справочник). - СПб., 1992.
Орофино, Джакомелла. Практики смерти и умирания: Тайные учения Тибета. - М., 2001.
Русский православный обряд погребения. - М., 1996.
Шенкао, Мухамед. Смерть как социокультурный феномен. - М., 2003.
КНИГИ О ЖИЗНИ ПОСЛЕ СМЕРТИ:
Баркер, Эльза. Письма живого усопшего. - Мн, 2001. (Лучшая книга о жизни после смерти, которые я читала. Очень рекомендую).
Баркер, Эльза. Письма живого усопшего, или Послания с того света. - СПб. (Самиздат).
Бейли, Алиса А. Проблема смерти: Выдержки из произведений Алисы А. Бейли и Тибетского Учителя Джуала Кхула. - М., 1999. (Описание смерти в эзотерическом контексте. Рекомендую к прочтению).
Бернхэм, Софи. Книга об ангелах: Размышления об ангелах от прошлого до нынешних дней, и как они касаются нашей жизни. - М., 2001.
Гонзалес-Виплер, Мигьене. Что происходит после смерти: Научные и субъективные свидетельства жизни после смерти. - СПб., 1997.
Ди, Лора. Диксон, Олард. Тайны загробного мира. - М., 2003.
Запорожец В.М. Контуры мироздания. Тайна смерти: жизнь продолжается! - М., 1994.
Жизнь за гранью жизни. - СПб., 1997. (Собрание представлений о жизни после смерти. Рекомендую для начинающих).
Кравчук Ю.А. Хроники с того света. - СПб., 2000.
Клемен, Карл Христиан. Жизнь мертвых в религиях человечества. - М., 2002. (Эволюция представлений о жизни после смерти в религиях мира. Рекомендую для интересующихся).
Коротков, Константин. Свет после жизни: На пороге тонкого мира. - СПб., 2003.
Лагранд, Луис Е. Общение после смерти: Необычный опыт тех, кто оплакивает смерть своих любимых. - СПб, 1997. (Эту книгу с тем же успехом можно было бы отнести в раздел «Книги о переживании тяжелой утраты (смерти близких)». Паранормальный, а, на мой взгляд, вполне нормальный опыт контактов скорбящих с умершими. Книга написана очень интересно и живо. Очень рекомендую к прочтению).
Льюис, Джеймс Р. Энциклопедия представлений о жизни после смерти. - Ростов-на-Дону, 1996. (Представления о жизни после смерти, изложенные в форме энциклопедии. Настольная книга танатолога. Очень рекомендую).
Майер, Рудольф. О судьбе умерших. - М., 2001.
Мамфорд, Джон (Свами Анандакапила Сарасвати). Смерть: начало или конец? - М., 2002.
Моуди, Реймонд. Все о встречах после смерти: Как встретиться с умершими близкими. - М., 1998. (Классическая книга о встречах после смерти популярного автора. Рекомендую для начинающих).
Моуди, Реймонд. Жизнь после жизни. - М., 1999. (Снова классика жанра. Рекомендую для начинающих).
Ньютон, Майкл. Путешествия души: Жизнь между жизнями. - СПб., 2002. (Очень популярная книга о жизни после смерти. Рекомендована многими читателями к прочтению).
Пайк, Джеймс А., Кеннеди Диана. Диалог с потусторонним миром. - М., 1998.
Сатпрем. Мать, или Новый вид (Мать: трилогия, том II). - СПб., 1997.
Сатпрем. Мать, или Мутация смерти (Мать: трилогия, том III). - СПб., 1997.
Сатпрем. Разум клеток. - СПб., 1995.
Сведенборг, Эмануэль. О небесах, о мире духов и об аде. - М., 1993. (Классическое произведение о жизни после смерти. Многие моменты о жизни «духов», записанные в XVIII веке, полностью совпадают с исследованиями современных авторов и медиумов. Мои рекомендации).
Тибетская книга мертвых. - М., 1998.
Тихоплав В.Ю., Тихоплав Т.С. Великий переход. - СПб., 2002.
Тихоплав В.Ю., Тихоплав Т.С. Жизнь напрокат. - СПб., 2002.
Фламмарион, Камиль. После смерти. - М., 1999.
Форд, Артур. Жизнь после смерти. (Самиздат. Одна из лучших книг на тему жизни после смерти, которые мне встречались. В свое время эта книга меня просто потрясла! Очень рекомендую).
Хайат, Дэвид. Жизнь и любовь после смерти. - Киев, 1997.
Шефер, Хильдегард. Диалог с Клавдием: Послания человечеству из потусторонних миров. - М., 1998.
Шри Ауробиндо. В поисках души нетленной: Фрагменты из работ. - СПб., 1997.
Шуванова, Людмила. Люди, вы нас слышите?!! - СПб., 2002.
Эндрюс, Тэд. Как общаться с ангелами и астральными духами. - М., 2000.
КНИГИ О ПЕРЕЖИВАНИИ ТЯЖЕЛОЙ УТРАТЫ (СМЕРТИ БЛИЗКИХ):
Василюк, Федор. Психология переживания. - М., 1984.
Дейтс, Боб. Жизнь после потери. - М., 1999. (В поздних изданиях книга называется «Наутро после потери». Лучшая книга о переживании тяжелой утраты (смерти близких) с описанием процесса горевания и специальных упражнений для работы над горем среди тех, которые мне встречались. Очень рекомендую всем горюющим).
Литвак Михаил, Мирович Михаил. Как преодолеть острое горе. - Ростов-на-Дону, 2000.
Моуди, Раймонд. Жизнь после утраты: Как справиться с несчастьем и обрести надежду. - М., 2003.
Норвуд, Робин. Как принимать удары судьбы (Почему Я? Почему Это? Почему Сейчас?). - М., 1995. (Эзотерический взгляд на процесс и смысл переживания сложных жизненных ситуаций, в том числе тяжелых утрат. Книга способна полностью изменить ваш взгляд на происходящие сложные события в вашей жизни. Очень рекомендую).
СУИЦИДОЛОГИЯ:
Дюркгейм, Эмиль. Самоубийство: социологический этюд. – М., 1994.
Лукас Кристофер, Сейден Генри. Молчаливое горе. Жизнь в тени самоубийства. - М., 2000.
Суицидология: Прошлое и настоящее: Проблемы самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. - М., 2001.
Шнейдман, Эдвин. Душа самоубийцы. - М., 2001.
*
кто в курсе нашумевшей книги Филиппа Арьеса - вот её критика:
* Гуревич А. Я. Смерть, как проблема исторической антропологии : о новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. – М. : Наука, 1989. – С. 114–135.
* Федорова М.М. Образ смерти в западноевропейской культуре (Психология смерти и умирания. Культурология смерти) - читать
Роганов С.В. Критерий "смерти мозга" и трансформация феномена смерти в современной культуре - читатьеще на форуме
The Encyclopedia of Death and Dying

запись создана: 12.12.2009 в 22:09

@темы: Тени смерти, атрибуты погребения и похорон, Библиотека Вампира с Хайгейта

---

Архив Сообщества

[The Highgate Vampire]

Чтобы материалы сообщества не потерялись, мы создали архив сообщества. Ссылка всегда будет висеть в эпиграфе.

+Архив Сообщества+

запись создана: 13.05.2015 в 16:23

@темы: администраторское

---

Следы древних некрополей Москвы. Часть III

[The Highgate Vampire]

Костница Зачатьевского монастыря

В самом центре Москвы притаилась небольшая современная костница.
Здесь покоятся останки с уничтоженного монастырского кладбища.
Стоит сказать, что еще одна костница находится в Даниловском монастыре. Но ее посещение под большим вопросом, а вот в зачатьевскую костницу можно попасть, если постараться.

Зачатьевский монастырь в Москве — православный женский монастырь Русской православной церкви в районе Хамовники, между улицей Остоженка и рекой Москвой.

Основан в 1360-е годы. Был закрыт в 1918 году и возобновлён в 1995 году в статусе ставропигиального.
Надвратная церковь Спаса Нерукотворного - здание 1696 года постройки является самым древним из сохранившихся на территории монастыря строением. В подклете — фамильная усыпальница Римских-Корсаковых и часовня святителя Алексия Московского.

С 9:45

-Высокопетровский монастырь-
Усыпальница Нарышкиных
vk.com

В XVIII веке в трапезной части Боголюбского храма хоронили Нарышкиных. Всего там было 18 их захоронений.
В православных храмах существует такой порядок: женщины становятся слева, мужчины - справа. Нарышкиных так и хоронили. Сохранились планы, так что можно сказать, кто и где был похоронен.
Когда французы в 1812 г. зашли в Боголюбский храм, они решили, что в надгробиях Нарышкиных - родственников царя - можно найти драгоценности, и стали их разбивать, но ничего не нашли. Они же не предполагали, что бояре захоронены не в каменных саркофагах, как египетские цари, а под ними!
Но у похороненных в храме Нарышкиных были потомки, а места внутри не хватало. И тогда их стали хоронить между Боголюбским храмом и храмом митрополита Петра. Некоторые хотели быть похороненными под крышей, и для них построили каменную усыпальницу. Там будто бы были похоронены трое Нарышкиных.
Рядом с усыпальницей сохранился гранитный крест. Раньше на нем была скорбная фигура и беседка, но они не сохранились. Что это за крест?
Сын одного из похороненных между храмами Нарышкиных решил обозначить более фундаментально место захоронения своего отца. На кресте написано: «Похоронен камер-егерь Петр Кириллович Нарышкин». А на плоскости, обращенной на Восток: «Его сестра, Нататья Кирилловна Нарышкина».
И тогда те, кто не читает то, что написано мелко, считают, что здесь похоронена мать Петра I. А написано там следующее: «Его сестра», потом (мелко) «девица» (а мать Петра родила сына и двух дочерей!), дальше (крупно) «Наталья Кирилловна Нарышкина», а потом опять мелко «родилась 1717, умерла 1760». А мать Петра I умерла в 1694 г. и была похоронена в Кремле. ©
Апрель 2016 года ознаменовался для Высоко-Петровского ставропигиального мужского монастыря Москвы началом археологических раскопок. Работы осуществляют специалисты ООО «Археологические изыскания в строительстве» и Института археологии РАН. По итогам работы ученых будет утвержден план благоустройства территории обители, предполагающий снятие значительного уровня грунта с его поверхности.
Археологические исследования уже позволили обнаружить участок неповрежденного кладбища с исключительно ценным комплексом надгробий. В центре раскопа были найдены две плиты начала XVI века с очень красиво нарезанным текстом – датой смерти 31 июля 1512 года (день памяти преподобного Евдокима).
Под одной плитой погребен инок Епифаний, под другой – инок Феодосий Исаков, сын Окулинин, «волоченин» (т.е. из города Волочка). Под углами его плиты имелись опоры, из которых сохранилась одна – капитель или база маленькой колонны. Надпись и орнамент типичны для первого-второго десятилетий XVI века. Тем самым получено указание на начало строительства храма Святителя Петра Алевизом Новым не позднее 1512 года (раньше считалась – не ранее 1514 года).
Не менее интересно то, что плита инока Феодосия была накрыта большим надгробным камнем середины XVI века, и на этом камне повторен тот же самый текст, но шрифтом эпохи Иоанна Грозного. Значит, родственники или братия монастыря заказали новую плиту, когда первая повредилась.
В монастыре и ранее встречались плиты начала XVI столетия, переоформленные в середине века (что ранее было трудно доказать). Совмещением над одной могилой ранней и поздней плиты с одинаковым текстом – первый случай в истории некрополей Москвы, он дает возможность взглянуть на историю захоронений в древней столице в новом ракурсе.
Исследователями сделаны и другие открытия. Работы обещают еще много важного и интересного для археологии столицы. Ученые ожидают решения Департамента имущества г. Москвы по обеспечению необходимых мер для восстановления одного из древнейших некрополей столицы. Данный участок в центре монастыря был изъят из границ земли обители после революции. С того времени и до сих пор поверх кладбища расположены игровые площадки детского сада.
Важность археологических исследований определяют открытые раскопками конца 1970-х – начала 1980-х гг. (Л.А. Беляевым и др.): многочисленные сохранные участки кладбища XV–XVII столетий и более поздние сохранившиеся надгробия, лежащие на своих местах; утраченные архитектурные части Петровского собора и других церквей, относящиеся к XVII–XVIII векам; остатки полностью исчезнувших построек XVII–XIX вв. ©
-

Вести.Ru: Леонид Беляев: под землей Высоко-Петровского монастыря сохранилось первоначальное древнее кладбище

Вести.Ru: Леонид Беляев: под землей Высоко-Петровского монастыря сохранилось первоначальное древнее кладбище
На территории московского Высоко-Петровского монастыря находится древнее монастырское кладбище. Только старинные надгробия и сами погребения здесь не обнесены красивыми оградами. Они оказались глубоко под землей. Но ученые вовсю трудятся над восстановлением исторической памяти: начиная с весны в монастыре возобновились археологические раскопки.

Однако ведутся они, к сожалению, не по всему периметру: большая часть захоронений находится под игровыми площадками детского сада, устроенного здесь вскоре после революции 1917-го года. Поэтому возможности изучить, а, значит, и восстановить некрополь полностью, пока нет.

Об уникальном памятнике московской старины – древнем некрополе Высоко-Петровского монастыря рассказал один из его первооткрывателей, известный российский археолог Леонид Беляев.

- Леонид Андреевич, что известно ученым о некрополе Высоко-Петровского монастыря?

- Кладбище на территории Высоко-Петровского монастыря существовало с давних времен, когда еще и нынешнего каменного собора святителя Петра не было. Древний некрополь занимал пространство, на котором сейчас стоит храм, а также большим пятном (его края не до конца понятны) территория вокруг него. Прежде всего за апсидами, к востоку. На кладбище также оказались галерея вокруг собора и преимущественно площадка детского садика (это историческая территория монастыря). Раскопки показали, что на глубине более метра сохранились целые участки захоронений 16-17 веков, которые уже не перекапывались, так что их плиты лежат на своих местах, некоторые даже с остатками отмосток и дорожек.

- Здесь хоронили кого-то особенного?

- Здесь хоронили в основном москвичей, принадлежавших к среднему слою горожан: служилых людей, купеческо-ремесленный слой, и, конечно, братию самой обители. Имен насельников монастыря в древности до нас не дошли – самая ранняя надпись относится к концу 15 века и говорит о некоем иноке Сергии Абрамове, скончавшемся в "субботу Лазареву". В ходе раскопок этого года обнаружены еще две ранних эпитафии. Под одной погребен инок Феодосий, сын Исаков, под второй – инок Епифаний. Оба преставились в 1512-м году, видимо в один и тот же день, на память св. Евдокима. Надеемся, что дальнейшие работы по снятию позднего грунта позволят раскрыть все могильные плиты, и мы узнаем имена первых насельников монастыря.

С конца 17-го и в 18-м веке некрополь Высоко-Петровского монастыря стал одним из хорошо известных в Москве. Дело в том, что здесь были похоронены родичи императора Петра I с материнской стороны – он, как мы знаем, происходил из рода Нарышкиных. Однако некрополь Нарышкиных на территории обители был полностью засыпан после закрытия монастыря при советской власти. Хорошо сохранилась лишь погребальная церковь, Боголюбская со склепами и один-два памятника 19 века. Между тем, в храме погребены дед и бабка Петра I, Кирилл и Анна Нарышкины и многие другие знатные Нарышкины. В том числе и первый комендант Санкт-Петербурга, губернатор Москвы Кирилл Алексеевич Нарышкин.

- Вы хотите сказать, что в настоящее время в центре Москвы проводятся работы по восстановлению кладбища?

- Пока идут исследования, в том числе раскопки. Площадь исследований не мала, но в сравнении с общей территорией монастыря пока недостаточна для уверенного ответа на все вопросы. Принятая методика позволяет не копать могилы, поэтому сами погребения мы стараемся не трогать. Мы только выходим на уровень кладбища, на поверхность конца 15-16-17 веков (они не очень отличаются по уровню). На этот год мы уже почти закончили работу. В будущем году при вертикальной планировке (то есть при понижении грунта) предстоит более широкая, но не такая глубокая, срезка. В этом случае перед нами выступит за один сезон основная часть некрополя. Нам надо будет углубиться где-то на метр-полтора, выйти на уровень кладбища, его зафиксировать. Потом, вероятно, он будет местами открыт и сохранен, а местами засыпан на необходимый уровень, где пройдут дорожки нового кладбища и будут лежать скопившиеся в монастыре надгробные плиты, стоять пояснительные таблички, планы.

- Значительную часть некрополя занимает пространство, где сейчас находится одна из игровых площадок детского сада. И если территория монастыря будет понижена, не окажется ли этот участок на холме, окруженный могильными плитами?

- В этом случае детский сад, конечно, окажется выше, будто на холме, это правда. Технически такую проблему трудно будет решать. Ведь уже при раскопках этого года стало очевидно, что могилы москвичей и монахов уходят прямиком под песочницы и игровые площадки детского сада.

Да, конечно, было бы правильно, если бы вначале детскому саду предоставили другую игровую площадку, не как сейчас – поверх кладбища — а в каком-то другом месте, по соседству. Мне кажется, там можно найти место. Тогда участок территории можно было бы уровнять с остальной частью монастыря – разумеется, после раскопок – и восстановить некрополь полностью. Это было бы хорошо и для города, в смысле воссоздания его исторического облика, и для детского сада.

- Насколько важно восстановить кладбище в его первоначальном виде?

- Нет сомнения, что кладбище нужно обозначить. В эту землю легли наши предки, они здесь молились, жили, они создали этот монастырь, чтобы быть здесь погребенными, чтобы за них тут вечно молились Богу. Молились и поминали их имена. Поэтому, когда плита утрачивала надпись или трескалась, на ее место клали новую плиту, прямо на старую, но с тем же самым текстом. Важно, что именно здесь, в этом монастыре, мы смогли это доказать. Это очень важное научное открытие, гораздо более важное, чем, скажем, какая-то иная неординарная, уникальная находка. Эта любовь к плитам и надписям – не какое-то бахвальство предков, отнюдь не только родовая гордость, что, вот, здесь кто-то лежит. Это прямая и необходимая духовная работа. Это огромная общая памятная доска, каменный синодик – напоминание, кто сделал в монастырь вклад, за кого, поименно, нужно молиться и в какие дни. Поэтому так упорно предки писали свои имена (то есть имена своих святых) и в какой день (на какой праздник, в день какого святого) они ушли из жизни.

Кладбище – это основа основ нашей исторической памяти, ее корень. А о корне нужно заботиться, тогда и дерево будет расти. Когда мы будем показывать плиты и говорить: в 1512 году здесь похоронили человека, вот его плита, его звали так-то и так-то, и мы по сию пору о неи помним, тогда нам не будет страшен никто иноплеменный. Он не придет и не скажет: "это наша земля, это наша история, а не ваша – уходите отсюда".

- В чем уникальность данного некрополя? В чем его отличие от других древних кладбищ, которые есть в нашем городе?

- Речь идет о совершенно уникальном месте. Здесь под землей очень хорошо сохранилось первоначальное древнее кладбище. Очень немного монастырей, где могильные плиты уцелели на своих местах, не перетащены, не уничтожены тем или другим способом, не поврежденны поздним строительством, что очень часто бывает. Особенно хорошо здесь сохранились надгробия 16 века, в том числе, его начала. Предполагаю, что есть и более ранние. Это исключительно важно.

В России мало монастырей с непотревоженными некрополями, не говоря уж о приходских кладбищах. Они есть, конечно. Например, в Троице-Сергиевой Лавре. Там сохранились очень интересные надгробия 15-го века и последующих столетий. Но и в нашем монастыре, безусловно, были плиты 14-15 веков – у нас есть два-три обломка. Из уже известного раннего кладбища мы можем назвать погребения под галереей и внутри собора (некоторые я уже фиксировал в 1980-х годах). Ведь погребение внутри или у стены храма считалось особенно почетным.
Мы знаем места, где собрали больше плит, чем в Высоко-Петровском монастыре. Но почти нет некрополей, где мы увидели бы дорожки, благоустройство, меняющие друг друга на одном месте надгробия. И в этом смысле Высоко-Петровский некрополь — уникален. Других таких мы пока не знаем в России. Поэтому его надо беречь и очень внимательно, очень качественно исследовать. Он этого стоит.

@темы: исчезнувшие кладбища, московские кладбища, Оссуарии, кости, черепа, скелеты, клипы/ролики/передачи

---

"Олимпийское" старообрядческое кладбище, Сочи

[The Highgate Vampire]

+Альбом+

Гости и участники Олимпиады в Сочи с удивлением замечали и замечают в самом центре олимпийского городка странную территорию, окруженную рядом ровно высаженных высоких деревьев, а сбоку защищенную высокими красными щитами, чтобы не было видно со стороны цветного олимпийского моста. За этими ширмами скрывается старообрядческое кладбище поселка, который был основан казаками-некрасовцами в 1911 г. Он называется Нижнеимеретинская бухта. Казаки были все старообрядцами родом из низовьев Дона.
Когда в 17 в. началась старообрядческая эмиграция из России, вызванная религиозными гонениями, казаки-старообрядцы под предводительством атамана Игната Некрасова (их стали называть некрасовцами) приняли решение уходить от неправославной власти в изгнание. Одни ушли на Кубань, другие - в Турцию. В Турции были большие поселения некрасовцев, они имели свои церкви, соблюдали старообрядческие обычаи и строго хранили веру. В 1909г. от каждого поселка из Турции были направлены по 3 -5 ходока в Россию, к царю. Он помог им вернуться в Россию, были предоставлены корабли для переезда старообрядцев в Новороссийский порт.
На сегодняшний день поселок Нижнеимеретинская бухта - единственное поселение старообрядцев на побережье Кавказа.
В советское время старообрядцы создали свой «Колхоз имени седьмого съезда Советов» и полностью вошли в него. Колхоз был лучшим в Адлерском районе, он выставлял свои достижения в животноводстве, в овощеводстве на выставке ВДНХ.
Осталось только кладбище, на котором похоронены предки нынешних жителей Бухты. Оно действует и по сей день, на нем хоронят людей, уже не только староверов, но и жителей окрестных сел.
Когда было принято решение о начале олимпийского строительства, застройщики первоначально попытались попросту выселить староверов из поселка и снести кладбище. В результате долгих переговоров старообрядцы согласились переехать в поселок Морлинский на километр выше от моря, а кладбище решили сравнять с землей. Однако старообрядцы грудью перекрыли дорогу бульдозерам, защищая свои могилы. Решение о сохранении погоста принимали на самом высоком уровне.
Текст

@темы: российские кладбища

---

Руины Тинтерн, Уэльс

[The Highgate Vampire]

+Альбом+

Над деревушкой Тинтерн (Уэльс) возвышается заброшенная церковь св. Марии. Хотя нынешнее здание датируется только 1866 годом, упоминания о церкви восходят к XII веку.
Здание сильно пострадало от пожара 1977 года и не было восстановлено. А вот кладбищу повезло больше: за ним ухаживают родственники тех, кто здесь похоронен.
Местным жителям очень повезло с живописными местами. В долине находятся величественные руины аббатства Тинтерн.

+Альбом+

Аббатство было основано в 1131 году цистерцианскими монахами. Когда-то это был богатый монастырь и важный учебный центр. Сегодня можно увидеть лишь руины готического монастыря. Монастырь был уничтожен в 1536 году по приказу короля Генриха VIII.
Чтобы насладиться панорамой местности, нужно подняться на смотровую площадку - Площадь дьявола, с которой открывается шикарный вид на монастырь. Ходят слухи, что в этом месте дьявол ловил монахов и заставлял отречься от веры.

---

Мозаичные пляски смерти Франции

[The Highgate Vampire]

La Chapelle funeraire de Guiscard, 1932

+Альбом+

Похоронная часовня в неовизантийском стиле была построена на местном кладбище по заказу сенатора Жерара де Берни. Архитектором выступил Pierre Ansart, а автором мозаики - его сын - Жерар. Это не единичный пример их сотрудничества. В 1924-1925 гг. они возводят погребальную часовню-склеп в неоклассическом стиле для семьи Bellemère. Здешняя Пляска смерти исполнена в более спокойных тонах.

Chapelle funéraire de la famille Bellemère, Chepoix

На стенах мы читаем:
Нет целого в плоти моей от негодования Твоего, нет мира в моих костях из-за моего греха. (Псалом 38, стих 4)
Сердце мое трепещет; оставила меня сила моя, и свет очей моих, - и того нет у меня. (Псалом 38, стих 11)

@темы: погребальные сооружения, Пляска смерти, французские кладбища

---

Мертвецы Алексея Ремизова (1877-1957)

[The Highgate Vampire]

Колотилом подпираясь, шел по дороге на колокольню Колокольный мертвец; ушатый, в белом колпаке, тряс мертвец бородою: сидеть ему старому ночь до петухов на колокольне.
— За что тебя, дедушка? — окликнула Лейла, несмолчивая.
— И сам не знаю, — приостановился мертвец на мосту, — и набожный был я, хоть бы раз на посту оскоромился, не потерял и совесть Божью и стыд людской, а вот поди ж ты, заставили старого всякую ночь до петухов сидеть на колокольне! Видно, скажешь лишнее слово и угодишь...
— У тебя язык, дедушка, длинный?
— Нет, не речливый! Нет, не зазорно я жил, не на худо, не про так говорил и колокольному звону я веровал...
— А зачем ты, дедушка, веровал?., ты бы лучше в колокольню не веровал, дедушка!
— Нет уж, видно, за слово: скажешь лишнее слово и угодишь.
— А как ты узнаешь, дедушка, которое лишнее, а которое не лишнее?
— То-то и дело, как ты узнаешь!
— А если который немой, не говорит ничего?
— А не говорит ничего, попадет за другое.
— А кому же не попадет, дедушка?.. Дедушка, скучно?
— Да что за веселье! Из любых любую выбрал бы муку! Девять ден я в аду пробыл и ничего: по привычке и в аду хорошо, свыкнешься и кипишь. А тут посиди-ка: холодно, ветер гуляет. Пришла мне на век колокольня, да видно, и по-веки, там мое место и упокой.
— Дедушка, всем попадет?
А мертвец уж тащился на свою колокольню, колотилом подпирался, тряс бородою, и блестел по дороге его мертвецкий белый колпак.
Брякнули звонко ключи, щелкнул колокольный замок: там его место и упокой.
И сеяла ведьма-чаровница любовные плевелы, зельем чаровала красавая землю-мать.
Глухо и грустно шумело в лесу.

"Мертвец"

Мертвец

Лежал мертвец в могиле, никто его не трогал, лежал себе спокойно, тихо и смирно. Натрудился, видно, бедняга, и легко ему было в могиле. Темь, сырь, мертвечину еще не чуял, отлеживался, отсыпался после дней суетливых.
Случилось на селе о праздниках игрище, большой разгул и веселье. На людях, известно, всякому хочется отличиться, показать себя, отколоть коленце на удивленье, ну, кто во что, все пустились на выдумки.
А было три товарища — три приятеля, и сговорились приятели попугать сборище покойником: откопать мертвеца, довести мертвеца до дому, а потом втолкнуть его в комнату, то-то будет удивленье, — сговорились товарищи и отправились на кладбище.
На кладбище тихо, — кому туда на ночь дорога! — высмотрели приятели свежую могилу и закипела работа: живо снесли холмик, стали копать и уж скоро разрыли могилу, вытащили мертвеца из ямы.
Ничего, мертвец дался легко, двое взяли его под руки, третий сзади стал, чтобы ноги ему передвигать, и повели, так и пошли — мертвый и трое живых.
Идут они по дороге, — ничего, вошли в село, скоро и дом, вот удивят!
Те двое передних, что мертвеца под руки держат, ничего не замечают, а третий, который ноги переставлял, вдруг почувствовал, что ноги-то будто живые: мертвец уж сам понемножку пятится, все крепче, по-живому ступает ногами, а, значит, и весь оживет, оживет мертвец, будет беда, — да незаметно и утек.
Идут товарищи, ведут мертвеца — скоро, уж скоро дом, вот удивят! Ничего не замечают, а мертвец стал отходить, оживляться, сам уж свободно идет, ничего не замечают, на товарища думают, которого и след простыл, будто его рук дело, ловко им помогает.
Дальше да больше, чем ближе, тем больше, и ожил мертвец — у, какой недовольный!
Подвели его товарищи к дому, в сени вошли.
А там играют, там веселье — самый разгар, вот удивят!
— А Гришка-то сбежал, оробел, — хватились товарища, и самим стало страшно, думают, поскорее втолкнуть мертвеца, да и уходить, — Гришка сбежал!
Открыли дверь, — вот удивятся! — хотят втолкнуть мертвеца, а выпростать рук и не могут, тянет мертвец за собой.
А правда, в доме перепуг такой сделался — признали мертвеца — кто пал на землю, кто выскочил, кто в столбняке, как был, так и стал.
Тянет мертвец за собой, и как ни старались — рвутся, из сил выбиваются, держит мертвец, все тесней прижимает.
— Куда ж, — говорит, — вы, голубчики, от меня рветесь? Лежал я спокойно, насилу-то от Бога покой получил, обеспокоили меня, а теперь побывайте со мной!
Совсем как все говорит, только смотрит совсем не по-нашему! Нет, не уйти от такого, не выпустит, — совсем не по-нашему!
Собралось все село смотреть, а эти несчастные уж и не рвутся, не отбиваются, упрашивают мертвеца, чтобы освободил их, выпростал руки.
А он только смотрит, крепко держит, ничего не сказывает.
Стал народ полегоньку отрывать их от покойника, не тут-то, кричат не в голову, что больно им. Ну, и отступился народ. Отступился народ, говорят, что надо всех трех хоронить.
И видят несчастные, дело приходит к погибели, заплакали, сильней умолять мертвеца стали, чтобы освободил их.
А он только смотрит, еще крепче держит, ничего не сказывает.
И два дня и две ночи не выпускал их мертвец, а на третий день ослабели мертвецкие руки, подкосились мертвецкие ноги, да их тело-то, руки их с мертвым, с телом мертвецким срослись — хоть руби, не оторваться!
Господь не прощает.
И начали они просить у соседей прощенья и у родных. Простились с соседями, простились с родными. И повели их на кладбище с мертвецом закапывать.
И так и закопали равно вместе — того мертвеца не живого, а этих живых.
Здравствуй хозяин с хозяюшкой,
На долгие веки, на многие лета!
1912 г.

"Упырь"

Упырь
Не ведьма Дундучиха застилает на ночь стол скатертью, не ступой закостила наброжая — кроет землю белый снег, летят — падают хлопья надранными лохмотьями, воет, вьется вьюга, выбухает вихорь, метет метель-поземелица, закуделила.
Третий день и грустна и печальна коротает дни в серебряном тереме царевна Чучелка.
Третий день, как печален и грустен уехал царевич Коструб за Лукорье.
За морем Лукорье, там реки текут сытовые, берега там кисельные, источники сахарные, а вырии-птицы не умолкают круглый год.
Полпути не проехал царевич, занемог в дороге и помер. И в чужом краю его схоронили.
Вот среди ночи слышит царевна под окном кто-то кличет:
— Чучелка, Чучелка, отвори!
Вся зарделась царевна: узнала Коструба. Думает царевна: «Это он, это жених, царевич вернулся с дороги!» Встала. Отворила.
— Бери свои белые платья, жемчуг. Я в чужом краю завоевал себе землю, мой подземный дворец краше Лукорья.
Надела Чучелка белые платья, жемчуг. Спешит на крыльцо.
А он ее за руку и на коня.
Взвился конь и помчались.
Мчатся. Мчится царевич с царевной. Страх змеей заползает на сердце: видит царевна под нею не конь, таких не бывает, а ветер.
Ветер-вихорь несет их сквозь темные леса, сквозь мхи и болота — ржавцы-болота в шары-бары — пустое место.
Поравнялись с церковью, повернули на кладбище.
Тут конь исчез.
И вдвоем остались они над могилой: царевич Коструб и царевна. А в могиле чернеет из-под снега дыра.
— Вот мои земли, там мой дворец, там мы отпразднуем свадьбу: дни будут вечны и пир наш веселый без печали, без слез... — полезай!
— Нет, — отвечает царевна, — я дороги не знаю, ты — наперед, я — за тобою.
Послушал царевич царевну, пропал в могиле.
И одна осталась царевна над черной дырой. Сняла с себя платья, — да в могилу.
— На же, тяни за собою. Вот белые платья, вот жемчуга! — и, сбросив в могилу все до сафьянных сапожков, заткнула дыру, да бежать без дороги по снегу, сама не знала куда.
Летела царевна, летела — вдалеке огонек мелькает — прытче бежит. Добежала, смотрит: изба — одна-одинока изба стоит среди поля. Бросилась к двери, вломилась в сени, да в горницу...
Мертвец на лавке лежит, больше нет никого, и светит свеча.
Царевна со страха на печку, забилась в угол, сидит тихонько.
А там на кладбище, а там на могиле обманутый вышел из гроба царевич. Созвал Коструб мертвецов и полетел с мертвецами вслед по царевну.
Прилетел до избы, кричит через окно:
— Мертвец, отвори мертвецу! Будем с живым пир пировать!
Зашевелился мертвец: то ногой, то рукой поведет. А потом с лавки как встал и пошел, дверь отворил.
И нашло мертвецов полным-полна изба. Окружили печь, кличут царевну:
— Вылезай, вылезай — будем пир пировать!
— У меня нет рубашки и сафьянных сапожков, принесите мне: там они на могиле! — говорит мертвецам царевна.
Посылает царевич мертвеца на могилу.
И вернулся мертвец, принес и рубашку и сапожки.
И опять кличут царевну.
А она им: то, говорит, рукавичек нет, то платка у нее нет, то пояса...
Но мертвецы ей все из могилы достали: все платья, весь жемчуг до последней крупинки.
Кличут царевну:
— Вылезай, вылезай — будем пир пировать!
И надела царевна белые платья, жемчуг, — вышла. Вышла царевна. И в кругу мертвецов замерла.
А! как обрадован мертвый живому!
— Я тебе верен за гробом, — целовал царевну мертвый царевич и с поцелуем живая кровь убывала — теплая кровка текла в его холодные синие жилы.
Третьи петухи пропели — мертвецы разлетелись по темным могилам, там, в могилах, облизывали красные губы.
Не вернулась царевна в свой серебряный терем. Нашли Чучелку утром — белая, как белый снег, без единой кровинки, далеко в чистом поле в мертвецкой избе.
Вьется вьюга и воет, валит и, опрокидывая, руша, сбивает с ног. Разворотила, нелегкая, дубья — колодья, замела, дверь, засыпала окна — хоронит серебряный Чучелкин терем.
Холодна зима — белый снег. 1909г.

"Жертва"

Жертва
1 глава

Вот уж по совести всякий, кто бывал в Благодатном, не покривит душой, помянув добром старое Бородинское гнездо. И не в насмешку с испокон веков дано ему такое прозвище, лучшего, сколько ни мудри, не придумаешь, и хоть никакого винограда в садах его не цвело и не зрело и райские птицы не пели, а уж, как есть, – ну благодатное: сама благодать Божья разливалась по его доброй земле.
Старый с колоннами дом, кленовая аллея, фруктовый сад, поля, лес, скот, люди – все Благодатненское приводило в восхищение не только соседей, но и любого наезжавшего с других краев и по делу и так себе, да того же фыркающего подстриженного петербуржца и растрепанного избалованного москвича.
Дом полная чаша, лад и порядок. Ей-богу, пчеле на зависть!
Сам Бородин, Петр Николаевич, известный чудак и такой балагур – поискать да мало: где б он ни появился, в любом обществе и когда угодно, стоило ему раскрыть рот и уж хохот не умолкал. Хохотали знакомые и незнакомые. Безразлично.
А странно было лицо совсем седого, ничуть не меняющегося балагура. Шли годы, переваливало ему за сорок, а одно и то же выражение, словно отпечатанное раз навсегда, лежало на его неподвижных застывших чертах. И странно, когда, надрывая живот, всякий со смеха покатывался по полу, лицо мертвенно-бледное чудака оставалось спокойным – ни улыбки, ни смеха, только жуткие блестки во впалых остановившихся глазах. И не менее странно, что речь его, сбивавшая все и всех с панталыку, отдавала каким-то механизмом, как у говорящей куклы, и когда кто-то попробовал записать эту речь, то на бумаге вышли самые простые ходовые слова и уж совсем не смешные.
И несмотря на такой, казалось бы, неподходящий вид Петра Николаевича Бородина и неуместность каких-либо шуток, никому в голову не приходило спросить себя: в чем же тут секрет и отчего бывает так смешно и весело? Только редкий любитель отгадывать загадки, – такой всегда найдется, – зарвавшись, пытался давать объяснения, метя, как это водится, не в бровь, а в самый глаз: тут и игра физиономии, и искусная мимика, и необыкновенно смехотворный склад речи, и необыкновенно острый взгляд – ясно, явно, понятно. К счастью, все подобные, набившие оскомину объяснения шли куда-то в прорву: никто ничего не хотел спрашивать да и незачем было. Смешно, весело – чего еще?
Петр Николаевич нигде не служил и никакими общественными делами не занимался. Одно время выбрали его уездным предводителем. Это памятное Бородинское предводительство скоро всякому вот где стало! Не оттого, что бы там плохо было или неприятность какую от него видели, совсем напротив. Веселее года не запомнят: все дела были обращены в какую-то потеху, в один сплошной смех и умору, но в результате такая вышла путаница, такие всплыли несуразности и еще Бог знает что – не расхлебаешь. И не знай Петра Николаевича, чего доброго, могли бы в лучшем случае заподозрить, что он не в своем уме, да так, кажется, в Петербурге кто-то и выразился не то в гостиной, не то на докладе. Только счастьем все окончилось благополучно.
Живой человек не без странностей, у всякого своя повадка. Ну и Петр Николаевич не исключение.
Петр Николаевич до страсти любил все прибрать к месту, притом так все хитро делал, что после найти прибранную вещь чересчур мудрено было, а то и совсем невозможно: много вещей пропадало и очень нужных. Затем он любил наводить порядок, передвигая с места на место столы, стулья, этажерки, перевешивая картины, переставляя в библиотеке книги, в чем собственно и заключались его постоянные занятия с утра и до обеда ежедневно. За обедом, предпочитая кушанья сладкие, как потроха, мозги, ножки, и не зная меры, он частенько объедался и потому вечно жаловался на живот. Любил топить печи – все зяб – и с длинною кочергой расхаживал обыкновенно от печки до печки, помешивая жар. Любил он поговорить с прислугой и мужиками, и хотя разговор всегда начинался словно бы и о делах, но в конце концов выходила одна чепуха, что влекло за собою очень нежелательные для общего порядка грустные последствия: Петра Николаевича не только никто не боялся, но – что уж таить! – веры ему не было. Кроме того, дуря и чудя, он обещал прямо-таки неисполнимые вещи: всем и каждому он дарил свою землю, правда, меру не очень крупную – три шага в длину и шаг в ширину – такой шутовской кусок. Что еще?.. Да… у него была страсть резать кур и резал он кур не хуже заправского повара: птица у него с перерезанным горлом не хлопала крыльями и не бегала безголовая, как это часто бывает при нелегкой руке. И еще он любил посмотреть на покойника, и чем отвратительнее было лицо мертвого, чем сильнее чувствовалось разложение, тем находил он покойника привлекательнее. Всякий раз, когда на селе умирали, батюшка о. Иван давал знать Бородиным, тотчас закладывался экипаж и Петр Николаевич, все бросив, летел к тому месту или в тот дом, где случался покойник.
Такого рода страсти, как выражалась Александра Павловна, труня под веселую руку над своим избалованным мужем, в котором, кстати сказать, души не чаяла, страсти Петра Николаевича касались в действительности таких чисто домашних подробностей, что упоминать о них представлялось бы совсем излишним, если бы не припутался сюда один вздорный слух, задевающий честь и репутацию всего Благодатного.
Года два назад в Благодатное заехал один старый приятель Петра Николаевича, тоже бывший петербургский лицеист, не видавшийся с своим другом с самого Петербурга. Причина появления такого гостя так и осталась невыясненной: у него никто не спрашивал, а его камердинер толковал в лакейской очень сбивчиво, – не то генерал был послан усмирять, не то делить землю. Впрочем, все это не так уж важно: разве не мог старый приятель приехать просто из любопытства?
Гость был принят радушно. Встретила его Александра Павловна, сожалевшая, что в Благодатном не все в сборе – дети разъехались, и что ему будет скучно. Но гость был так весел, много рассказывал о Петре Николаевиче, о той тесной дружбе, какой они были связаны в Петербурге в ранней молодости, и кажется, ни в каком обществе не нуждался, с нетерпением ожидая своего друга. Петр Николаевич, как на грех, с утра пропадал где-то на деревне у какого-то покойника и только поздно вечером вернулся домой. Друзья встретились. И тут произошло что-то неладное. Видно было, что гость потрясен, испуган, что у него поджилки трясутся. Или не узнал он своего друга, – или и узнал, но нашел такую перемену, что голова пошла кругом, – или заметил в лице, в поступи и в речи что-то совсем для себя неожиданное, невероятное, невозможное – в чем же дело? – А кто ж его знает! – Гость отступил на шаг и, замахав руками, вдруг лишился чувств.
Молчаливый и печальный, подозрительно озираясь и поддакивая на все, что бы ни говорилось, и с той жалкою улыбкой, какою улыбаются люди, попавшие нечаянно-негаданно в самые обыкновенные житейские тиски, которые каждую минуту можут смять тебя в лепешку, гость прожил с неделю и в одно прекрасное утро, лопоча какую-то ерунду и показывая какие-то бумаги вверх ногами, остервенелый, чуть ли не в одном белье и без багажа, ускакал из Благодатного. А вскоре после его отъезда пошли суды и пересуды и в городе и среди соседей.
Говорилось, что ничего особенного в Благодатном нет, что Бородинский прославленный дом как дом, да, пожалуй, даже с изъяном – одна половина очень заметно заново переделана после пожара, ну и сад как сад, старый, тенистый – правда, но таких садов, если поездить по России, сколько хочешь; поля, лес – что говорить – поля просторны, лес хороший, да тоже не какая-нибудь невидаль; а люди – даже совсем дрянь: беднота, земли мало, то переселялись, то опять вернулись, а во время беспорядков, если дом не сожгли и лошадям глаза не повыкололи, как это сделали у соседа Бессонова, то все-таки поговаривали и о том, чтобы дом сжечь, добро истребить да отобрать Бородинскую землю. Что же касается Петра Николаевича, то, перечисляя все его странности, несли такую крещенскую белиберду, что просто повторять совестно. И в конце концов заказывалось другу и недругу даже в самой крайней нужде бывать в Благодатном: место нечисто.
Кто-то из добрых друзей советовал Александре Павловне жаловаться губернатору, но она и слышать не хотела. Во слухах, на ее взгляд, правды ни капли не было, да и не стоило историю подымать. В самом деле: мало ли что какой-нибудь подозрительный со своего подозрительного ума не сочинит и не выдумает – ему бы только валить с больной головы на здоровую! Да притом же и разговоры как-то само собою прекратились – все-таки люди не так глупы, как кажутся.
И у всех одно осталось в памяти: Благодатное – рай земной, семья Бородиных – примерная, Петр Николаевич – известный чудак и такой балагур, поискать да мало.
Глава семьи – Александра Павловна Бородина. Ее бдительному глазу приписывались порядок и обилие Благодатненского хозяйства. Твердого характера, скупая на слова, умела Александра Павловна держать всех в струнку и не потакать: Ее боялись и слову ее верили. Замуж она вышла рано, по любви, и с первого же года замужества пошли дети: сын и три дочери, все погодки. Жизнь Александры Павловны проходила в заботах и делах, которых с каждым годом, по мере того, как подрастали дети и отношения хозяйственные путались и усложнялись, все прибывало, и так получалось, что забот не оберешься и всех дел не переделаешь. Но она готова была взвалить себе на плечи какую угодно тяжесть, лишь бы хорошо было мужу и детям. И никто не жаловался – ни муж, ни дети.
Вечерами, счастливая и веселая, она садилась за рояль: сильные пальцы ее, уверенно касаясь клавишей, вызывали большой праздничный звук – силой и радостью наполнялись высокие комнаты.
И с какой завистью посмотрел бы отчаянный бродяга из тьмы своего бездомного белого света в освещенное окно на нее, довольную своим кровом, и каким проклятием проклял бы свою судьбу неудачник, случайно встретив ее счастливый взгляд, и с какой покорностью и верой, заслышав ее голос, пошел бы за ней тот, кто зовет себе поводыря!
Контр-адмирал Ахматов, чье суждение, по меткости своей, облетало все без исключения усадьбы и повторялось городскими щеголями, крестный отец младшей Сони, называл Александру Павловну обольстительной брюнеткой. И, как всегда, был прав. И кто бы мог поверить, что эта обольстительная брюнетка, сумевшая устроить дом и жизнь дома – тихий согласный очаг, почувствовала себя однажды самой несчастною из людей. Правда, с тех пор утекло много воды, удача и счастье стерли всякую память, а в душе ее осталась только радость, только уверенность в себе и в своих силах. Пятнадцать лет назад, в день рождения Сони, Благодатное вдруг очутилось на волоске от гибели – дом чуть было не сгорел, Петр Николаевич чуть было не умер, и всех спасла Александра Павловна.
Осенью и в зимние месяцы, когда разъезжались дети, Александра Павловна проводила время только с мужем. Она смотрела на него так, как двадцать лет назад, с тою же любовью и нежностью, и видела его таким, как был он двадцать лет назад, влюбленным, и складка, явственно означавшаяся между ее темных бровей, сглаживалась. А он, высохший, длинный, как жердь, седой, с мертвенно-бледным лицом, уставясь своими неподвижными в жутких блестках глазами, стоял перед нею, оскалив зубы.
– Я тоски не знаю, – повторял он в тысячный раз, – мне легко! – а в голосе слышалось: «мне все равно, мне ничего не надо».
Но она не слышала этих жутких слов, они звучали ей как те, тогда под первый поцелуй, и она, слепая от любви, отвечала ему страстью сохранившейся женщины.
Ой, как хохотал бы подглядевший в такие минуты через окно над этой уморительной, сумасбродной сценой. Но, кто знает, возможно, что и не пикнув, лишился бы чувств, как тот гость генерал – старый друг Петра Николаевича.

2 глава

В Благодатном готовилось большое событие. На Матрену зимнюю назначена была свадьба старшей дочери Лизы, окончившей в прошлом году институт. Жених был известный крупный помещик Рамейков. Все ждали с нетерпением этой свадьбы. Рассказывали, что пир выйдет на славу и что Петр Николаевич перерезал чуть ли не всех кур!
Благодатное принимало торжественный вид. Гости съезжались загодя, и не мало очень почтенных лиц прямо обезживотели в обществе Петра Николаевича, который казался особенно в ударе на россказни и зубоскальство. Александра Павловна сбилась с ног. Все надо было приготовить. Рук не хватало.
Наконец собралась вся семья: из Петербурга приехал старший сын Миша – студент-первокурсник, из Киева вторая дочь, институтка Зина, и гимназистка Соня из губернского города. Наступала важная минута. И, надо отдать справедливость, свадьба вышла веселая. Конечно, не обошлось без шутовства. Благословляя образом перед венчаньем, Петр Николаевич, видимо, собирался сказать напутствие, но после довольно продолжительного молчания ограничился кратким и весьма непечатным пожеланием в одно слово и от этого крепкого слова жених едва поднялся на ноги – смех буквально душил всякого. В церкви Петр Николаевич шепнул батюшке, о. Ивану, что во сне яйца в яме видел, и хотя о. Иван не мог не знать дурного значения сна, но тогда показалось ему все в высшей степени несообразным. И так все были настроены, что о. Иван не выдержал и, оборвав молитву, фыркнул на всю церковь, а за ним дьячок, державший теплоту, заржал уж без всякого стеснения и – пошло; не то венчали, не то гоготали, как в балагане.
После свадебного ужина молодые уехали в Москву. Но в Благодатном веселье продолжалось. Весь пост прошел как-то не по-постному. А на Святках молодежь затеяла спектакль, рядились, ряженными ездили по соседям. На пруду сделан был каток и горка. Тут на катке устраивались отчаянные состязания.
Миша Бородин считался первым конькобежцем. И действительно, стройный и необыкновенно гибкий, с поразительной ловкостью и искусством он проделывал головоломные фигуры. Не отставала и Соня, девочка быстрая – огонек, а ее звонкий смех разливался заразительно звонко в Крещенские звездные ночи. Любо было смотреть на эту пару, когда об руку они бежали с горки до дальних верб. Этого нельзя сказать о Зине: она имела больше сходства с Лизой и, как Лиза, была сдержана и молчалива, пожалуй, даже застенчива, но не без характера. «В мать дети пошли», – отзывались тетушки и дядюшки и старые знакомые, хорошо знавшие Александру Павловну.
Подходило Крещение. Товарищи Миши и подруги девочек стали разъезжаться. И Бородиным уж пора была готовиться в путь, но в деревне было так хорошо, что об отъезде не хотелось и думать.
Под Крещенье Миша и Соня, когда зажглась Богоявленская звезда, выбежали на каток, где проводили они свои последние вечера. Ночь выдалась светлая, усыпалось звездами голубое поле и мороз ударял так, что лед трескал, морозами щипало щеки. Но они рады были хоть всю ночь бегать.
Набегавшись, решили прокатиться в поле, Миша взялся править. Но только что выехали они из ворот, лошади понесли. Миша, вылетев из саней, ударился головою о забор, Соня упала в снег. На крик сбежались. Мишу подняли и отнесли в дом. Бросились за докторами. К утру Миша помер. Вот было горе.
В день похорон вечером, когда в доме было особенно пусто и всех одолевало то тягостное утомление, от которого и дело из рук валится и места себе не находишь, в Благодатное с нарочным получилась телеграмма от Рамейковых: Александра Павловна вызывалась немедленно в Москву.
В ту же ночь Александра Павловна уехала.
Зина и Соня были в большой тревоге. Петр Николаевич напротив: он по-прежнему, как ни в чем не бывало, продолжал свой образ жизни. Разница была разве в том, что кур резалось больше. Но это объяснялось тем, что Зина, простудившись на похоронах, все недомогала и ее надо было держать на диете. Да еще – ну это чудачество! – к обеду велено было подавать большущий бычачий язык.
Наконец из Москвы пришло известие: Лиза повесилась. Вот было горе.
Второго покойника опустили в Бородинский склеп, а в доме стало уж так пусто и уж так тягостно, – Александра Павловна бродила, как тень.
Она не могла простить себе, что так легко согласилась на этот брак, когда знала всегда Рамейкова за человека легкомысленного и даже подлого, да, подлого, – почему не отговорила Лизу? Ведь Лиза ее послушала бы. Да, она сумела бы убедить, она знала много самых отвратительных, самых постыдных фактов, о которых шептались посторонние даже у них в доме в день свадьбы.
Но теперь было уж поздно: и простишь ты себе и не простишь – делу не помочь. Александра Павловна чуть не кричала.
Петр Николаевич выглядел несколько утомленным, но едва ли причиной был сам по себе факт смерти. Смерть сына, как и смерть дочери, вызывали в нем то обычное для него чувство любопытства, какое он испытывал вообще к покойникам и не к таким, а к совершенно ему неизвестным. Утомление сказывалось скорее от бессонной ночи. Гроб привезен был в Благодатное закрытым, но он настоял, чтобы гроб вскрыли, и, когда сняли крышку, он уж сам открыл лицо дочери и простоял над нею, не отрывая глаз, ночь.
Теперь в своем зеленом бутылочного цвета халате Петр Николаевич дремал в кресле.
Так прошла ночь после похорон.
Состояние Зины между тем ухудшилось. Она слегла. Вызванные доктора сказали, что у нее что-то вроде дифтерита. И все Благодатное затаилось, дожидаясь рокового кризиса. Кризис наступил. Созвали консилиум. Безнадежно.
В доме заведен был строгий порядок, и обычно, когда съезжались дети, этот порядок поддерживался ими с их раннего детства: так, Лиза ухаживала за цветами, Зина кормила попугая. Теперь за цветами ухаживал старый камердинер Михей, а попугай кричал от голода.
И видно было, Зина все помнила и ее это мучило и еще мучило ее то, что, больная, лежа уж неделю в кровати, она нарушает какой-то порядок и лучше было бы, если бы отвезли ее в город, но сказать об этом она не могла, ее душило.
Из последних сил знаками Зина попросила Соню дать ей бумагу и слабою рукой написала одно слово «попугай», – карандаш выпал из рук. И она умерла. Вот было горе.

3 глава

Третий Бородинский гроб унесли из дому.
В церкви на отпевании, прощаясь с дочерью и в последний раз глянув на это покорное обреченное лицо с плотно сжатыми, как сталь, синими веками и запекшимися измученными губами, Александра Павловна вдруг все вспомнила и не то недавнее счастливое, а то прошлое тайное, что никогда не вспоминалось ей столько лет. И заплакала она крепко и уж старою старухой, сгорбившись, пошла прочь от гроба.
«Разве я думала, что придется таких хоронить?» – плакала она, тряся головою.
А вместо утешения, совесть, еще больше горбя и бороздя ей морщинами кожу, говорила ей, что некого винить, нет другого виновного, кроме нее, все сама, и одна, она одна виновата кругом.
Соня весь день не отходила от матери, жалась к ней и пробовала утешать, и плакала, и большими глазами смотрела – страшно становилось за перепуганную девочку.
– Мама, что ты говоришь? – спрашивала она, пугаясь своего голоса.
И мать ей рассказала о том, прошлом и тайном, что никогда не вспоминалось ей столько лет.
Пятнадцать лет назад, тогда Соне был год, Александра Павловна взяла детей и поехала к своей матери – первый раз выехала она из Благодатного, оставив дом и мужа. И вот приснился ей сон, будто муж ее в алтарь входит. Страшно ей стало: не заболел ли муж, не умер ли? На другую ночь опять сон снится: сломалось обручальное кольцо. И опять стало страшно: муж умрет. И стала она домой собираться.
– Собралась, еду, – рассказывала Александра Павловна, – а сама, не переставая, Богу молюсь, все молюсь Богу: если, говорю, уж суждено горю, так сделай так, пускай Миша умрет, Лиза умрет, Зина умрет, только бы он жив остался. Что ж, думала тогда, маленькие еще, ничего, только бы он жив остался. Про тебя я молчала, не могла. Приезжаю домой. Оказывается в доме пожар был, а Петр Николаевич при смерти лежал. Бог услышал молитву: спас и дом и отца. А теперь… Миша умер, Лиза умерла, Зина умерла. Разве я думала, что придется таких хоронить?
Александра Павловна мучилась, не отпускала от себя Соню.
Петр Николаевич казался озабоченным и растерянным. Какая-то мысль точила его и беспокоила. Делать то, что он делал изо дня в день, он уже не мог. Вечером он попробовал было передвинуть для порядка шкап в столовой, – отодвинуть-то отодвинул, но так и бросил его стоять на тычке. Схватился за кочергу, но и с печками дело не пошло. Несколько раз Петр Николаевич заходил в спальню к Александре Павловне и Соне, присаживался на кончик кровати и вдруг подымался, оставляя убитых горем жену и дочь.
– Все потерялись – Миша, Лиза, Зина и Соня, и все нашлись, одной Сони нет, – бессмысленно и жутко бормотал он, неизвестно к кому обращаясь, не то к Михею, не то к печнику Кузьме, не то к экономке Дарье Ивановне, заменявшей по хозяйству Александру Павловну.
Поздно ночью Петр Николаевич угомонился и ушел к себе в кабинет. Камердинер Михей, как старый дядька, не оставлял его ни на минуту.
Тревожно и жутко было в доме, все углы стали холодными. Куда все девалось? Где мир, смех и счастье? Три гроба – три смерти морозом заледенили теплый огонек Бородинского очага.

4 глава

Совершившиеся за какой-то месяц события – это Бородинская история со смертями – тотчас была поднята на язык.
– Тут положительно дело нечисто! – так заговорили не только в соседней Чернянке и не в соседней Костомаровке, но и в Британах и даже в Мотовиловке и, конечно, повсюду в городе.
Как, что, почему? – И давай – и пошло.
Всю жизнь Благодатненскую вверх дном перевернули, по косточкам перебрали и бабушек и тетушек Бородинских и то, чего никогда не было, и то, что было, но совсем не с Бородиными, а скажем, ну с Муромцевыми. Все на свет Божий вывели – глядите, господа, и судите, нам-то все уж давно известно!
Ухватились почему-то за того таинственного гостя-генерала – друга Петра Николаевича, который Бог знает отчего сбежал тогда из Благодатного. И сразу же все решили, что этот самый генерал все знает и стоит только допросить его и станет все ясно, как на ладони. Но где его достанешь? Туда-сюда. Руки опускаются.
Кто-то сказал:
– Перевердеева весь Петербург знает.
– Стало быть, он в Петербурге?
– Конечно!
Срочно был послан от губернатора запрос в Петербург. Чуть ли не в тот же самый день получилась справка. Доносилось, что генералов в Петербурге сколько угодно и есть с такими фамилиями, что даже не совсем ловко в дамском обществе представляться, но Перевердеева никакого нет. Может быть, Переверзев?
И пока наводили справки о каком-то Переверзеве, судили и рядили вкривь и вкось, кто-то железный, не спрашиваясь, никому не отдавая отчета, уверенно совершал свое верное дело, кто-то беспощадный семимильными шагами из дальне-далека шел творить суд и расправу по-своему.
Без Александры Павловны ничего не клеилось, и она через силу, отрываясь от своих тяжелых дум, входила в мелочи жизни. Она считала себя не вправе бросить на произвол судьбы дом, мужа и дочь, – мужа, из любви к которому она принесла такую огромную жертву, дочь, из любви к которой она пожертвовала бы сейчас всем своим покоем.
Да не ошиблась ли она, когда, молясь, отдавала в жертву троих старших, а Соню забыла? И не забыла, а нарочно не помянула? Зачем она тогда не помянула Соню? Все бы уцелели. А что если бы все четверо умерли? Но этого не могло быть; ведь она все отдала, а кто отдаст все… Зачем тогда не отдала всех? Вот вопрос, который сверлил ее и не отпускал.
А ну, как и Соня умрет? Она же вот сказала сейчас, что отдает все, а стало быть и Соню? Вот вопрос, от которого, как помешанная, металась она, боясь думать.
– Соня, Соня, где ты? – спохватывалась Александра Павловна, ища дочь, которая не отходила от матери.
К мукам за себя, за свой поступок, к мукам за единственную дочь присоединялось беспокойство о любимом муже, жизнь которого держалась на трех дорогих смертях. Петр Николаевич еле двигался, он уж не выходил из кабинета, он посинел весь, волосы примазались и блеклая мертвая кожа, точно отделившаяся от тела, висела на нем мешком.
По дому, по всем комнатам пошел тяжелый дух.
Дом был старый, под полом водилось множество крыс – их было целое поколение, и нередко случалось, что какая-нибудь древняя крыса дохла. Вот, должно быть, почему шел невыносимый запах. В другое время Петр Николаевич непременно нашел бы то место, где валялась падаль, пол подняли бы и падаль убрали бы, но теперь не до того было.
Все, кому случалось в это время быть в Благодатном, чувствовали, что так жизнь продолжаться не может, что рано или поздно – какой, все равно, – а должен отыскаться выход. И ждали. А ждать еще положено было три дня и три ночи. И два дня и две ночи уже прошли.
В субботу вечером батюшка о. Иван служил в доме всенощную и накадил изрядно – ладана не пожалел. После закуски уехал, и все не без угара разошлись спать.
– Ночью, – так после рассказывал Михей, – слышу я, барин меня кличет. – «Михей, говорит, голубчик, принеси мне петушка, Христа ради, я тебя никогда не забуду». – «А зачем, говорю, вам, барин, петух в такую пору? Ночь на дворе». – А он только глазом подмигнул: понимай, значит, зачем. Пошел я в курятник, поймал петуха пожирнее, принес петуха и нож подаю. Взял барин петуха, резать стал, а сил-то уж нет – петух все трепыхается. Ну, кое-как с петухом покончил. Крови целая лужа и на полу и на себе. Будто и лучше стало. – «Хорошо бы, говорит, Михей, покойничка посмотреть!» – «Господь с вами, говорю, какой теперь покойник, эка невидаль!» – А у самого по спине мороз подирает – вижу с барином что-то неладно, ровно что его душит, так зуб о зуб и колотит. – «А где Соня?» Да на меня как посмотрит – умирать придет час, не забуду, – так посмотрел. – «В барыниной спальне, говорю, с барыней». Тут барин, видно, успокоился, а я отошел да и прилег.
– Проснулась я ночью, – рассказывала после экономка Дарья Ивановна, – слышу, будто кот мяучит. А откуда, думаю, коту взяться? Помяукала – не отзывается, шипит.
– Петух, действительно, пел, – показывали другие.
Но, видно, и петух не помог. А какой петушок был славный! Сил у старика больше нет, сейчас задохнется. Петр Николаевич вдруг привстал на кровати:
– Все потерялись – Миша, Лиза, Зина и Соня, и все нашлись, одной Сони нет!
И одна заволакивающая мысль найти Соню сейчас же, сию секунду, подняла его на ноги и повела. Не выпуская ножа из рук, он пополз из кабинета в спальню.
Дверь в спальню оказалась полуоткрыта. В спальне было светло от лампадки. Соня лежала с матерью на кровати лицом к двери.
– Курочка, куронька моя! – шептал старик, подползая к кровати.
Соня открыла глаза. Села на кровать. И, глядя на отца, скрюченного, измазанного кровью, в ужасе вытягивала свою лебяжью шейку.
– Куронька, куряточка! – шептал он, силясь подняться на ноги.
И – поднялся.
Лебяжья шейка в луче лампадки еще больше вытянулась под сверкнувшим ножом. – Один миг – и вишневым ожерельем сдавило бы лебедь. Но уж не мог, силы оставили, ему нет спасения! Нож выскользнул из рук и вместе со склизлою кожей, отделившейся от его пальцев, упал на ковер.
Старик, дрогнув, присел на корточки, весь осунулся. Все в нем – нос, рот, уши, все собралось в жирные складки и, пуфнув, поплыло.
И плыла липкая кашица, чисто очищая от дряни белые кости.
Голый, безглазый череп, такой смешливый, ощериваясь, белый, как сахар, череп стал в луче лампадки.
И в ту же минуту огонь, распахнув пламенем дверь спальни, красным глазом кольнул мать, и обомлевшую дочь, и мертвую голову мертвого отца и, бросившись языками под потолок, развеялся красным петухом.
Дом Бородиных горел.
1908

Алексей Михайлович Ремизов (24 июня (6 июля) 1877, Москва — 26 ноября 1957, Париж) — русский писатель. Один из наиболее ярких стилистов в русской литературе.
Ремизову принесли известность его сказки и символистские романы, — прежде всего, сборники «Посолонь» (1907), «Докука и балагурье» (1914), романы и повести «Пруд» (1905), «Часы» (1908), «Пятая язва» (1912), «Крестовые сёстры» (1910). В эмиграции Ремизов в основном писал беллетризованные мемуары, самые известные из которых «Взвихренная Русь» (1927). Ремизову также принадлежит ряд драматургических произведений («Бесовское действо», «О Иуде, принце Искариотском»).
Собрание сочинений Ремизова (1910—1912) показало целостность художественного мира писателя, парадоксально соединившего в себе балагура и сказочника, изобретателя кошмара и ужаса повседневной действительности.
+Сайт с рассказами+

@темы: Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы)

---

Истории в дереве

[The Highgate Vampire]

-Долина сухих костей-
Ветхий Завет : Книга Пророка Иезекииля : Глава 37

Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это. И сказал мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: "кости сухие! слушайте слово Господне!" Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Я Господь. Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них.
Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут.
И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои - весьма, весьма великое полчище.
И сказал Он мне: сын человеческий! кости сии - весь дом Израилев. Вот, они говорят: "иссохли кости наши, и погибла надежда наша, мы оторваны от корня".
Посему изреки пророчество и скажи им: так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших и введу вас в землю Израилеву.
И узнаете, что Я Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших,
и вложу в вас дух Мой, и оживете, и помещу вас на земле вашей, и узнаете, что Я, Господь, сказал это - и сделал, говорит Господь.

Гринлинг Гиббонс (1648-1721) — английский резчик по дереву. Считается одним из наиболее выдающихся английских резчиков-декораторов.

-Поэма "Тэм О'Шентер"-

+Альбом+

Тэм О'Шентер (англ. Tam o' Shanter) - поэма (с подзаголовком «повесть в стихах») шотландского поэта Роберта Бёрнса, написанная им в 1790 году и вышедшая из печати в 1791 году. Относящееся к готичекому жанру поэтическое произведение пронизано юмором и присущим произведениям шотландского классика неиссякаемым жизнелюбием.

Иль попадёшь в гнездо чертей У старой церкви Аллоуэй!

Повествование описывает историю, случившуюся с фермером Тэмом О'Шентером из окрестностей старинного городка Эйр. Это женатый мужчина средних лет, имеющий слабости. Наиболее нетерпимой из них - с точки зрения сварливой супруги, его «мудрой Кэтти» - является склонность к алкогольным напиткам. «Бездельник, шут, пропойца старый, не пропускаешь ты базара, Чтобы не плюхнуться под стол. Ты пропил с мельником помол...Смотри же: в полночь ненароком Утонешь в омуте глубоком Иль попадёшь в гнездо чертей У старой церкви Аллоуэй!».
Как и в другие вечера, в этот Тэм заседал в трактире вместо со своим верным другом, сапожником Джоном Ячменное Зерно за кружками пенистого эля. За окнами завывал ветер, сыпался град, а в гостиной пылал очаг, звучала музыка и песни. Будучи в отличном состоянии духа, Тэм даже завёл роман с трактирщицей. Но всему свой черёд. Пора и домой. Тэм выходит в бурю, седлает свою старушку-кобылу Мэг и отправляется в путь. Дождь хлещет, грязь хлюпает под копытами, а путь не близок. Тьма кругом, и за каждым кустом - кажется ему - путника подстерегает Дьявол собственной персоной. Тэм хоть и пьян, но трусит. Вот за поворотом видит он ту самую церковь, которой пугала его Кэтти - руины церкви Аллоуэй. Благоразумная кобыла Мэг отказывается приближаться к проклятому месту, но Тэма притягивают зловещие огни внутри, хохот, свист и стоны нечистых духов, справляющих там свой шабаш.
В церкви открывает он зрелище, от которого леденеет кровь в жилах. Распахиваются гробы, и из них выходят скелеты со звенящими кандалами на руках и ногах. Это трупы казнённых разбойников и отцеубийц, с обрывками верёвок на шеях и окровавленными кинжалами в скрюченных пальцах, вышли повеселиться при лунном свете. Вдоль разрушенных стен, в отсветах лунных лучей и под звуки дудок, в которые изо всех сил дуют черти, несутся в пляске сонмища ведьм, уродов и чудовищ. Их бешеный танец не из современных, а похож на те танцы древней Шотландии, о которых помнят только старики. Ведьмы дряхлы и костлявы, одеты в накидки, схожие с саванами, и лишь одна из них ещё молода и хороша собой. На юной колдунье тоже одна ночная, коротенькая рубашка (по-шотландски: катти-сарк). Увидев её, Тэма охватывает пьяное чувство к этой чертовке-красавице, и он кричит на всю церковь «Ах ты, Короткая рубашка!».
Мгновенно воцаряется полная тишина, и всё адское сборище озирает нарушителя их празднества, а затем нечистая сила с воем кидается на несчастного. В ужасе бедная кобылка Мэг мчалась от этого дьявольского преследования с такой бешеной скоростью, какую не показывала никогда даже в свои лучшие юные годы. Вот за поворотом уже виднеется спасительный мост через реку Дун, и если Тэм и Мэг его беспрепятственно минуют - то они будут в безопасности. Ведь фермер знает - как Нечистая сила ни могущественна, но пересечь текучую воду она не в силах. И вот уже лошадь на мосту, но в эту самую секунду из кустов выныривает та самая ведьма-красотка и хватает бедную Мэг за хвост! Из последних сил перепуганная кобыла рвётся вперёд и оказывается на другом берегу, оставив клок своего хвоста как добычу в руках у зловредной колдуньи.
Заканчивается повествование поучением читателю: «...Но если кто-нибудь из вас Прельстится полною баклажкой Или Короткою Рубашкой, - Пусть вспомнит ночь, и дождь, и снег, И старую кобылу Мэг» (везде указан перевод С.Я.Маршака).

Thomas Hall Tweedy - Tam o'Shanter Wood Carvings, 1860

Мост и руины церкви действительно существуют.

@темы: шотландские кладбища, творчество на тему, история скульптуры, Ваши пальцы пахнут ладаном (поэзия, отрывки из романов, рассказы)

---

История лечебницы Кукс и чешские Пляски смерти

[The Highgate Vampire]

+Фотоматериалы+

Пожалуй, любимое замечание обитателей поместья Кукс: «Если вы приехали посмотреть на замок, то вы опоздали лет на 115». Грандиозная постройка, раскинувшаяся в прекрасных далях – не что иное, как госпиталь Кукс, наилучший вид на который открывается со старинной лестницы, и эта лестница – единственное, что осталось от замка.
Некогда стоявший в этих местах замок Кукс был частью курортного ареала с одноименным названием. Этот курорт в период своего расцвета был настолько известен, что по популярности обгонял даже Карловы Вары! Но, не будем забегать вперед, а пройдемся по следам истории этих мест. Итак, своей былой славе Кукс обязан роду Шпорков. Первым известным человеком в этом роду стал Ян Шпорк, родившийся в бедной крестьянской семье.

-О судьбе основателя и тайнах госпиталя-

Такая судьба его не слишком устраивала, поэтому в период Тридцатилетней войны он поступает на службу в армию – сначала в Баварии, а затем к австрийскому императору. Начав карьеру простым барабанщиком, со временем он дослуживается до генеральского звания, при этом он так никогда и не научился читать и писать. Он воевал во многих сражениях, но больше всего Ян Шпорк прославился в боях с турками, за что был прозван «убийцей турок». В 1663 году в Битве при Сентготтхарде генерал Шпорк собственноручно отрубил голову одному турку. Это событие нашло отражение в фамильном гербе семьи Шпорк – его украшают два имперских орла, два чешских льва, а в самом центре – голова турка.
«После этой битвы Яну Шпорку был присвоен титул наследного имперского графа. К этому времени у него уже скопилось значительное состояние, поэтому он занялся приобретением владений. Особенно его интересовали чешские земли, где он скупил их в общей сложности девять, включая Хоустниково Градиште, к которому относился и Кукс. Чтобы не скучать, в свои 65 лет он решил жениться. В браке у него родилось четверо детей. О его дочерях история умалчивает, а нас больше всего интересует его старший сын Франтишек Антонин Шпорк. Он прославился своим безумным поведением, и в свое время был самым известным аристократом в Чехии. Например, о неординарности его действий повествует череп, хранящийся в специальном ящичке в одной из комнат госпиталя Кукс. Он принадлежит матери Франтишека Антонина, которая умерла во Франции в 1674 году, сопровождая супруга в военном походе, где и была похоронена. Во время своего путешествия по Европе Франтишек Антонин заехал во Францию и там выкопал череп своей матери. Поместив его в специальный ящичек, он всегда возил его с собой»,
- рассказывает экскурсовод Войтех Краткий. Имение переходит к Франтишеку Антонину Шпорку, когда он достигает возраста 22 лет.
В те времена поместье Кукс было известно лишь своим исключительным расположением – через живописную долину и сегодня протекает река Эльба (Лабе – на чешский манер). Вскоре выяснилось, что эти места не только красивы, здесь были обнаружены целебные источники.
В 1694 году Франтишек Антонин Шпорк попросил ученых из Карлова Университета описать целебные свойства здешних вод. Проведенные исследования подтвердили – вода действительно обладает лечебным эффектом. Лишь много лет спустя выяснилось, что в ней всего лишь повышенное содержание железа, но в те времена Франтишеку Антонину Шпорку это вовсе не помешало сделать свой курорт самым популярным в кругах чешской аристократии. Замок Кукс был летней резиденцией Шпорка, зимой он жил в Лысе-над-Лабем.
«Первой постройкой, появившейся в долине Кукса, стала часовенка Вознесения Девы Марии. За ней был построен деревянный сарай – в нем нагревалась вода, которая затем поступала в купальни, находящиеся на первом этаже замка Шпорка. Они были разделены на мужские и женские. От замка к реке вела каскадом лестница, по ложбинкам в ее балюстрадах текла вода, а по праздникам – вино. В 1702 году был построен театр, а в 1707-1716 годах – костел Святейшей Троицы и госпиталь Ордена госпиталистов, или бонифратров с садом. От реки к госпиталю вела липовая аллея. Какое-то время там росли клены, но ныне они были вырублены, а на их место вновь посадили липы. Поднимаясь по ступеням, посетитель упирается в семейный склеп семьи Шпорк. Перед костелом стояло восемь аллегорических статуй благословения, а перед крыльями госпиталя – статуи-аллегории добродетелей и пороков. За госпиталем находились сады, в которых выращивались различные травы и овощи. Ныне, благодаря новому проекту «Гранат» эти сады вновь возродили. За ними находится кладбище.

Так что, если посмотреть на весь этот ареал, то выстраивается прекрасная синхронизация: замок – рассвет жизни, где люди веселились и наслаждались, далее следует жизненный путь, область госпиталя иллюстрирует старость, и заканчивается жизненный путь на кладбище», - продолжает рассказ Войтех Краткий.
Слава курорта продолжалась не столь продолжительное время – немного более тридцати лет. После смерти Франтишека Антонина Шпорка в 1738 году курорт относительно быстро приходит в упадок. В 1740 году в Куксе случается сильнейшее наводнение, которое буквально стирает курорт с лица земли. Тогда стали говорить, что именно это наводнение лишило местную воду в источниках лечебных свойств. Но мы-то с вами уже знаем, в чем тут было дело. Дочь Франтишека Антонина Анна Катержина курортом совершенно не интересовалась, свое внимание она сосредоточила на госпитале. Сам замок сгорел в 1896 году, а в 1901 году его полностью снесли.
Издалека строение госпиталя с костелом представляет очень эффектное зрелище. Не разочаровывает оно и при ближайшем рассмотрении. Несмотря на то, что сегодня старинные статуи работы известнейшего скульптора эпохи барокко Матиаша Бернарда Брауна, находятся в лапидарии в заднем крыле госпиталя, перед зданием находятся их не менее впечатляющие копии. Костел Святейшей Троицы был построен в 1707-1712 годах по проекту итальянского архитектора Джованни Батисты Аллипранди. В крипте костела находится семейный склеп семьи Шпорк, куда после обряда прощания в храме опускались гробы с усопшими.

«В гробнице находится в общей сложности 20 гробов, подавляющее большинство из которых – семнадцать – оловянные. Интерес представляет гроб, стоящий слева отдельно от остальных. Его возраст насчитывает порядка трехсот лет. Во всех гробах, кроме этого, покоятся останки. Этот же гроб рассыпается. Долго не могли понять, что с ним происходит. Его возили на исследования в Прагу и за рубеж, и, наконец, выяснили, что он «поражен» «оловянной чумой». Это процесс, когда металлическое олово превращается в серое, то есть металл рассыпается в серый порошок. Интересен светильник, освещающий это помещение. Это – вечный свет. Раньше он был подвешен на цепях к потолку, а затем его переместили на пол. Если вы посмотрите в сторону входа, откуда мы вошли, то увидите, что через решетку дверей прекрасно видно лестницу на другом берегу реки, то есть место, где стоял замок Франтишека Антонина Шпорка. Это не случайно. Франтишек Антонин Шпорк был очень набожным человеком. Так что после всех увеселений, которым он предавался, он приходил в свою спальню, расположенную прямо напротив этого места, выходил на балкон, смотрел на этот свет и молился. В это время здесь уже покоился его отец и его супруга».
Барочный госпиталь Кукс...
Внутри в гробнице также находится значительных размеров деревянное распятие работы Матиаша Бернарда Брауна, выполненное в 1726 году. Это единственная созданная им в Куксе деревянная скульптура. Все остальные были сделаны из камня. В склепе похоронен весь род Шпорков, начиная от Яна Шпорка. Нашел здесь свое пристанище и последний прямой наследник этого рода – Густав Адольф Свеертс-Шпорк, который умер в 1933 году. Он отличается от остальных, поскольку его тело было набальзамировано. Говорят, что если открыть его гроб, то выглядит он, словно только вчера умер. Справа есть еще одна «достопримечательность» - замурованная в стену женщина. Ее звали Регина.
В период Австрийско-прусской войны в 1866 году в госпитале вспыхнула эпидемия тифа. Регина заразилась тифом, когда ухаживала за ранеными, поэтому ее были вынуждены замуровать. В 1994 году решили посмотреть, не является ли это лишь легендой, и пришли к выводу, что замурована она действительно была. Когда ее замуровывали обратно, один рабочий сказал, что видел ее приведение. (с) radio.cz
*

-Барочная аптека, застывшая во времени, и Пляска смерти-

Познакомившись с историей госпиталя Кукс, можно отправиться на его детальный осмотр. Не удивительно, что на территории госпиталя располагалась, например, аптека. Удивительно другое – барочная аптека в госпитале Кукс сохранилась до наших дней практически в первозданном виде, а больничные коридоры по-прежнему украшают старинные фрески. Однако, так было не всегда, но не будем забегать вперед.
Каждый посетитель, оказавшись в барочном госпитале Кукс, не сразу поверит, что когда-то это была больница. О том, что это действительно так, сегодня напоминают лишь старинные фотографии на стенах. Но и не только фотографии. Стены главного корпуса строения госпиталя украшены старинными фресками. Сюжеты на них повествуют об одном – перед смертью все равны.

«Известно, что эти фрески здесь были уже в начале 18 века, то есть еще при жизни графа Шпорка. Этот цикл фресок получил название «Танец смерти». Первое письменное упоминание о нем относится к 1729 году, когда произошла инквизиционная конфискация книг из местного Дома философов. Отсюда становится известно, что четыре фрески к этому времени были уже закрашены. Речь идет, например, о «Любовнике», «Священнике», «Аббате». Весь цикл состоит из пятидесяти произведений, где можно наблюдать последовательность отдельных сцен. На одной мы видим, как смерть забирает Папу, на другой – священника. На противоположной стене мы видим, как смерть приходит за императором, но и за сумасшедшим, негодяем и пьяницей. Также мы видим, что она забирает людей разного возраста – ребенка, а напротив – старика. Так что смерть, в кавычках, «справедлива» ко всем», - рассказывает смотритель госпиталя Кукс Либор Швец.
В середине госпитального коридора находится барочная аптека «У граната» - одно из самых красивых помещений, сохранившихся в госпитале практически в первозданном виде. Это одна из самых старых барочных аптек в Европе, появление которой относится к 1743 году. Конечно, возникает вопрос: почему «У граната»? Эта аптека, впрочем, как и весь госпиталь, находилась под присмотром Ордена госпиталистов, или Бонифратров. В гербе этого ордена находился плод граната, отсюда и название этой старинной аптеки, услугами которой могли пользоваться как пациенты госпиталя, так и простые люди.
«Пациенты получали лекарства бесплатно, но в аптеку могли обратиться и простые люди. Если вы, к примеру, принесли в госпиталь свои травы, монахи ордена могли приготовить вам из них в своих лабораториях лекарства, которые вы также получали совершенно бесплатно. Тем не менее, первые доходы этой аптеки относятся уже к 1744 году, когда в Кукс поступают первые пациенты», - продолжает Либор Швец.
Аптека «У граната» очаровывает входящего буквально у самого входа. Как только ключ поворачивается в замке, и распахивается увесистая дверь, вас окутывает запах аптеки. Но не современный, а доносящийся словно из глубины веков – травы, настойки и что-то, чему не найти определения в современности.
«Примечательно то, что здесь сохранилось первоначальное оборудование. Вы можете видеть старинные склянки, в которых хранились лекарства в твердой форме. Вот эти красные – это оригинальные баночки из Кукса. В фаянсовых склянках хранились вязкие лекарства, типа мазей. Ну, и были там, конечно, лекарства нетипичные для современного человека. Например, на одной баночке вы можете видеть обозначения «косточка из сердца оленя» или «порошок из черепа висельника», «волчья печень» или «змеиный позвоночник». Это были так называемые териаки, то есть, мнимые универсальные противоядия, которым также приписывались свойства всесильного профилактического средства. Употребляя его, владелец наделялся долгой и здоровой жизнью. Эти средства применялись для лечения всего».
Если, войдя в аптеку, вы посмотрите наверх, то увидите прямо над входом голову единорога с бивнем нарвала. Это довольно распространенный элемент в барочных аптеках. Подобный бивень можно видеть, например, в аптеке «У Белого Единорога» в городе Клатовы в Пльзеньском крае. Сейчас посетители аптеки «У граната» могут видеть этот бивень целым, но в старинные времена он обтачивался, а порошок использовался в качестве индикатора яда, или же, как противоядие при укусах змей.
Во время прошедшей в помещении госпиталя реконструкции реставрировалась потолочная фреска в аптеке. На ней изображены монахи ордена, приближающиеся к Христу-аптекарю и надпись Charitas – «благотворительность». Это говорит о том, что Орден госпиталистов был, скорее, аптекарским, фармацевтическим, в нем состояло много лечителей, которые ухаживали за старыми, слабыми и больными.
«Госпиталь был рассчитан на 100 человек – больных, неспособных работать, главным образом, из рядов бывших военных. Но сюда практически до начала Второй Мировой войны поступали мужчины, преимущественно, из населенного пункта Хоустниково Градиште, о которых было некому заботиться. Здесь они в спокойной старости доживали свой век. Они получали еду, одежду, и даже целый литр пива ежедневно. Единственной их «рабочей обязанностью» было регулярно ходить в костел и молиться. Те из них, кто имел больше сил, заботился о других. Но работать им больше не было нужды», - рассказывает смотритель госпиталя Кукс.
Госпиталь Кукс обеспечивал себя сам, помимо сада, где выращивались растения, травы и овощи, и куда мы сейчас с вами отправимся, здесь были и хлева с домашними животными, пекарня, кухня. Работал в этой хозяйственной части и светский персонал. В таком виде госпиталь просуществовал практически до середины 20 века. Как рассказал нам Либор Швец, проект по реконструкции ареала госпиталя не случайно получил название «Кукс – плод граната». Гранат в христианстве означает символ воскрешения из мертвых. Так и в рамках этого проекта некоторые помещения и пространства вновь ожили, благодаря реконструкции. Так что в этом, определенно, можно усматривать символику. А теперь давайте отправимся в сад, где в далекие времена монахи выращивали овощи, фрукты и лекарственные травы.
«Сад, который в настоящее время вновь стал местом, где выращиваются разные полезные вещи, находится в южной части ареала. Теперь у нас здесь 144 грядки, где будут традиционным способом выращиваться овощи, фрукты, травы. Во вновь возрожденных садах мы будем выращивать традиционные сорта яблонь, мушмулы, черешни, груши и так далее. Так что у гостей, посещающих Кукс, возможно, появится повод возвращаться сюда чаще, потому что этот сад – это живой организм, который весной зацветает, летом плодоносит, осенью сбрасывает листву. Ну, а вот и сами грядки. Сейчас после реконструкции их только засеяли, а летом, полагаю, на них уже будут произрастать самые разные виды растений. Вон там, неподалеку находится маленький домик. Это помещение бывшей сушилки, где в старые времена сушились фрукты. Мы бы очень хотели в будущем показать посетителям, как можно традиционным способом обрабатывать травы, фрукты, поскольку там сохранились различные решетки, сита. А затем мы бы хотели предлагать эти продукты нашим гостям в новом отреставрированном крыле в виде сувениров. Так что, надеемся, что через год или даже уже в этом году посетители смогут купить все это прямо у нас в Куксе», - заключает смотритель Либор Швец.
*

-Причудливый плод союза феодала и скульптора-

Еще издалека приближаясь к барочному госпиталю Кукс, странник увидит застывшие в грандиозном движении, словно в минуту окаменевшие в стремительном порыве, изваяния, украшающие обе стороны просторной террасы. Эти скульптуры появились здесь не случайно, а по задумке владельца местного имения графа Франтишека Антонина Шпорка.
Одной из главных достопримечательностей, привлекающих многочисленных гостей в госпиталь Кукс, является живописный пейзаж. Еще издалека внимание путешественников притягивают величественные скульптуры, грандиозно возвышающиеся над балюстрадой по обеим сторонам. Как и все скульптуры барочной эпохи, они поражают своей эмоциональностью и даже некоторым надрывом – ощущение, словно вы оказались в окаменевшем царстве. Кукс, который многие считают замком, а на самом деле – это бывший госпиталь – место само по себе странное. Позаботился об этом его не менее странный владелец – Франтишек Антонин Шпорк. Франтишек Антонин любил жить на широкую ногу. При этом после обильных возлияний и шумных празднеств он любил предаваться уединению, и подолгу в ночи, сидя в своей резиденции – некогда стоявшем напротив госпиталя замке Кукс – молился, глядя на огонь лампады, горящей в костеле Святейшей Троицы. Именно этот странный человек и решил обратиться к тирольскому скульптору Матиашу, или по-немецки – Маттиасу Бернарду Брауну.
В то время Матиаш Бернард Браун, родившийся в 1684 году в небольшой деревеньке в центральном Тироле, уже несколько лет проживал в Чехии и постепенно достиг вершин барочного мастерства. Разные историки искусства расходятся в определении времени и причинах его прихода в чешские земли. Наиболее вероятной версией на сегодняшний день считается совместный интерес к его деятельности, проявленный цистерцианским монастырем в Пласах неподалеку от Пльзени и графом Франтишеком Антонином Шпорком, который познакомился с Брауном, по всей вероятности, еще в 1704 году во время путешествия графа Шпорка в Италию. Италия в тот период была колыбелью и главным центром барочной скульптуры, и многие скульпторы ездили туда учиться мастерству. Не был исключением и молодой Матиаш Браун.
По прибытии в чешские земли популярность скульптора быстро распространилась, причем его мастерство стало востребовано не только среди заказчиков со стороны церкви, но и среди светских феодалов. В 1708 году Браун начинает творить по заказу Плаского цистерцианского монастыря. В это же время начинается украшение скульптурами пражского Карлова моста. И на нем Браун представил свои работы – скульптурную группу Святой Лютгарды с Христом и скульптуру святого Иво. Скульптор открывает в Праге свою мастерскую, где, помимо него, работает шестеро его подмастерьев.
С 1710 по 1712 годы Матиаш Бернард Браун вместе со своими помощниками работает в чешской провинции. Одним из объектов его творчества стало поместье Кукс, принадлежавшее Франтишеку Антонину Шпорку. Шпорк пригласил Брауна для создания сначала шести, но затем было создано восемь – аллегорических фигур к скульптурной группе Заповедей блаженства для украшения террасы перед костелом Наисвятейшей Троицы. Вероятно, с того времени граф Шпорк стал исповедовать идеалы христианской веры. Но, одновременно, он стал посредством эскизов к скульптурам создавать карикатуры на негативные свойства человеческого характера. Этот факт хорошо заметен по количеству таких скульптур, которые заказал Шпорк еще до прихода Брауна для своих имений. Для него была важна не только художественная сторона процесса, но продвижение собственных идей, собственной правды. В лице Матиаша Брауна граф Шпорк нашел отличного воплотителя своих абстрактных представлений. Скульптуры заповедей блаженства появились во временном отрезке с 1712 по 1715 годы при участии местных каменщиков, которые вытачивали скульптуры по эскизам мастера. О них говорят, что они не отличаются высоким мастерством. За ними следовала скульптура «Религия», появившаяся в 1717 году, которая, напротив, относится к ключевым произведениям Брауна. Но настоящей жемчужиной, влекущей в наши дни в Кукс, стали аллегорические фигуры двенадцати Добродетелей и Пороков, появившиеся за довольно короткий период с 1719 по 1720 годы.
«Сейчас мы с вами находимся в помещении бывшей больницы, где раньше стояло 34 постели для пациентов. Но сегодня вы здесь можете видеть коллекцию, состоящую из 24 скульптур Добродетелей и Пороков, кроме одной не сохранившейся скульптуры порока, а именно – Обмана. Каждая из этих скульптур изображает свойство человеческого характера. Эта коллекция уникальна в европейском масштабе. Как правило, пороки и добродетели изображались по две-три отдельные скульптуры. Благодаря тому, что ныне они здесь в лапидарии, собраны все вместе в небольшом пространстве, то выглядят они невероятно импозантно. Тем не менее, первоначально эта группа скульптур находилась перед госпиталем, где ныне с каждой стороны – на восток и на запад от костела Наисвятейшей Троицы размещены копии скульптур Добродетелей и Пороков. В центре лапидария стоит одна из красивейших барочных скульптур в Чехии – изображение «Религии». Если представить себе, что она создавалась из массива песчаника весом пять тонн, то вы будете поражены, что способны создать человеческие руки. Это поистине апогей барочного искусства в Чехии», - рассказывает смотритель госпиталя Кукс Либор Швец.

Как мы уже отмечали, группа скульптур Добродетелей и Пороков появилась в 1719-20 годах, и возникновение их в столь краткий период дает основания полагать, что в их создании принимали активное участие все подмастерья из мастерской Брауна. Ряд, представляющий человеческие добродетели представляет Веру, надежду, Любовь, Терпение, Мудрость, Мужество, Целомудрие, Усердие, Щедрость, Искренность и Справедливость. С другой стороны, перед правым крылом госпиталя Кукс, начиная от Ангела Смерти в западном направлении стоят скульптуры пороков: Гордость, Жадность, Похоть, Зависть, Обжорство, Гнев, Лень, Отчаяние, Легкомыслие, Клевета и Хитрость.

Ангел жалостливой смерти и Ангел блаженной смерти

«Здесь мы видим скульптуры уже серого цвета – естественного цвета песчаника. Тем не менее, ранее они были полихромными, то есть раскрашенными. Так что гости курорта, посещавшие его ранее, становились частью своеобразного барочного театра. Морализация человеческого поведения начиналась фигурами Ангелов блаженной и жалостной смерти. Фигурой Ангела жалостной смерти начинался ряд Пороков. Она изображает Ангела, плачущего над человеческими пороками, существующими на свете. У каждой скульптуры имеются атрибуты, символизирующие конкретный порок или добродетель. Например, около фигуры Обжорства мы видим поросенка. У фигуры Усердия мы видим петуха, что символизирует ранние утренние подъемы, а, как известно, кто рано встает, тому Бог дает. Так что у любой скульптуры можно найти характерные атрибуты», - продолжает Либор Швец.
Скульптуры возникали таким образом, что Матиаш Бернард Браун создавал небольшую модель скульптуры из дерева, а на ее основе подмастерья вытесывали из песчаника статуи. О том, что скульптуры создавались различными людьми, свидетельствуют незначительные различия в манере исполнения. Это дает право представлять Брауна в данном грандиозном проекте как успешного скульптора-предпринимателя, способного удержать коллектив подмастерьев и создать столь грандиозное произведение в гармоничной стилевой линии. (с) Ольга Васинкевич

-Еще две Пляски смерти Чехии-

-Триумф смерти в Брно-

Кроме костницы и мумий в Брно есть и свой Триумф (или все же Пляска?) смерти.
Костел Святой Троицы находится в Брно в местечке Кралово поле и входит в комплекс зданий, где первоначально размещался картезианский монастырь, а теперь на территории бывшего монастыря находится факультет информационных технологий Технического университета Брно.
Костел Святой Троицы и монастырь были основаны в 1375 году моравским маркграфом Яном Индржихом за три месяца до его смерти. Строительство костела Святой Троицы и монастыря началось примерно в 1387 году. Первоначально готическая церковь во 2-й половине XVIII века, была перестроена в стиле барокко. Внутри костела в стиле барокко оформлена и часовня, стены которой были расписаны в 1766-1779 годах художником Францом Антоном Маульбертшем.
Как и другие церкви Брно, костел Святой Троицы был серьезно поврежден во времена многочисленных войн, проходивших через Брно в разное время. На протяжении более четырех веков своего существования монастырь горел два раза (в первый раз спустя пятнадцать лет после завершения строительства первого здания), три раза разграблен и подожжен гуситами, горел в огне после нашествия венгерской армии, когда-то был разграблен шведскими и прусскими войсками. В 1782 году монастырь при императоре Иосифе II был превращен в казарму. (с) turizm.ru
Возможно, именно после нападения гуситов появился столько специфический Триумф смерти.

-Пляска смерти чешского Либереца-

Над маленьким городком Крыштофово Удоль, что под столицей северной Богемии - Либерецом, возвышается темная деревянная церковь святого Кристофера (1683-1684). Здесь мы можем найти барочную пляску смерти середины XVI века. Правда, только копию. Оригинал хранится в Музее Северной Богемии.

Образы смерти в гуситской Библии XV века.

Танцы смерти и другие аллегории чумы

14 столетие вошло в историю искусства, прежде всего, как период рождения великолепного стиля готики. Однако, если мы заглянем на страницы истории общества, то поймем, насколько удивительно, что в середине 14 века как это искусство вообще появлялось. Поскольку в это время по всему миру и, особенно в Европе, своей разрушительной поступью ступала «черная смерть».
В прошлый раз мы закончили наш рассказ тем, что сама смерть превратилась для средневекового человека в искусство, поскольку никто не мог знать наверняка, когда она постучится в его дверь. Как писал великий Петрарка, еще утром человек мог быть здоров, полон жизни и сил, а буквально за несколько часов сгорал как свечка. Здесь можно еще раз напомнить о том, что в те далекие времена для людей означала смерть. А означала она Божий суд и страх того, что человек может попасть в ад, но, одновременно, надежду на торжество справедливости и спасение. До прихода эпидемии чумы в середине 14 века смерть означала для людей не что иное, как переход в мир иной. Однако, ее восприятие радикальным образом изменилось в 15 столетии. Приходящие одна за другой эпидемии чумы заставили людей привыкнуть к мысли о смерти и, возможно, поэтому они стали обращать внимание на быстротечность времени. Если мы посмотрим на искусство этого периода, то в нем происходит нечто значительное и принципиально новое, а именно – изобретение графики и книгопечатания. Внезапно произведений искусства стало вместо одного много, и все они были одинаковые. Они даже продавались на рынках, и художники могли покупать их в качестве образцов для своих мастерских.
«Сейчас мы находимся перед так называемой «Аркой Пухнера», которая подводит нас к периоду поздней готики, то есть уже ко второй половине 15 столетия. Этот алтарь, или же данная конкретная часть алтаря была выполнена по заказу Микулаша Пухнера для монастырского костела крестоносцев в Старом городе. Он занимал должность гроссмейстера между 1460 и 1490 годами. Итак, перед нами изображение, на котором Святая Анежка, основательница монастыря, в котором мы сейчас с вами находимся, заботится о больном. Мы можем догадываться, что художник, нарисовавший «Арку Пухнера», вдохновлялся знаменитым циклом еще более известного мастера, вошедшего в историю под именем Мастер E.S., в духе иконографии, о которой мы уже упоминали – Ars morendi – Искусство умереть», - рассказывает сотрудница лекторского отделения Национальной галереи Зузана Франтова.
В цикле, созданном Мастером E.S., так же, как и на изображении, перед которым мы находимся, появляется больной в постели. Вокруг него собрались так называемые покровители праведной смерти, а также всевозможные ангелы и дьяволы, борющиеся за его душу. На «Арке Пухнера» мы не видим такого мотива, а видим лишь больного и Святую Анежку. Тем не менее, не идет речи о том, чтобы чешский художник копировал картину, он лишь использовал ее мотив и некоторые детали, например, перспективу, образ исхудавшего, измученного больного. Немного ранее мы упомянули о покровителях праведной смерти. Трудно представить себе Средневековье без святых. В те времена они считались посредниками между Богом и простыми смертными, или теми, благодаря кому можно было спасти свою душу. Перед скульптурой одного такого святого мы сейчас находимся.
«Одним из главных святых и покровителей праведной смерти в Средние века был Святой Себастьян. Он прославился еще во время эпидемии чумы в 6 веке. Стрелы, пронзающие его тело, всегда интерпретировались как чумные. Широко известны мотивы, в особенности, в искусстве барочном, когда святой привязан к дереву, а его тело пронзают стрелы. Эти стрелы обычно вонзались в тело в тех местах, где появлялись бубоны – внешнее проявление чумы, например, на горле или в подмышечных впадинах. Абстрактное представление о смерти средневекового человека выглядело так, что человек поражен стрелой – стрелой чумной. Поэтому неудивительно, что Святой Себастьян, которого мучили подобным способом, стал покровителем праведной смерти в период эпидемий мора», - продолжает Зузана Франтова.
Еще одним покровителем праведной смерти и защитником от чумы в период эпидемий считался Святой Рох. Он прославился тем, что бесплатно заботился о больных, не боясь заразиться. Постоянным напоминанием о смерти или же латинским принципом Memento mori являлись так называемые «танцы смерти». Именно этот мотив появился в искусстве непосредственно как реакция на эпидемии чумы. В коллекции Национальной галереи нет картин танца смерти, который изображался в виде танцующих скелетов, зато один скелет все же имеется.
«Мы стоим у скульптурного изображения быстротечности человеческой жизни. Это такая небольшая скульптура, которая, тем не менее, относится к настоящим шедеврам, ставшим уже в эпоху Ренессанса предметом частного коллекционирования. Наравне с графикой, они стали чрезвычайно востребованными предметами искусства. Как раз с помощью этой небольшой хрупкой статуэтки мы можем сложить представления о том, какой видели смерть во времена Средневековья. И до сих пор смерть представляется в образе скелета, однако, в то время она приобретала поистине ужасающие черты. Иногда ее изображали как охотника с мечом, луком и стрелами, и в этом случае мы можем говорить о непосредственной аллегории чумы».
Что могло послужить возникновению в искусства «танцев смерти»? В Средние века в театрах игрались представления, где одним из действующих лиц являлась смерть в образе скелета, которая приглашала всех, вне зависимости от возраста и социального положения, принять участие в танце смерти. Как мы уже говорили, в Чехии непосредственно не сохранилось таких изображений. Возникает вопрос, почему?
«Одна из теорий такова, что в нашей среде это было, прежде всего, благодаря гуситству. Так, танцы смерти появляются в чешских землях лишь в 17 веке. Это происходило из-за того, что гуситы выступали против церковных манипуляций верующими. А церковь в действительности использовала «танцы смерти» для запугивания населения. Поэтому можно предположить, что данная тема или не появлялась в искусстве вообще, или же эти произведения были уничтожены. Так что этот сюжет становится излюбленным у нас лишь в эпоху барокко. Другая гипотеза – та, что эти изображения не появлялись у нас, так как чешские земли чума практически миновала, - конечно, если сравнивать с другими странами. Но все же люди осознавали, что чума существует, и боялись ее».
Еще один артефакт из коллекции Национальной галереи, относящийся к теме чумы – Злиховский алтарь. Он относится к периоду поздней готики и, можно сказать, одной ногой уже находится в Ренессансе. Это произведение принадлежит руке еще одного великого мастера, которого называют Монограммист I.P., так как его полное имя неизвестно. Алтарь также не сохранился целиком. Однако, сохранилась центральная тема и небольшая надставка сверху, на которой изображена сцена Страшного суда. Здесь необходимо сказать, что любая крупная катастрофа, а чума к ним несомненно, относилась, вызывала в верующих мысли о приближающемся конце света. Именно поэтому в искусстве появляется мотив изображения Страшного суда. Давайте обратим наше внимание на центральный мотив алтаря.
«В центре композиции мы видим Христа, держащего за руку рыцаря. В соответствии с новейшими исследованиями, было установлено, что это Штепан Шлик – один из самых богатых людей Чешского королевства. В 1516 году он основал свободный шахтерский город Яхимов, где чеканились монеты. Он пал в Битве у Могача в 1526 году. Это произведение могло быть создано в качестве эпитафии его потомками, или же оно появилось по заказу самого Штепана Шлика в качестве пожертвования. За ним стоит его покровитель – Святой Ондржей со своим атрибутом – крестом в форме Х. Христос находится между смертью в виде скелета, с которого еще свисают куски плоти, и рыцарем. Христос как бы отводит руку смерти от рыцаря, спасая его для вечной жизни, а молится за него Дева Мария, стоящая слева».
Еще одной темой в искусстве готики, связанной с эпидемией чумы, является тема бичевания евреев. Дело в том, что евреи уже во времена Средневековья жили в гетто, то есть, были изолированы от остального общества. А, как известно, изоляция в период эпидемий, была единственным надежным лекарством. Посему в еврейских гетто чума практически не распространялась. Из этого люди делали вывод, что раз евреи сами не болеют, значит, это они отравили воду, от которой впоследствии заразилось население. Однако, эта тема также более характерная для искусства Западной Европы. ©

@темы: Пляска смерти, Триумф Смерти, история скульптуры, В гостях у La Belle Dame sans Merci, чешские кладбища/Кладбища Праги, Haunted

---

Славянский и балканский фольклор: от погребальных обрядов до народной демонологии

[The Highgate Vampire]

В 1971 году в издательстве «Наука» вышел из печати не предполагавший какого бы то ни было продолжения небольшой по объему сборник статей «Славянский и балканский фольклор», ответственным редактором которого был И. М. Шептунов, специалист в области южнославянского хайдуцкого фольклора, возглавлявший в то время Группу по изучению фольклора народов Центральной и Юго-Восточной Европы при Институте славяноведения АН СССР. В составе авторов этого первого сборника «Славянского и балканского фольклора» были фольклористы: Б. Н. Путилов, С. Н. Азбелев, Ю. И. Смирнов, Л. Н. Виноградова, Л. Г. Бараг и др. И только в 1978 г., уже как первый выпуск будущей серии, был опубликован том под названием «Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиции», ответственным редактором которого вновь был И. М. Шептунов, успевший до своей кончины (случившейся в этом же году) привлечь к участию в этом издании замечательный коллектив известных и только начинающих ученых, таких как Э. В. Померанцева В. К. Соколова, Н. И. Толстой, С. М. Толстая, А. Ф. Журавлев, Ю. И. Смирнов, В. В. Усачева, А. В. Гура, Л. Н. Виноградова.
С 1981 по 1995 гг. главным редактором и одним из ведущих авторов всех выпусков этой серии становится известный славист, основатель Московской этнолингвистической школы академик РАН Никита Ильич Толстой. За этот период было опубликовано шесть томов «Славянского и балканского фольклора», получивших широкое признание у специалистов — фольклористов, этнолингвистов и этнологов. В центре внимания сложившегося коллектива авторов — задачи комплексного изучения духовной культуры славян и прежде всего таких ее форм, которые сохраняют общеславянские мифопоэтические традиции, по-разному проявляющиеся в языке, обрядах, верованиях и фольклоре. По инициативе Н. И. и С. М. Толстых два выпуска серии (1986, 1995) были специально посвящены проблемам этнолингвистического изучения Полесья. В них представлены результаты картографирования отдельных фрагментов традиционной культуры этого уникального региона: народной терминологии, обрядов, фольклорных мотивов, демонологических верований.
После кончины Н. И. Толстого в 1996 г. редакционную коллегию серии возглавила С. М. Толстая.

Славянский и балканский фольклор / Отв. ред. И. М. Шептунов. М.: "Наука", 1971.
Южнославянский эпос и проблемы сербского средневековья (Е. Л. Наумов)
Мотивы убиения вражеского царя в былинах и в косовских песнях (С. Н. Азбелев)
Сюжетная замкнутость и второй сюжетный план в славян­ском эпосе (Б. Н. Путилов)
Сходные описания в славянских эпических песнях и их зна­чение (Ю. И. Смирнов)
Композиционный анализ польских колядных обрядовых песен (Л. Н. Виноградова)
О музыкальных параллелях в песнях Южной России и Юго-Западной Болгарии (С. Н. Кондратьева)
О значении славянского фольклора для исследования бал­канской эпической общности (Ю. И. Смирнов)
Сюжеты и мотивы белорусских волшебных сказок. (Систематический указатель) (Л. Г. Бараг)
Сходство славянских пословиц (А. М. Жигулев)

Славянский и балканский фольклор: Генезис. Архаика. Традиции / Отв. ред. И. М. Шептунов. М.: «Наука», 1978.
Л. Н. Виноградова. Заклинательные формулы в календарной поэзии славян и их обрядовые истоки
В. В. Усачева. Обряд «полазник» и его фольклорные элементы в ареале сербскохорватского языка
В. К. Соколова. Масленица (ее состав, развитие и специфика)
А. Ф. Журавлев. Охранительные обряды, связанные с падежом скота, и их географическое распространение.
Н. И. и С. М. Толстые. Заметки по славянскому язычеству. 2. Вызывание дождя в Полесье
С. М. Толстая. Материалы к описанию полесского купальского обряда
Э. В. Померанцева. Межэтническая общность поверий и быличек о полуднице
А. В. Гура. Символика зайца в славянском обрядовом и песенном фольклоре
Ф. Д. Климчук. Песенная традиция западнополесского села Симоновичи
Ю. И. Смирнов. Эпика Полесья

Славянский и балканский фольклор: Обряд. Текст / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1981.
Ю. И. Смирнов. Направленность сравнительных исследований по фольклору
Л. Н. Виноградова. Девичьи гадания о замужестве в цикле славянской календарной обрядности (западно-восточнославянские параллели)
Н. И. и С. М. Толстые. Заметки по славянскому язычеству. 5. Защита от града в Драгачеве и других сербских зонах
А. В. Гура. Ласка (Mustela nivalis) в славянских народных представлениях
О. А. Терновская. К описанию некоторых славянских представлений, связанных с насекомыми. Одна система ритуалов изведения домашних насекомых
Л. Г. Бараг. Сюжет о змееборстве на мосту в сказках восточнославянских и других народов
Н. Л. Ручкина. Генетические связи акритского эпоса и клефтских песен
Ю. И. Смирнов. Эпика Полесья (по записям 1975 г.)

Славянский и балканский фольклор: Этногенетическая общность и типологические параллели / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: "Наука", 1984.
Н. И. Толстой. Фрагмент славянского язычества: архаический ри­туал-диалог
Л. Н. Виноградова. Типы колядных рефренов и их ареальная характери­стика
Т. В. Цивьян. К мифологической интерпретации восточнороманского колядного текста «Плугушор»
О. А. Терновская. Пережины в Костромском крае. (По материалам ан­кеты «Культ и народное сельское хозяйство» 1922—1923 гг.)
А. В. Гура. Ласка (Mustela nivalis) в славянских народных представлениях. 2
Е. Н. Разумовская. Плач с «кукушкой». Традиционное необрядовое голошение русско-белорусского пограничья
Ю. И. Смирнов. Эпика Полесья по записям 1976 г.
Ф. Д. Климчук. Песни из юго-восточного Загородья
Н. Л. Ручкина. Греческие акритские песни о герое, убивающем дра­кона
И. А. Дзендзелевский. Запреты в практике карпатских овцеводов


Славянский и балканский фольклор: Духовная культура Полесья на общеславянском фоне / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1986.
Солнце играет (С. М. Толстая)
Ритуальные бесчинства молодёжи (С. М. Толстая)
Троицкая зелень (Н. И. Толстой)
Пахание реки, дороги (С. М. Толстая)
Лягушка, уж и другие животные в обрядах вызывания и остановки дождя (С. М. Толстая)
Сретенская и четверговая свеча (С. М. Толстая)
Дождь во время свадьбы (А. В. Гура)
Закликание весны (Т. А. Агапкина)
Невестка стала в поле тополем (Н. И. Толстой)
О. А. Пашина. Календарные песни весенне-летнего цикла юго-восточной Белоруссии
В. И. Харитонова. Полесская традиция причитания в Полесье на восточнославянском фоне
В. Е. Гусев. Вождение «стрелы» («сулы») в Восточном Полесье
Т. А. Агапкина, А. Л. Топорков. К проблеме этнографического контекста календарных песен
Л. Н. Виноградова. Мифологический аспект полесской «русальной» традиции
Н. И. Толстой. Из наблюдений над полесскими заговорами
А. В. Гура. Из полесской свадебной терминологии. Свадебные чины. Словарь: Н – Свашка
С. М. Толстая. Полесский народный календарь.

Славянский и балканский фольклор: Реконструкция древней славянской духовной культуры: Источники и методы / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1989.
Н. И. Толстой. Некоторые соображения о реконструкции славянской духовной культуры
В. Н. Топоров. Об иранском элементе в русской духовной культуре
В. В. Мартынов. Сакральный мир "Слова о полку Игореве"
В. В. Иванов. Ритуальное сожжение конского черепа и колеса в Полесье и его индоевропейские параллели
М. Матичетов. О мифических существах у словенцев и специально о Куренте
Л. Н. Виноградова. Фольклор как источник для реконструкции древней славянской духовной культуры
Л. Раденкович. Символика цвета в славянских заговорах
С. Е. Никитина. О взаимотношении устных и письменных форм в народной культуре
Э. Хорватова. Традиционные юношеские союзы и инициационные обряды у западных славян
З. Михаил. Этнолингвистические методы в изучении народной духовной культуры
Т. В. Цивьян. О лингвистических основах модели мира (на материале балканских языков и традиций)
М. Войтыла-Свежовска. Терминология аграрной обрядности как источник изучения древней славянской духовной культуры
С. М. Толстая. Терминология обрядов и верований как источник реконструкции древней духовной культуры
Т. А. Агапкина, А. Л. Топорков. Воробьиная (рябиновая) ночь в языке и поверьях восточных славян
А. А. Потебня. О происхождении названий некоторых славянских языческих божеств (Подготовка текста В. Ю. Франчук.

Славянский и балканский фольклор: Верования. Текст. Ритуал / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Наука», 1994.
Н. И. Толстой. Еще раз о теме «тучи – говяда, дождь – молоко»
Л. Н. Виноградова, С. М. Толстая. К проблеме идентификации и сравнения персонажей славянской мифологии
О. В. Санникова. Польская мифологическая лексика в структуре фольклорного текста
Т. А. Агапкина. Южнославянские поверья и обряды, связанные с плодовыми деревьями, в общеславянской перспективе
С. М. Толстая. Зеркало в традиционных славянских верованиях и обрядах
И. А. Седакова. Хлеб в традиционной обрядности болгар: родины и основные этапы развития ребенка
Н. И. Толстой. Vita herbae et vita rei в славянской народной традиции
Т. А. Агапкина, Л. Н. Виноградова. Благопожелание: ритуал и текст
Г. И. Кабакова. Структура и география легенды о мартовской старухе
В. В. Усачева. Вокативные формулы в народной медицине славян
Н. А. Ипатова. Оборотничество как свойство сказочных персонажей
Е. Е. Левкиевская. Материалы по карпатской демонологии
Корректурные дополнения к статье Н. И. Толстого «Vita herbae et vita rei в славянской народной традиции»

Славянский и балканский фольклор: Этнолингвистическое изучение Полесья / Отв. ред. Н. И. Толстой. М.: «Индрик», 1995.
Н. И. Толстой. Этнокультурное и лингвистическое изучение Полесья (1984–1994)
I. Полесский этнолингвистический атлас: исследования и материалы
Т. А. Агапкина. Очерки весенней обрядности Полесья
А. А. Плотникова. Первый выгон скота в Полесье
Л. Н. Виноградова. Региональные особенности полесских поверий о домовом
Е. Е. Левкиевская, В. В. Усачева. Полесский водяной на общеславянском фоне
Л. Н. Виноградова. Откуда дети берутся? Полесские формулы о происхождении детей
В. Л. Свительская. Опыт картографирования полесской погребальной обрядности
М. М. Валенцова. Материалы для картографирования типов полесских святочных гаданий
М. Никончук, О. Никончук, Г. Орленко. Деякi термiни матерiальной культури в говiрках правобережного Полiсся
О. А. Паршина. Календарный цикл в северо-западных селах Сумщины
С. М. Толстая. Полесский народный календарь.
А. В. Гура. Из полесской свадебной терминологии. Свадебные чины. Словарь (Свеночельники – Ш)
Ф. Д. Климчук. Духовная культура полесского села Симоновичи

Славянский и балканский фольклор: Народная демонология / Отв. ред. С. М. Толстая. М.: «Индрик», 2000.
Н. И. Толстой. «Без четырех углов изба не строится» (Заметки по славянскому язычеству. 6)
Л. Н. Виноградова. новые представления о происхождении нечистой силы: демонологизация умершего
С. М. Толстая. Славянские мифологические представления о душе
Е. Е. Левкиевская. Мифологические персонажи в славянской традиции. I. Восточнославянский домовой
Дагмар Климова (Прага). Hospodářík в поверьях чешского народа
Т. В. Цивьян. Об одном классе персонажей низшей мифологии: «профессионалы»
Н. А. Михайлов. К одной балто-южнославянской фольклорно-ритуальной формуле: лит. laimė lėmė, лтш. laima nolemj, слвн. sojenice sodijo
Л. Р. Хафизова. Бука как персонаж детского фольклора
Т. А. Агапкина. Демоны как персонажи календарной мифологии
А. А. Плотникова. Мифология атмосферных и небесных явлений у балканских славян
В. В. Усачева. Мифологические представления славян о происхождении растений
А. В. Гура. Демонологические свойства животных в славянских мифологических представлениях
В. Я. Петрухин. «Боги и бесы» русского Средневековья: род, рожаницы и проблема русского двоеверия
О. В. Белова. Иуда Искариот: от евангельского образа к мифологическому персонажу
М. М. Валенцова. Святые-демоны Люция и Барбара в западнославянской календарной мифологии
Полесские и западнорусские материалы о домовом

Славянский и балаканский фольклор: Семантика и прагматика текста / Отв. ред. С. М. Толстая. М.: «Индрик», 2006.
Т. А. Агапкина. Сюжетика восточнославянских заговоров в сопоставительном аспекте
О. В. Белова. Славянские библейские легенды: вербальный текст в контексте обряда
Е. Е. Левкиевская. Прагматика мифологического текста
Л. Н. Виноградова. Социорегулятивная функция суеверных рассказов о нарушителях запретов и обычаев
С. М. Толстая. Мотив посмертного хождения в верованиях и ритуале
А. В. Гура. Соотношение и взаимодействие акционального и вербального кодов свадебного обряда
В. В. Усачева. Вербальная магия в аграрных обрядах славян
А. А. Плотникова. Весенние заклинательные формулы «изгнания» гадов у южных славян (в ареальной перспективе)
М. М. Валенцова. Календарные паремии западных славян
Е. Л. Березович, К. В. Пьянкова. Пищевой код в тексте игры: каша и квас
А. В. Гура. Лунные пятна: способы конструирования мифологического текста
О. В. Чёха. Языковой и культурный образ лунного времени в полесской традиции (молодой и старый месяц)
Е. С. Узенёва. Соотношение хрононима и легенды (праздник св. Трифона в ареальной перспективе)
Несколько народных христианских легенд из Закарпатья (публикация М. Н. Толстой)

Славянский и балаканский фольклор: Виноградье. К юбилею Людмилы Николаевны Виноградовой / Отв. ред. А. В. Гура. М.: «Индрик», 2011. – 376 с.
Одиннадцатый выпуск серии "Славянский и балканский фольклор" посвящен юбилею Людмилы Николаевны Виноградовой.
Помещенные в сборнике статьи сгруппированы в пять разделов, которые связаны с широким кругом тем, интересующих Людмилу Николаевну. Первый раздел посвящен общим вопросам этнолингвистики, семантическим категориям языка культуры, культурной семантике и функции лексики и фразеологии. Второй раздел содержит работы по славянской народной демонологии – области, наиболее близкой юбиляру. В третьем разделе публикуются статьи, анализирующие фольклорные тексты магического характера (заговоры, проклятия) и духовные стихи. В четвертом разделе рассматриваются обряды (свадебный, календарные, окказиональные) и обрядовый фольклор в контексте верований и мифологии. Наконец, в статьях пятого раздела анализируются мифологические мотивы в литературных произведениях и искусстве. Несколько публикаций посвящено народной культуре Закарпатья, с которым связаны юные годы Людмилы Николаевны – в Мукачеве она окончила среднюю школу, в Ужгороде – филологический факультет университета.
Завершает сборник список научных трудов юбиляра.
Толстая С. М. Предметные оппозиции, их семантическая структура и символические функции
Антропов Н. П. Аксиологические мотивы этнолингвистической аттракции
Березович Е. Л., Казакова Е. Д. Ситуация "языкового испытания" в народной культуре
Кабакова Г. И. Приглашение к застолью
Гура А. В. О конфликтных ситуациях в традиционной крестьянской культуре
Морозов И. А., Фролова О. Е. Живое/неживое в культурных и языковых контекстах
Раденкович Л. Опасные места в славянской народной демонологии
Колосова В. Б. Демонология в славянской этноботанике
Андрюнина М. А. "Заложные" покойники – локусы тела и локусы души
Ясинская М. В. Визуализация невидимого: способы контакта с иным миром
Мороз А. Б. "Старичок". Опыт описания мифологического персонажа
Добровольская В. Е. Икота в традиционной культуре (на материалах Владимирской области)
Плотникова А. А. Народная мифология в закарпатской Верховине
Толстая М. Н. Потинка и баяние в закарпатском селе Синевир
Валенцова М. М. Демонологические представления Оравы
Никитина С. Е. Огонь, вода и (медные) трубы (на материале фольклорных религиозных песенных текстов)
Небжеговска-Бартминьска С. "Posłuchajcie, grzesznicy, o straszlisym sądzie..." Wykonawca, narrator i bohater ludowych piesni dziadowśkich
Неклюдов С. Ю. Голая невеста на дереве
Агапкина Т. А. О некоторых особенностях передачи и функционирования восточнославянской заговорной традиции
Юдин А. В. Бабушка Соломония в восточнославянских заговорах и источники ее образа
Седакова И. А. Проклятие в народных болгарских песнях: Этнолингвистика и фольклорная поэтика
Пашина О. А. О критериях выделения видов и версий свадьбы-веселья (на примере смоленской свадьбы)
Курочкин А. В. Элементы греко-католического синкретизма в календарной обрядности украинцев
Белова О. В. "Тюти-тюти, Мошке, погуляемо трошки..." (современное святочное ряжение в Галиции)
Чёха О. В. Святочное ряженье в западной Македонии: ρογκατσάρια и μπουμπουτσιάρια
Бондарь Н. И. Магия луны (из окказиональной обрядности восточнославянского населения Северного Кавказа: XIX – нач. XXI в.)
Узенёва Е. С. Запреты и предписания в традиционной культуре Закарпатья
Петрухин В. Я. Пожиратели материнского молока у Псевдо-Кесария: демонологический мотив или "религиозный навет"?
Топорков А. Л. Мифологический образ дерева, растущего из женского тела
Софронова Л. А. "Некто" и "нечто" в ранних повестях Гоголя
Айдачич Д. Чернокнижник пан Твардовский и договор с дьяволом в литературе XIX в.

-Другие книги о славянском фольклоре-

Восточнославянский этнолингвистический сборник. Исследования и материалы. М., 2001.
Л. Н. Виноградова. Полесская народная демонология на фоне восточнославянских данных
Г. И. Кабакова. Полесская народная антропология: женский текст
Н. В. Богатырь. Крестильные обычаи и обряды восточнославянского населения Кубани в конце XIX – первой половине XX вв.
А. В. Гура. Материалы к описанию народных представлений, связанных с ткачеством, в зоне полесско-подлясского пограничья
О. В. Белова. Библейские сюжеты в восточнославянских народных легендах
С. М.Толстая. Полесские поверья о ходячих покойниках
Ж. В. Кормина, С. А. Штырков. Мир живых и мир мертвых: способы контактов (два варианта северорусской традиции)
А. Б. Мороз. Севернорусские пастушеские отпуска и магия первого выгона скота у славян
Е. Е. Левкиевская, А. А. Плотникова. Этнолингвистическое описание севернорусского села Тихманьги
Материалы к словарю полесской этнокультурной лексики (опыт компьютерной обработки восточнославянской диалектной лексики)
Введение (А. А. Плотникова)
Родины (М. М. Валенцова)
Похороны (А. А. Плотникова)
Хлеб (Т. А. Агапкина)
Астрономия. Метеорология. Время (М. М. Валенцова)
Демонология (Е. Е. Левкиевская)
Е. Е. Левкиевская. Демонология севернорусского села Тихманьги
М. Н.Толстая. Из материалов карпатских экспедиций

Ольга Седакова "Поэтика обряда; Погребальная обрядность восточных и южных славян"
Похороны - одна из немногих, до сих пор табуированных тем. Табуированных даже не столько в культуре и литературе, сколько в нашем сознании. Смерть как инобытие стала предметом "законсервировавшихся" религиозных и эзотерических спекуляций. В результате мы утратили то, что можно парадоксальным образом назвать "живой смертью". Народные мифологические представления говорят о смерти как об ином живом мире. В этом мире свои законы, свои пространственно-временные и причинно-следственные-отношения. Смерть как инобытие - это зыбкий и в то же время огромный текст, поэтику которого можно реконструировать через явленную в слове и действиях поэтику погребальных обрядов. Этому и посвящена монография Ольги Седаковой, замечательного поэта и талантливого исследователя-этнолингвиста.
Ольга Седакова опровергает традиционную мысль о неразделимости жизни и смерти у древних славян. Область смерти - практически всегда посторонняя, хоть и имеющая множество тропинок, дорог, мостов в мир живых. Несмотря на то, что "умершие всегда существуют вместе с нами" (например: "Треск и гудение в печи - души родных или просят о помощи, или, вместо ада, мучатся в домашней печи" - из материалов этнографической экспедиции), для погребального обряда характерно представление о твердой разграниченности областей жизни и смерти. Причем, больше подходят здесь оппозиции мир видимый/невидимый и ведомый/неведомый, нежели здешний/потусторонний. Невидимость загробной сферы может быть нарушена или преодолена: например, неисполнением определенных предписаний или особым магическим способом.
Поведение живых и умерших во время смерти и похорон - особая регламентированная система, подразумевающая самое жестокое наказание за ее нарушение. Покойники, которых "не принял" тот свет, по гипотезе Седаковой, могут быть приравнены к мальчикам, не прошедшим инициацию и вынужденным навечно оставаться незрелыми. Оказывается, вся привычная нам нечисть: домовые, водяные, баенники, вампиры и прочие насмешники над родом человеческим - родственна душам усопшим и есть не что иное, как "формализованный" и развернутый текст смерти. Формализованный - потому что все эти домовые описываются только с точки зрения их функций. Соответственно, им почти никогда не дается внятных характеристик. И именно поэтому лешие с домовыми так и не стали героями мифологии, как это обычно происходило в развитых языческих культурах.
Ольга Седакова подробно описывает славянские модели путешествия души после смерти (путь - мост - водная стихия, путь - вода - мост - огонь, путь - лестница - гора, дорога - дерево), рассказывает о составе, структуре и функциях погребального обряда, приводит огромное количество фактического материала и завершает монографию исследованием православной традиции церковного поминовения усопших.

Толстая "Полесский народный календарь"
В данной книге на основе материалов Полесского архива Института славяноведения РАН и собственных полевых записей автора исследуется традиционный народный календарь Полесья - календарная терминология (названия праздников, дат и периодов года, почитаемых и "опасных" дней), обрядовое содержание календаря, обычаи, запреты, предписания, относящиеся к праздникам, мифологические верования, связанные с ними. Полесский календарь рассматривается в широком этнокультурном контексте, в его типологических и ареальных связях с календарными традициями других славянских регионов.

Толстой "Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике"
Сборник статей одного из крупнейших современных славистов академика Никиты Ильича Толстого включает в себя работы в области славянской этнолингвистики языковедческой дисциплины, тесно связанной с историей культуры, мифологией, фольклористикой, этнографией, этнической психологией, теорией этногенеза. Структура сборника выявляет проблематику этнолингвистики во всей полноте и объеме: здесь и теоретические статьи, посвященные общедисциплинарным вопросам; исследования по архаическим ритуалам, символике предметов и действий; заметки по славянской демонологии; работы, посвященные слову в контексте культуры, славянской фразеологии, семиотике фольклора.

- Сафронова "Категории жизни и смерти в славянской культуре"
- Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд
- Леквиевская "Мифы русского народа"
Власова "Энциклопедия русских суеверий"

+тык+

Книга содержит обширный корпус мифологических текстов, записанных в 80—90-е гг. XX в. Полесской этнолингвистической экспедицией. Представленные материалы снабжены подробным научным комментарием и справочным аппаратом. Во второй том издания вошли тексты, содержащие представления о мифологизированных посмертных ипостасях человека (душа, покойник, души предков), а также о мифологических персонажах, происходящих из «нечистых» покойников, к которым относятся дети, умершие некрещеными, самоубийцы, «ходячие» покойники и русалки.

+Славянская нечисть кисти Б. Забирохина+

В 1961 году Радован Краткий выпустил краткую энциклопедию нечистой силы чешских земель.

Персонажи сербского фольклора в рисунках Ивицы Стевановича

@темы: обряды и традиции, поверья и приметы, Библиотека Вампира с Хайгейта, Прогулки с Бароном (Мифологические образы Смерти)

---

Ресторан на костях в Гвадалахаре.

[The Highgate Vampire]

оф.сайт

Мексиканское концепт-бюро Cadena+Acociados оформило интерьер нового ресторана в Гвадалахаре, плотно завесив беленые стены костями и черепами давно умерших животных.
Мечта палеонтолога, концептуальный ресторан Hueso, название которого переводится с испанского как "кость", открылся в заброшенном доме 1940 года постройки площадью 240 квадратных метров в центре Гвадалахары и принадлежит одному из основателей бюро Альфонсо Кадене.
На первом этаже небольшую кухню от главного зала с единственным, но очень длинным деревянным столом, отделяет лишь барная стойка, тоже из светлого дерева. Стол, кстати, вытянули настолько, что одной своей стороной он оказался в открытом внутреннем дворике ресторана и упирается в ствол погибшего дерева, которое дизайнеры не стали вырубать, а обработали и оставили в поддержку общей концепции ресторана.
Кроме настоящих костей в ресторане много рисунков по теме, стеклянных витрин с интересными артефактами, белой керамики и алюминиевых костей, которые, как символ ресторана, висят тут и там и лежат на столах.
Кроме интерьера и экстерьера нового ресторана дизайнеры разработали для него все, что называется фирменным стилем, начиная от формы для поваров и официантов, до визиток, столовых приборов и посуды с рисунками, какие оставляют на полях своих блокнотов палеонтологи.
Удивительно, но в ресторане не возникает неприятных ассоциаций, и посетители, несмотря на вызывающий антураж, не ощущают себя ни на кладбище домашних животных, ни в музее. Напротив, не успев открыться, ресторан стал одним из самых популярных заведений в городе, в котором всегда полно местных жителей и туристов.
*
(с) interiorscafe.ru
Основатель и главный руководитель Ignacio Cadena мексиканской проектной студии Cadena + Asociados в сотрудничестве со своими специалистами преобразовал здание в оживлённом квартале города Гвадалахара на улице Jalisco state, чтобы создать уникальное заведение общей площадью 70 квадратных метров. Клиентом для создания Hueso Restaurant — что переводится как «Ресторан Скелет» — стал брат Игнасио, шеф-повар Alfonso Cadena.
Для облицовки внутренних поверхностей помещения использовалась керамическая плитка оттенка кости с чёрными штриховыми рисунками в стиле modern art, светлая фактурная древесина и множество стилизованных скелетов животных. Скелетный декор интерьера перекликается с меню ресторанчика, которое включает в себя необычные мясные обрезки, а также костный мозг.
По словам сотрудников Cadena + Asociados, дизайнерский подход начинается с создания двойной оболочки. Снаружи чистая керамическая плитка ручной работы с графическим рисунком защищает внутреннюю обшивку, которая становится более органичной и наполненной текстурой. Одиночные кости, подвешенные на металлической цепи над входом, дают посетителям намёк на то, что лежит внутри ошеломляющего пространства. Вдохновлённая дарвинистским подходом к эволюции, внутренняя отделка покрывает почти каждый квадратный сантиметр дизайна интерьера более чем 10 000 элементами собранных костей.
Голые кирпичные стены покрыты неоднородным слоем белой краски и увешаны от потолка до пола разнообразными черепами животных, фрагментами костей, анатомическими рисунками и белой посудой. Мрачный орнамент в приглушённых белых и серых цветах встречается здесь повсюду. В стеклянной витрине у подножия светлой лестницы разместилась коллекция керамики, словно экспозиция в музее естественной истории.
Кости ног сложены как дрова под сервантом, а некоторые расставлены в белых ведёрках на столах вместо традиционных цветочных композиций и зелёных насаждений в горшках. Деревянные венские стулья выстроились вдоль стола из светлой древесины, за которым посетители ресторанчика могут поужинать или насладиться светской беседой. Белые стержни с маленькими лампочками поднимаются через отверстия в столешнице. На другом конце помещения расположилась маленькая грядка, где «растёт» сухое дерево.
Бетонные стены в туалетной комнате частично покрыты глянцевой белой плиткой и украшены рогатыми черепами животных, словно охотничьими трофеями.
Отличительная черта интерьера – цветовая гамма, представленная оттенками белого, молочного и кремового. Она оптически расширяет помещение и становится прекрасным фоном для демонстрации посетителям необычного и фантастического дизайнерского наполнения салона. Гармонично сочетается с такой монохромной стилистикой дизайна светлая фактурная древесина, которая привносит в салон ощущение естественности и особой непринуждённости.
Оформление стен было осуществлено уникальным керамическим покрытием, создающим невероятно креативный визуальный эффект. Дополняют специфическую обстановку многочисленные кости, которые присутствуют в интерьере буквально везде.
Такое нестандартное и специфическое оформление пространства замечательно передаёт концептуальную специфику компании, позволяет гостям отдохнуть от семейных проблем и рабочих вопросов, погрузиться в невероятную феерию чувств и эмоций, а также насладиться вкусом уникальных лакомств, приготовленных лучшим шеф-поваром страны.
Напольная поверхность покрыта простой и незамысловатой белой плиткой небольших размеров. Она лаконично дополняет общую стилистику интерьера, не бросается в глаза и расширяет оптический метраж помещения. Креативная мебель была изготовлена специально для этого творческого проекта, своим естественным и непринуждённым внешним обликом она наполняет атмосферу чувственностью и особой эстетикой.
Оформление интерьера креативного ресторанчика Hueso в мексиканском городе Гвадалахаре является восхитительным вариантом того, как можно спроектировать и перевоплотить стандартное общественное заведение в невероятный уголок, наполненный стилем и изысканностью, что привлекает внимание клиентов и постоянных гостей.

@темы: В гостях у La Belle Dame sans Merci, Оссуарии, кости, черепа, скелеты

---

Пляски смерти Трентино (Италия)

[The Highgate Vampire]

Сегодня мы познакомимся с интересными местами автономной области на севере Италии - Зюдтироль или Трентино — Альто-Адидже.
Здесь в церквях Смерть устраивает пляски, а виды кладбищ отсылают к австрийскому прошлому местности.

-Пляска смерти, Пинцоло-

+Альбом+

По материалам: Travel. ru и Italianocontesti.ru

Эпицентрами распространения плясок смерти в XV в. были Франция и Германия, но образцы жанра документированы также в Испании, Англии и многих других странах Европы. Что касается Апеннинского полуострова, то здесь пляски смерти получили меньшее распространение. Все итальянские образцы жанра достаточно поздние (конец XV – начало XVI вв.: речь идет об отголосках средневековой традиции в эпоху, когда, cтрого говоря, Средневековье уже закончилось) и носят ярко выраженный заимствованный характер (но существует и исконно итальянский смежный жанр триумфов смерти); интересно также, что визуальные изображения количественно преобладают над текстами. Большинство итальянских плясок локализованы в северных областях (современные Пьемонт, Ломбардия, Трентино); пьемонтские образцы жанра восходят к французской традиции, а ломбардские и трентинские, как правило, ориентируются на германские образцы.
На южном фасаде римско-католической церкви Святого Вигилия (La Chiesa di San Vigilio), покровителя региона Трентино, расположенной в итальянском городе Пинцоло (Pinzolo), изображена фреска "Пляска смерти" (La Danza Macabra), символизирующая бренность человеческого бытия.
На фреске изображена длинная процессия людей, состоящая из 18 пар, схваченных скелетами - представителями загробного мира. В частности, здесь можно увидеть священника и кардинала, епископа и монаха, богатого и бедняка, старика и ребенка, короля и купца, врача и воина. Социальные различия символизируют равенство всех людей перед роковым исходом, а образ танцующих скелетов - неотвратимость судьбы.
Фреска "Пляска смерти" была создана в 1539 году. Изображенные на ней скелеты будто бы танцуют, сопровождая своих жертв в могилу. Эмоциональные позы выходцев с того света контрастируют с покорным положением мирян и духовенства. Замыкает процессию образ вооруженной луком Смерти, которая скачет на лошади в поисках новых жертв.
Автор фресок — странствующий художник Симоне Баскенис (ок. 1495 – 1555). Текст пляски анонимен и написан на итальянском языке того периода, с рядом северных региональных характеристик (например, falze ‘коса, серп’ вместо falce, или форма конъюнктива entri – 3 л. ед.ч. в значении 3 л. мн.ч.). Текст довольно длинный, но здесь нам будет достаточно привести вступительный монолог Смерти:

оригинал

Io sont la Morte che porto corona,
Sonte signora de ognia persona,
Et cossì son fiera forte et dura
Che trapaso le porte et ultra le mura.
Et son quela che fa tremare el mondo,
Revolgendo mia falze atondo atondo.
O vero l’archo, col mio strale
Sapienza, beleza, forteza niente vale,
Non è Signor, madona né vassallo –
Bisogna che lor entri in questo ballo.
Mia figura, o peccator contemplerai:
Simile a mi tu vegnirai.
No offendere a Dio per tal sorte
Che al transire no temi la Morte,
Ché più oltre no me impazo in be’ né male
Ché l’anima lasso al judicio eternale,
E come tu averai lavorato
Cossì bene sarai pagato.

Перевод

Мне имя Смерть, и я ношу корону,
Для всех людей я создала законы,
Я так сильна, надменна и сурова,
Что не страшны мне стены и засовы.
И я дрожать весь мир заставлю вдруг,
Своим серпом описывая круг.
Отступит доблесть пред моей стрелою,
Богатство, сила меркнут предо мною.
И господин, и дама, и вассал
Должны в свой час прийти на этот бал.
Взгляни же на меня, пока живешь:
Ты, грешник, станешь на меня похож.
Иcполнись, смертный, ты богоусердья –
Тогда ты сможешь не бояться Смерти,
Ведь не судья в делах добра и зла я –
На Страшный Суд я душу посылаю,
И как успеешь в жизни потрудиться,
Такой наградой сможешь насладиться.
(Перевод А. Звонаревой, 2008, 2016)
Именно эта Пляска смерти вдохновила барда Анджело Брандуарди на написание песни "Ballo in fa diesis minore" 1977.

Послушать

-Пляски смерти и кладбища-

Пляска смерти, Каризоло

В соседней с Пинцоло коммуне Каризоло мы находим почти близняшку Святого Вигилия - церковь Сан Стефано.
Крест и Распятый, помещенные в центр композиции или с краю, указывают верующим, что грех и смерть были побеждены искуплением. Такое образное напоминание о Голгофе, характерное для францисканских плясок севера Германии, обнаруживается и в Италии: в Пинцоло (1519) и Каризоло (1539).

Пляска смерти, Плаус

+Альбом+
Современная Пляска смерти появилась на кладбищенской стене церкви святого Ульриха совсем недавно - в 2001 году.

-Лесное военное кладбище, Брунико-

+Альбом+

В лесу около итальянского городка Брунико сохранилось уникальное интернациональное военное кладбище.
На кладбище в Брунико похоронено 103 русских солдата и офицера (стоит отметить, что цифры разнятся: от 140 до 123). Деревянные кресты не повторяются, ставили их русские же военнопленные. Уход за кладбищем осуществляет Женский комитет города Брунико. Их стараниями кресты постоянно обновляются, в точности повторяя те первые, такие непохожие друг на друга.
Кладбище было открыто в 1915 году, а Женский комитет во главе с женой мэра ведет свою историю с 1921 года.
Погост служит последним домом для 792 павших в Первой мировой (669 австро-венгерских солдат, 103 русских, 13 сербов и 7 румын) и 19 немецких и австрийских солдат Второй мировой войны.
Есть еврейский и мусульманский участки.

-Пляска смерти, Сесто-

+Альбом+

Сесто – это маленький городок, расположенный на территории Альта Пустерия — горнолыжного курорта, население городка примерно две тысяч человек.
В начале двадцатого века художник-самоучка Рудольф Штольц (1874-1960) являлся одним из самых знаменитых артистов Тироля. Его самую известную работу под названием «Танец мертвецов» мы можем посмотреть на кладбище Сесто.

@темы: нотки вечности (музыкальные полотна), Пляска смерти, итальянские кладбища

---

Легенда о благодарных мертвецах

[The Highgate Vampire]

Среди всех макабрических фресок церквей и склепов выделяется сюжет, отсылающий нас к легенде о Благодарных мертвецах. Первое упоминание мы встречаем в работах Цезария Гейстербахского XIII века.
Один человек, каждый раз проходя мимо церковного кладбища, молился о душах усопших.
Однажды на него напали разбойники. Единственным местом, где он мог укрыться, оказался тот самый церковный погост. В отчаянии человек стал молиться. И свершилось чудо: разверзлись могилы и поднялись из них мертвецы. Вооружившись инвентарем могильщика (косы и лопаты), они встали на защиту того, кто молился за них и их души.

Истоки:
Легенда связана со сложным понятием о святой земле окружавшей церковь: согласно закону принятому в Римской империи в 313 году при императорах Константине Первом (Западной) и Лициниусе (Восточной) и провозглашавшем «спокойствие вероисповедания» и дошедшему до севера Европы в начале 13 века в виде Права ярла Биргера: право сильного не распространялось на территорию огражденную церковной оградой и любой укрывшийся за ней получал право требовать суда, а преследователи не могли вершить расправу; нарушение Права каралось в том числе лишением всех прав на всей подвластной ярлу территории, а если преступника ловили то смертью или штрафом. (с) affresco.livejournal

@темы: обряды и традиции, Изобразительное искусство

---

Вышивки

[The Highgate Vampire]

Вышивка от Брит Хатчинсон




+Альбом+

MyGoodBabushka создает макабрические наперники для подушек. Сейчас она создает серию вышивок с изображением казней - "Алфавит Экзекутора".
+Альбом+

@настроение: Сайт: http://www.tinycupneedleworks.com/

@темы: творчество на тему

---

Троицкая суббота или Пасха мертвых

[The Highgate Vampire]

Троицкая суббота

© Зимина Татьяна

Троицкая суббота (вселенская, родительская, духовская, клечальная, троицкая субботка, "троицкие родители") - один из четырех общерусских календарных дней поминовения умерших; входит в праздничный цикл Семик-Троица.
В церковном календаре предшествующий Троице день именуется Вселенской, а также родительской субботой. Во время вселенской панихиды, которая служится только 2 раза в год - в Мясопустную субботу перед Масленицей и в субботу перед Троицей, церковь поминает всех от века умерших православных христиан, независимо от того, как они отошли в мир иной; каждый прихожанин поминает в основном только своих умерших родственников - "родителей", а также родных, умерших "не-своей смертью" (см. Семик).
В мифологических представлениях славян, период Семик-Троица относился к тем календарным вехам, когда предки временно покидали "тот свет" и появлялись на земле; местом их пребывания была свежая зелень - деревья, травы, цветы (см. Троицкая зелень). Главная задача живых - встретить и проводить их должным образом, т.е. помянуть.
В одном из постановлений Стоглавого собора 1557 года, на который собрались представители духовенства со всей России, так описывалось троицкое поминовение: "В троицкую субботу по селам и по погостам сходятся мужи и жены на жальниках и плачутся по гробам умерших с великим воплем. И егда скоморохи учнут играти во всякие бесовские игры, и они, от плача преставше, начнут скакати и плясати, и в долони бити, и песни сотонинские пети, на тех же жальниках обманьщики и мошенники" (Соколова В.К. 1979. С. 213).
В некоторых местах троицкая суббота считалась самым большим и почитаемым днем поминовения умерших. Именно поэтому у русского старообрядческого населения Забайкалья на "троицких родителей", в отличие от других поминальных праздников, в церкви или в молельном доме служилась "всенощная". На службу крестьяне приносили яйца, кутью, лепешки, подавали деньги на престол. Ритуальные блюда непременно освящали. Так, в туесок с кутьей на время всенощного молебствия ставили горящую свечку (Болонев Ф.Ф. 1975. С. 63).
Поминовение осмыслялось как ритуальное общение живых и умерших родственников, сопровождавшееся определенными действиями. Кроме церкви, в этот день обязательно ходили на кладбище, "чтобы навестить могилы и поклониться умершим родным и знакомым" (АРЭМ. Ф.7. Оп. 1. № 495). С собой приносили обычно поминальную еду, троицкие березовые ветки, цветы, венки, веники. В Калужской губ. кладбище посещали только девушки и молодые женщины; они собирались вместе и приходили обычно после обеда.
Центральным ритуальным действием на кладбищах в некоторых местах (новгородск., псковск., петербургск., тульск.) было "опахивание могил", или "обделывание могил". Пришедшие на кладбище обметали могилы родных березовые веточками, троицкими цветами или вениками (петербургск., новгородск., южнорусск.), после этого веточки и, иногда цветы, "торкали" в могильную землю. Крестьяне Псковской губ. считали, что они таким образом, "мертвым глаза открывают", "глаза у родителей прочищают"; в Новгородской и южнорусских губерниях опахивали вениками могилы для того, чтобы "родителей попарить" (Некрылова А.Ф. 1989. С. 479; Соколова В.К. 1979. С. 227; Зеленин Д.К. 1991. С. 357); при этом верили, что "душеньки их радоваться будут".
Опахивание в Петербургской губ. сопровождалось громкими причитаниями по умершим: "Несколько сот женщин и девок воют, плачут, кричат, рыдаюти. Это продолжается в течение нескольких часов до того, что голосящие часто падают в обморок". (Обрядовая поэзия. 1989. № 388). Перед уходом могилку "запахивают", чтобы закрыть глаза родителям. На могильный холмик, помимо веток и цветов, клали венки (см. Троицкий венок).
Повсеместно на кладбище устраивали ритуальную трапезу, основные блюда которой - кутья, блины, яйца, покрашенные свежей зеленой листвой берез. На могилу стелили скатерть, раскладывали кушанья; для "родителей" на перекрестье или в подножие креста крошили яйца, сыпали зерно и кутью; нередко это делали крестообразным движением руки. Умершего приглашали к трапезе словами: "Приди (называли имя) и поешь" (псковск.), "Выходи и угощайся" (костромск.). По представлениям костромичан, "когда живые дают есть умершим", то думают о том, что "тем самым души свои очищают" (АРЭМ. Ф. 10. Оп. 1. № 72). В ряде мест трапеза, устраиваемая на могилах, была более обильной и зачастую сопровождалась распитием хмельных напитков.
СРЕДИ ПСКОВСКИХ КРЕСТЬЯН СУЩЕСТВОВАЛ ОБЫЧАЙ ДЕРЖАТЬСЯ ЗА МОГИЛЬНЫЙ КРЕСТ РУКАМИ, ЧТОБЫ "РОДИТЕЛИ ПОЧУВСТВОВАЛИ, ЧТО ТЫ БЫЛ НА МОГИЛЕ".
(АРЭМ. Ф.10. Оп.1. Д. № 90. Л. 92); согласно местным поверьям, покойники выходят в этот день из могил, также держась за крест. В Костромской обл. был распространен обычай "кликать родителей" (взывать к ним).
Посещение могил родственников нередко заканчивалась веселым гулянием, которое устраивали здесь же на кладбище.
Поминовение продолжалось и в поселении - крестьяне ждали "родителей" в гости. С этой целью у домов устанавливали березки, - "На березу прилетит кукушка, кукушка - это почти то же самое, что родители", - говорили псковичи. Под березу ставили ковшик с водой, чтобы "родители мылись". Дорогу в дом предкам также указывали березы, стоявшие с двух сторон крыльца. "Родители" могли войти в дом и по полотенцу, специально для этого вывешенному на стену или окно (псковск.).
В домах устраивали поминальные трапезы. Так, у семейских - русских старообрядцев Забайкалья, после всенощной службы вся семья собиралась за столом, читалась молитва, а затем каждый должен был съесть три ложки кутьи, освященной в церкви.
В исповедных вопросах упоминается обычай топить на Троицу баню для умерших: "В Великую субботу и пятидесятнию егда памят творим оу сопших бани не вел ли ели топити" (Славянская мифология. 1995. С. 375). Крестьяне считали в этот день необходимо растопить баню, а после помывки в ней всех членов семьи оставить воду и веник для "родителей".
Раздача милостыни нуждающимся, осуществляемая для поминовения умерших, в родительские дни, в частности в троицкую субботу, получала особое оформление. Зажиточные крестьяне Жиздринского у. Калужской губ. долгое время соблюдали старинный обычай, согласно которому они в троицкую субботу резали барана или годовалого поросенка, кормили бедных крестьян и делали обед для соседей.
У семейских Забайкалья в троицкую субботу "делали чертежи". Каждый крестьянин выбирал в лесу участок для будущей пашни и отмечал его - ошкуривал кору деревьев. Считалось, что "зачерченный" в день поминовения предков лес будет находится под их защитой.

Троицкая зелень

Ритуальная растительность, которой русские люди украшали церкви, дома и дворы в троицко-семитские праздники. Травам, листьям и цветам в это время приписывалась особая магическая сила.
Троицкая зелень - ритуальная растительность - свежие травы, цветы, деревья, ветки деревьев и кустов, традиционно используемая у русских в качестве украшения внутреннего и внешнего пространства поселения в праздничный цикл Семик-Троица. Употребление зелени в весенне-летних ритуалах связано с представлением об особой магической силе растений в период их наивысшего роста и созревания, приобщение к которой должно было способствовать получению урожая и благополучию человеческого мира в целом. В свежей зелени видели также души умерших (см. Троицкая суббота). Поэтому в ряде мест бытовал запрет косить траву и рубить деревья, исключения делались только для деревьев, использовавшихся в обрядовых действиях Семика-Троицы (см. Троицкая березка). Считалось также, что прикосновение железных режущих предметов, обладающих символикой защитного средства против нечистой силы, может нарушить магическую силу растений.
В КАЧЕСТВЕ ТРОИЦКОЙ ЗЕЛЕНИ ИСПОЛЬЗОВАЛИ БЕРЕЗУ (ПОВСЕМЕСТНО), ЕЛЬ (РУССКИЕ ЯКУТИИ - ПРИЛЕНЬЕ), КЛЕН (ЮЖНОРУССК., ПОВОЛЖСК.), ЛИПУ, РЯБИНУ (ЮЖНОРУССК.).
Некоторые породы деревьев предпочитали не выставлять на троицкие праздники в поселениях. В Калужской губ. такой запрет распространялся на осину, т.к., по поверью, на ней повесился Иуда, крушину, - она находилась при кресте, и орешник - "его цветом земля отплёвывается" (АРЭМ. Ф.7. Оп.1. Д. 522). Для украшения поселений выбирали исключительно молодые и кудрявые деревья.
Заготавливали троицкую зелень накануне праздника, перед Семиком, троицкой субботой, Троицей. С этой целью молодежь отправлялась в лес: парни вырубали деревья, девушки отламывали ветки, рвали траву и цветы. Иногда девушки обособлялись от парней и, объединившись в группы, уходили в лес на целую ночь или посвящали этому занятию весь день (белгородск.). В заготовке троицкой зелени принимали участие некоторые богомольные крестьяне. Местами к сбору трав готовились заранее. Специально для церковной службы в садах выращивали цветы, с которыми затем шли в храм.
Срубленными деревьями украшали прежде всего приходскую церкви. Березки ставили около иконостаса: по одной у каждого образа, в алтаре, с двух сторон алтаря (костромск.). Снаружи деревья высаживали по внешнему контуру здания, с двух сторон ведущей к нему дорожки. Деревья, стоявшие внутри храма, освящались; крестьяне Вохомского р-на Костромской обл. говорили, что в церкви на Троицу "березку отпевают" (Денисова И.М. 1995. С. 32).
Повсеместно срубленные березы, клены, рябины и липы высаживали вдоль деревенских улиц так, что они образовывали целые аллеи. Каждый крестьянский двор также был украшен ими; в локальных традициях места установления деревьев и их количество разнились. Обычно ими полностью окружали жилой дом, ставили у калитки, крыльца и окон - от одного до трех, по углам дома - по одному, березку прибивали также над входной дверью (костромск.). В Приленье принесенную из леса ель устанавливали под одним из окон избы. В Архангельской губ. березки, поставленные с двух сторон крыльца, связывали вершинами в виде воротец.
В Дмитровском крае Московской губ. нижние ветки срубленных берез, стоявших у дома, где были маленькие дети, переплетали в виде гнезда. В этом гнезде хозяйка после троицкой обедни оставляла ребятам яичницу, которую они тут же и съедали. Срубленные деревья березы заносили в дом и ставили в сенях или в святом углу, напротив икон (псковск.).
Ветками деревьев, реже букетами трав, украшали внутренние и внешние стены церквей, домов, дворов, бань, хозяйственных построек. Для этого использовали чаще всего ветки берез, в Солигаличском р-не Костромской обл. их называли "дубчики" или "дубье", и ветки клена с плодами-крылатками - "садки" (белгородск.). Местами особенно ценились ветки, на листьях которых есть красные пупырышки, появившиеся в результате болезни дерева; эти пупырышки называли "кукушкиными", или "кошкиными" слезами. В некоторых случаях, наоборот, существовал запрет на использование этих веток в качестве троицкой зелени. Ветви обычно втыкали в расщелины углов, косяки дверей и окон, ставни, крыльцо, ворота, заборы, ставили к иконам.
Благовонной травой устилали пол в храмах и часовнях, в жилых домах; в Можайском у. Московской губ. травами посыпали также землю около дома. Наиболее популярными из троицких трав были мята, чабрец (чабер, чубарики (белгородск.)), зоря, калуфер, любисток, ковыль, подорожник, пастушья сумка, малошник, плакун, багульник, полевые цветы. С пучками веток и букетами, собранными из садовых цветов или "из лучших трав", принесенных из леса домой, крестьяне ходили в церковь. В Рязанской губ. существовал обычай, согласно которому девушки, идущие к троицкой службе с цветами в руках, должны были уронить на них несколько слезинок.
В Можайском у. Московской губ. букет цветов заменял пучок березовых веток, на которые девушки роняли слезы во время троицкого молебна, стоя непременно слева от алтаря. Этот пучок обязательно сохраняли, он считался залогом того, что летом не будет засухи. Священник "давал травам молитву", вследствие чего укреплялась приписываемая им чудодейственная сила.
ТРОИЦКУЮ ЗЕЛЕНЬ УПОТРЕБЛЯЛИ И В КАЧЕСТВЕ ЭЛЕМЕНТА РЯЖЕНЬЯ, СВОЙСТВЕННОГО ОБРЯДОВЫМ ДЕЙСТВИЯМ СЕМИКА И ТРОИЦЫ.
Так, в Астраханской обл. зеленью убирали девушку, которая руководила всеми действиями в обряде с троицкой березкой. Нередко деревья, ветки деревьев использовали для изготовления обрядовых кукол - "березки" (Троицкая березка), "кукушки" (см. Крещение и похороны кукушки), Семика, Костромы (см. Похороны Костромы) и т.д.
Ветви, травы и цветы, которые находились в храме в Троицын день (Троица), наделялись в представлении крестьян особой магической силой. При выходе из церкви верующие старались захватить из-под ног горсть зелени, покрывавшей пол, чтобы отнести ее домой. В Енисейской губ. богомольцы- "доброходы" собирали траву по окончании службы и раздавали всем молящимся. В Духов день прихожане несли домой святые веточки, которые отламывали от березок, украшавших в праздник церковь или освященных/ "отпетых" во время молебна на улице.
В домах веточки втыкали за икону, клали на божницу. В Верхневажском р-не Вологодской обл. их ставили на стол под иконы, при этом украшая ленточками, бусинками, сделанными из бумаги птичками. В том же районе существовал обычай украшать икону тремя веточками - от молодой, постарше и старой берез; считали, что они будут охранять дом от гроз. Освященные ветки втыкали также в стены домов, под "застреху" - на крышу под главное коневое бревно, ставили в изголовье кровати, привязывали по прутику к койкам родителей и в коридоре к периллам.
Принесенную из храма траву тут же давали скотине, чтобы уберечь ее от болезней. В Солигаличском р-не Костромской обл. и в Пудожском р-не Карелии "дубчиками" в течение года гоняли в поле скотину.
Освященными пучками цветов, трав, веток, принесенных из церкви, обметали могилы родственников.
Свежую троицкую зелень использовали для гаданий: вместо венков ее кидали в воду.
В Можайском у. Московской губ. троицкие цветы и травы использовали с магическими целями при вывозе навоза на поле, который обычно происходил вскоре после троицких праздников. Крестьяне клали их на первый воз навоза; по окончании работ каждый двор перепахивали сохой крест-накрест, в точке пересечения борозд зарывали троицкие цветы; им предавали значение оберега (Зернова А.Б. 1932. С. 39).
Через три дня после праздника травы выметали из домов; зелень обычно украшала поселение в течение 3-7 дней. По листьям воткнутых в землю берез крестьяне судили о погоде: если листья на деревьях завянут, то лето грядет сухое, и крестьяне успеют высушить сено, если нет, - то лето будет дождливое и сено не высохнет.
Затем деревья и ветви собирали, сжигали в печке или за деревней, или использовали в качестве оберега: клали под сено в сарае, чтобы сено в гурте не портилось, или, чтоб его не ели мыши, бросали в подвал, чтобы защититься от крыс (псковск.). В Дмитровском крае (московск.) засохшие ветки втыкали над воротами во дворе для охраны скота, клали в сусек, под снопы хлеба, сена, в картофельные ямы для охраны от мышей. Засушенные троицкие травы и цветы также клали под свежее сено и в житницу, "чтоб не водились мыши; в норы на грядках - от землероек, на чердак - от пожаров" (Максимов С.В. 1993. С. 465).
Повсеместно троицкая зелень в засушенном виде хранилась обычно на божнице, у "боженьки". Считалось, что оставленные за иконой березовые ветки охраняют дом от грозы и пожаров, а под "застрехой" - от грозы и ветра. Сохраненную веточку троицкой березки клали обычно умершему в гроб под подушку (костромск.).
Впоследствии зелень употреблялась и в качестве лечебного средства. Для этого цветы иногда растирали в ступе и хранили в виде порошка. Травы и цветы кипятили с водой и пили как целебный настой; считали, что с их помощью можно изгонять бесов из людей, т.е. лечить душевнобольных, например, кликуш. Дымом трав и травяного порошка окуривали больных животных и людей; во время эпидемий - падежа скота - окуривали все стадо (смоленск.). В случае наведения на скотину порчи, калужские крестьянки спрыскивали ее до трех раз водой, трижды спущенной с "троицкого веничка", т.е. сохраненных у икон трав и цветов; при этом следовало сказать: "От лихого глаза хвороба (худоба), как с буренушки вода" (АРЭМ. Ф.7. Оп. 1. Д. 554).
Обычно веточки стояли в доме около года, а веточки "отпетой" березы находились у иконы 5-6 месяцев, потом их несли на поветь. По прошествии года оставшиеся троицкие веточки сжигали, так как "выбрасывать святыню грешно".

Троицкий венок

Ритуальный девичий венок из свежей зелени и цветов, атрибут участников Троицких обрядов и гуляний. Их носили на голове, или вешали на шею, по ним девушки гадали о будущем замужестве. Троицкие венки хранили и использовали как обереги и лекарственные средства.
Троицкий венок - ритуальный предмет, используемый в обрядах весенне-летнего цикла (Семик, Троица), атрибут праздничного убранства участников обряда, оберег. Изготовляется из свежей зелени и цветов. По традиционным представлениям, обладает особыми свойствами, присущими растениям, из которых он сделан. В период наивысшего расцвета природы возникает возможность посредством венка приобщиться к продуцирующей, оплодотворяющей силе растительности. Представление о венке, как о символе девичества, характерное для свадебной обрядности, также находит отражение и в весенне-летних ритуалах.
В РУССКОЙ ТРАДИЦИИ ИЗВЕСТНЫ ВЕНКИ ДВУХ ВИДОВ: ОБЫЧНЫЕ (ТРАВЯНЫЕ, ЦВЕТОЧНЫЕ И Т.П.) И ЗАКРУЧЕННЫЕ НА ВЕТКАХ РАСТУЩИХ И РЕЖЕ СРУБЛЕННЫХ БЕРЕЗ. В РЯДЕ МЕСТ "ВЕНКОМ" НАЗЫВАЛИ ТРОИЦКУЮ БЕРЕЗКУ (МОСКОВСК., ЗАБАЙКАЛЬСК.).
Венки на деревьях делали чаще всего в Семик (см. Завивание берез). Для этого участницы обряда - девушки и молодые женщины - собирались в лесу и выбирали молодую березу, реже - ракиту (орловск.), ветви которой заплетали в виде кольца. Также венок изготавливали из ветвей растущих рядом молодых деревьев: березы, липы, дуба, клена (калужск.), или, что отмечалось чаще, только берез. Обычно их украшали и скрепляли живыми цветами и травами, лентами (красными и розовыми) и полотенцами. Термин "венок" нередко использовался в целом для обозначения переплетенных ветвей берез.
Венок девушки завивали сообща один на всех или парами, а также индивидуально: каждая для себя. Общий венок в некоторых местах отличался большими размерами (владимирск., смоленск., калужск.); в Переславль-Залесском (владимирск.) такой венок, завитый из вершин 2-4 деревьев, называли "мирским кольцом". Венки, изготовленные каждой парой девушек или каждой девушкой в отдельности, располагались на одной, выбранной всеми, большой и ветвистой березе, или их завивали в укромном месте, на отдельно стоящем дереве, нередко тайком от подруг.
Венок использовался в обрядах кумления, крещения и похорон кукушки, вокруг него водили хороводы. Через венки девушки попарно целовались, обменивались подарками. В Смоленской губ. каждая кумящаяся пара должна была трижды пройти через большой венок, сплетенный из 2-х берез (см. Кумление). В Тульской губ. девушки сажали на венок "кукушку", с которой и кумились (см. Крещение и похороны кукушки). В Жиздринском у. Калужской губ. участницы обряда завивания берез водили хоровод вокруг сплетенного ими большого венка, переставляя по нему завернутые в платок руки; руководили обрядом две девушки, ряженые в "деда" и "бабку", одна из которых обводила венок крестом, а другая - серьгой.
Заплетая венки (парные и личные) девушки задумывали желание или загадывали на будущее:
"Мы завьем венок
Мы на все святки,
Мы на все святки,
На все празднички
На все празднички
На Духовые,
На Духовые,
На венковые".
(смоленск.; Некрылова А.Ф. 1989. С. 476).
"Пойдем, девочки,
Завивать веночки!
Завьем веночки,
Завьем зеленые!
Стой, мой веночек,
Всю недельку зелен,
А я, молодешенька,
Увесь год веселешенька!"
(Некрылова А. Ф. 1989. С. 476)
В некоторых местах девушка делала несколько венков: на себя и на своих родственников, на своего жениха; при плетении припевала:
"Вью, вью колечко
На батюшка,
Другое колечко
На матушку,
Третье колечко
Сама на себя,
Четвертое колечко
На своего старика".
(костромск.; Некрылова А.Ф. 1989. С. 478).
В течение недели, или более, венки не трогали, старались даже не подходить к ним и не смотреть на них. По прошествии определенного срока (в Калужской губ. венок висел на березе чуть менее года) девушки возвращались к завитым на березах венкам и внимательно осматривали их: увядший, развившийся венок сулил смерть или девичество (в некоторых местах, наоборот, счастливое и скорое замужество). После гадания, венки обязательно расплетали. Иногда (костромск., сибирск.) участницы обряда обламывали венки, в течение праздника носили их на головах, а затем бросали в реку; русские Карелии обламывали и использовали при гадании только те венки, на которых за это время (с Егорьева дня до Троицы) распустились листочки.
В это же время плели венки из древесных веток, трав, садовых и луговых цветов (в Приленье (Якутии), например, из одуванчиков), из разноцветных лоскутов (рязанск.). У южнорусских особенно ценились венки, сделанные из украшавшей церковь зелени. В Орловской губ. их называли "святыми венками" и носили все - и девушки, и парни, и женщины, и мужчины, и старики, и дети; здесь без венков в Троицын день (Троица) старались не появляться на улице.
Изготавливали венки обычно девушки (в Тверской губ. пастухи); плели их дома, в лесу, в церкви, на кладбище, при этом пели особые песни. В Белгородской обл. девушки плели венки во время службы в церкви (во время первой коленопреклоненной молитвы): разделив принесенный букет трав на две части, они перекрестным движением рук соединяли их таким образом, что соцветия одной части переплетались с корневищем другой; образовавшееся кольцо перевязывали травой; после этого венки одевали на голову. В Калужской губ. венки делали, выходя из церкви; они состояли из веток березы, липы, клена, с которыми стояли во время службы. В Саратовской губ., распустив завитые на деревьях венки, девушки снова выбирали березы, с которых специально приглашенные для этой цели мальчики обламывали ветки. Из веток каждая девушка вила для себя венок и, одевая его на голову, пела:
"Я в веночке, я в зеленом
Хожу, гуляю по городочку".
(Обрядовая поэзия.1989. № 383).
В Смоленской губ. венки делали женщины - руководительницы троицкого обряда изготовления ритуального чучела из березы (Троицкая березка). Выбирая березу, они в то же время плели венки и, повесив их на руку, затем надевали на голову каждому из присутствовавших на обрядовом действии.
Во многих местах России венки из березовых веток, трав, цветов носили в лес и с песнями вешали на березы, украшая их лентами, полотенцами и т.д. Обычные венки в данном случае заменяли венки, сплетенные непосредственно на березах, и использовались в тех же обрядах (см. Кумление, Крещение и похороны кукушки). Нередко сама "кукушка" представляла собой семицкий (троицкий) венок или венок из цветов кукушкины слезы. В Рязанской губ. в кумишное воскресенье (3-е воскресенье после Пасхи) девушки приносили в лес свитые из лоскутов венки и вешали их на выбранную березу, после чего кумились под ней (см. Кумление). В Троицу, раскумляясь, их снимали с дерева и вешали на срубленную березовую ветвь, украшенную лентами - "красоту", с которой обходили деревню. В Дмитровском у. Московской губ. при кумлении один и тот же венок по очереди одевали на голову все девушки, участвовавшие в обряде. В Симбирской губ. кумящиеся обменивались своими венками.
Сплетенные пастухами из 3 веток березы венки использовали в качестве оберега для скота; их могли изготавливать также из 3 веток деревьев разных пород: березы, рябины, ярги (вид ивы). Одним венком "венчали коров", т.е. одевали его на рога (тверск., псковск.), через другой, который после выпаса пастух давал хозяйкам, женщины доили коров в Троицу (тверск.).
Повсеместно венки являлись основным головным украшением молодых девушек в Троицу и в Духов день. Помимо обычных они одевали на голову и венки, обломанные с берез. В венках водили хороводы, кумились, молились в церкви, гуляли, совершали различные обряды с троицкой березкой, а также обрядовую трапезу. Иногда их носили в руках или вешали на шею. Венок был непременным атрибутом молодежных игр и хороводов, ряженья, нередко единственным его знаком. В Белгородской обл. участницы хоровода плясали, повесив венки на запястья рук. В Орловской губ. хороводы водили вокруг ритуального каравая, который девушки украшали венками. В г. Чухлома Костромской губ. в троицкой игре под пение "Александровской березы" каждая девушка по очереди после слов "красна девица-душа, выбирай молодца", протягивала понравившемуся парню свой венок. В Саратовской губ. девушка надевала венок на голову парня, победившего в каком-либо состязании. Венок украшал также главных действующих лиц некоторых троицких обрядов и игр. Так, во владимирской обрядовой игре венок обозначал девушку, называемую "оленем". Его также непременно надевали на ритуальных кукол Семика и Семичиху (см. Семик).
По окончании праздника девушки шли к реке (или к другому близлежащему водоему) и бросали венки в воду. В Зарайском у. Рязанской губ. девушки, слегка наклонясь, скидывали венки с головы, стараясь не дотрагиваться до них руками; при этом становились к реке спиной. Там же прежде, чем бросить венок на середину реки, клали его на воду и поочередно умывались из него. В Симбирской губ. венки бросали в воду с зажмуренными глазами. Пуская венки по реке, девушки загадывали о будущем: утонет - к смерти, или милый изменит, куда поплывет - в той стороне жених будет, сойдется с другим - замуж выйдешь.
"Венок мой березовый,
Плыви - не утони,
Счастье, несчастье
На год покажи".
(Денисова И.М.1995. С. 33)
В Калужской губ. бытовал обычай, согласно которому, парень, желавший жениться, должен был вытащить из воды венок полюбившейся ему девушки. В некоторых местах сохранилась более архаичная интерпретация движения венков - утонувший венок предвещал скорое замужество:
"Пойду на Дунай на реку,
Стану на крутом берегу,
Брошу венок на воду;
Отойду подале, погляжу:
Тонет ли, тонет ли
Венок мой на воде?
Мой веночек потонул -
Меня милый вспомянул:
О свет моя ласковая,
О свет моя приветливая".
(саратовск.; Обрядовая поэзия. 1989. № 383).
В народе говорили, что тонет тот венок, в который было вплетено больше цветов, и который стало быть обладал большей продуцирующей силой (рязанск.).
При троицком поминовении (см. Троицкая суббота) венки оставляли на могилах умерших родственников (архангельск., поволжск.).
В некоторых местах России троицкие венки хранили у икон, используя их в качестве оберега и лечебного средства. В Калужской губ. троицкие "венчики" (венки) опускали в воду, которой затем мыли детей, чтобы они не хворали. В Белгородской обл. венки приносили домой и вешали их "где-нибудь. Он высохня, а потом… может какая-то боль приключится, заболит. Это у нас такой обычай, - его кидают в воду, закипятят, откипятят ето все что у него ето есть, какие цветы, какая трава. Она ш самая святошная, и купаются (в ней)" (Конухова А.Б. 1996. С. 53). В Тверской губ. хранят коровьи венки, которые в случае болезни скармливали скоту. В Дмитровском у. Орловской губ. венок, принесенный из церкви в Троицын день (Троица), использовали при посадке капусты. Один из посаженных кочешков закрывали горшком, который обвивали сбереженным троицким венком. Также венки клали на падельник под сено или под ржаные снопы, чтобы их не съели мыши.

Троицкая (семицкая) березка

Срубленное березовое дерево, главный атрибут троицко-семитских обрядов. Ее вырубали, завивали и украшали, ставили в домах, оставляли в полях. Эти действия должны были повлиять на будущий урожай, а молодых женщин наделить потомством.
Троицкая (семицкая) березка (кума, гостейка, венок, столб, семик, сад, весна, баба, девичья красота, лиль, цветок, "обыгранная березка") - ритуальное дерево - срубленная береза, главный атрибут троицко-семицких обрядов; служила центром молодежных гуляний праздников Семик-Троица.
Употребление березы в весенне-летних ритуалах обусловлено значимостью ее образа в традиционном мировоззрении русских: она считалась одним из наиболее почитаемых деревьев. В мифопоэтическом творчестве русского народа береза выступает как Мировое древо, которое является центром мироздания, универсальной моделью Вселенной. Вершина древа достигает небес и связана с Богом, Солнцем, птицами; корни уходят глубоко в землю, соприкасаются с преисподней, где обитает нечистая сила; средняя часть отождествляется с земным пространством. В троицко-семицком цикле в обрядовом деревце-березке также просматривается образ Мирового древа, древа жизни, в нем видят воплощение плодородия живой природы, нить, связывающую мир живых и мир умерших, временное вместилище для душ умерших и мифологических персонажей, мифический родовой центр, слившийся в глубокой древности с женским божеством-предком.
ПО НАРОДНЫМ ПРЕДСТАВЛЕНИЯМ, БЕРЕЗА И ЕЕ ВЕТВИ ОБЛАДАЮТ ОСОБОЙ РАСТИТЕЛЬНОЙ СИЛОЙ, ЧТО СВЯЗАНО КАК С ОСОБЕННОСТЯМИ ДЕРЕВА ВООБЩЕ - СПОСОБНОСТЬЮ К ПЛОДОНОШЕНИЮ, ПОСТОЯННОМУ ОБНОВЛЕНИЮ И Т.Д., ТАК И С ПРИРОДНЫМИ СВОЙСТВАМИ РАСТЕНИЯ: НА БЕРЕЗЕ ЛИСТЬЯ ПОЯВЛЯЮТСЯ РАНЬШЕ, ЧЕМ НА ДРУГИХ ДЕРЕВЬЯХ.
В период начала расцвета природы дерево тщательно оберегалось: повсеместно существовал запрет "колошить"/ломать березу. Он соблюдался до праздников Семик-Троица, которые в народном сознании связаны с моментом наиболее бурного роста растительности, когда возникала возможность передать продуцирующую силу дерева земле (полям), что является жизненно необходимым для земледельца, и людям. С этой целью совершали ряд обрядовых действий с березой: ее выбирали, завивали (см. Завивание берез), вырубали, украшали, обносили вокруг полей, деревень, домов, вносили и устанавливали в поселениях и домах (см. Троицкая зелень), оставляли в полях, бросали в водоемы. Действия с березой должны были обеспечить поля рождающей силой и влагой (дождем), необходимой для всхода и роста посевов. Песни, исполняемые при этом, носили характер магического заклинания на урожай, получение которого ставилось в непосредственную зависимость от березы:
"Ай, густо-густо на березе листьё,
Ой-ли, ой люли, на березе листье.
Гуще нету того во ржи, пашеницы.
Господа бояре, мужики крестьяне!
Не могу стояти, колоса держати,
Буен колос клонит".
(Пропп В.Я. 1995. С. 72).
Повсеместно пространство, освоенное человеком, украшалось березами и березовыми ветками (Троицкая зелень). К продуцирующей, живительной силе березы приобщались и через березовые венки: в Троицу их носили в основном девушки и молодые женщины, в некоторых местах их надевали на животных (Троицкий венок).
В период троицких праздников (Семик-Троица) береза, по представлениям русских крестьян, была связана с миром предков (Троицкая суббота). По поверьям жителей Дмитровского края Московской губ. на Троицу в ветви берез, украшавших избы, вселяются души умерших родственников. В Псковской губ. считают, что "у березок (установленных около домов) родители стоят". В связи с этим интересно и выражение, бытовавшее в Калужской губ., здесь об умирающем человеке говорили - "в березки собирается".
Береза считалась и излюбленным деревом русалок (умерших девушек и некрещеных детей), которые появлялись только на русальной неделе:
"У варот бяреза
Зилина стыяла
Ветьтикым махала;
На той на бярезе
Русалка сядела…"
(смоленск.; Зеленин Д.К. 1916. С. 163).
Крестьяне Тульской губ. полагали, что пока русалки пребывают на земле, они живут на плакучих березах, качаются на их ветвях или сидят под деревом; в Смоленской губ. для качания русалок предназначались специально переплетенные ветви берез (Завивание берез). Около завитых берез в Троицу появляются и другие мифологические персонажи, например, шишиги (владимирск.).
В весенне-летних обрядах, также как в поверьях, фольклорных текстах, береза является символом женского начала. В это время девушки и женщины относились к ней, как к своей покровительнице. С березой кумились (Кумление), просили у нее доли, кормили ее, посвящали в свои тайны, обращались к ней с пожеланиями, умывались ее соком для красоты и здоровья. В Костромской губ. верили, что, если сесть в тень троицкой березки, загадав желание, - оно обязательно исполнится, а если сесть первой в тень завитой березы, то выйдешь замуж в текущем году. Существует предположение, что в образе березы женщины и девушки обращаются к божеству-прародительнице, которое и наделяет их потомством. Некоторые исследователи в образе женского божества, представленного в троицко-семицких обрядах в облике ритуального дерева - березы, видят черты Богородицы (Денисова И.М. 1985. С. 162).
Ритуальные действия с троицкой березкой, составлявшие непременный элемент празднования Семика-Троицы, были распространены в основном в центральных, поволжских, сибирских губерниях России. Традиционно основная обрядовая функция закреплялась за женской частью населения - девушками и молодыми замужними женщинами. В ряде мест в обрядах с троицкой березкой принимали участие и парни, а также представители других половозрастных групп.
Для изготовления троицкой березки дерево обычно выбирали заранее. Девушки шли в лес и присматривали молодую, сочную, кудрявую березу с длинными ветками или с двумя вершинами. Иногда ее отмечали каким-либо знаком, например, "заламывали" верхушку, т.е. надламывали. В ряде мест около нее водили хороводы. В назначенный день отмеченное дерево срубали или выкапывали с корнем, в некоторых случаях отламывали/отрубали самую густую и красивую ветвь (рязанск., симбирск.). Объектом вырубания нередко становилось то же дерево, ветви которого заплетали в Семик или предшествующий ему период (см. Завивание берез). Так, во Владимирской губ., вырубали завитую березу (в Троицу), а в Нижегородской - только что развитую (в Духов день). В Сибири для троицкой березки выбирали исключительно свежее и нетронутое дерево. По обычаю омских крестьян рубкой обрядового деревца занимались парни, а девушки только присутствовали при этом.
Срубленную березку тут же в лесу, в роще, на близлежащих полянах и лужайках, или, после перенесения в поселение, на улице или в чьем-нибудь доме украшали. В ряде мест деревце сначала наряжали, а затем вырубали. Украшениями служили предметы девичьего костюма: ленты, платки, пояса, бисер, бусы, косники, венки, снятые иногда непосредственно с участниц, а также заготовленные заранее нитки, лоскуты, травы, цветы, конфеты и козули - ритуальная выпечка в виде веночка. Все это девушки вешали на дерево или привязывали к его ветвям и к стволу. У русского населения Забайкалья было принято укреплять пояса на вершине дерева.
В Костромской губ. поясом охватывали ствол березы у самого корня, а к вершине привязывались ленты. Количество лент определялось числом девушек, собравшихся около деревца, или числом их родственников, привязывая ленту девушка загадывала на будущее: на свое или близких людей. В Ростовском у. Ярославской губ. существовал обычай "убанчивать" березку так же, как и свадебное деревце "девичью красоту", в котором видели символ девичества. В южной Сибири березку следовало нарядить так, чтоб ни одного листочка не было видно.
Троицкая березка могла представлять собой антропоморфную фигуру. В Енисейской и Иркутской губ. срубленное дерево наряжали "в самолучшо девичье платье, приплетали … из кудели косу, украшали "королькам" (бусами); при этом девушки припевали:
"Елья, елья-березонька,
Елья кудревата!
Задумал пан женитися
На душе на красной девице,
На березе, на сестрице".
(Макаренко А.А. 1993. С. 110).
В Тюменском у. Тобольской губ. две вершины березы свивали венком и на образовавшуюся "голову" надевали кокошник или платок; две ветви отводили в качестве рук, надевали кофту, юбку и фартук, наряд дополнялся лентами, бусами и полевыми цветами. В ряде локальных традиций в основе троицкую березку изготавливали из двух или более деревьев. В некоторых местах Сибири наряжали две березки: одну девкой, другую - парнем.
С украшенным деревцем - троицкой березкой - девушки и молодые женщины совершали хождения вокруг полей или по полям, в рощи, вокруг деревень, по улицам поселений, около домов. Во многих местах соблюдался обычай при обходе заходить в дома участниц обряда; крестьяне Тобольской губ. говорили, что "березка" к девушкам в гости ходит (очередь устанавливалась заранее).
В Сибири девушки на время обходов разделялись на группы по 10-15 человек - "вьюны", каждая из которых имела свое ритуальное дерево, или даже два. Как правило, березку носила одна из участниц обхода. В Костромской и Рязанской губ. это была девушка-подкумок/подкумыш, которой не хватило пары при кумлении. В Тобольской губ. выбирали девочку 10-12 лет, славившуюся веселым характером и умением плясать. Она подлезала березке "под юбку, брала ее за ствол и двигалась впереди хоровода: получалось впечатление, что березка идет и пляшет сама" (Соколова В.К. 1979. С. 193). В ходе шествия девочку с березкой поддерживали под руки две взрослые девушки.
У русских поселенцев Забайкалья деревце сначала держала девушка, затем молодка, живущая первый год замужем, и, наконец, девочка-подросток. Троицкую березку могли носить девушка и парень вместе. В ряде мест для ношения березки приглашали парня или мальчика, а в Барнауле - пожилую женщину. В Нижегородской губ. девушку или парня, шествующих с березкой рядили в "шутовской наряд барабанщика". Участники шествия двигались парами или хороводом, окружая березку со всех сторон. В Костромской губ. каждая участница хоровода должна была держаться за свою ленту, привязанную к вершине дерева; при этом они кружились вокруг березки, вращая таким образом и ее.
Во время обходов исполнялись песни магического характера. Шествия по полям сопровождались песнями-заклинаниями на урожай; в них подчеркивалась продуцирующая роль девушек и молодых женщин, совершавших хождения.
"Ой, где девки шли, там и рожь густа,
Ой, где вдовы шли, там трава росла,
Что трава росла высока, зелена;
Где молодушки шли, там цветы цветут,
Ну цветут цветы по всей улице да по бережку,
Что по бережку, под кусточкам".
(смоленск.; Некрылова А.Ф. 1989. С. 473).
Обходы домов сопровождались, как правило, пением песен колядного типа. "Вьюны" девушек подходили к каждому дому и пели под его окнами:
"Дай нам шильцо да мыльцо
Белое белильцо
Да зеркало,
Копейку да денежку -
За красную девушку!
Ой, дид - ладо!
Семика честного яичницу!"
(Земцовский И.И. 1973. С. 42).
Парни, как правило, сопровождали шествия девушек в том случае, когда они принимали характер молодежного гулянья.
Повсеместно троицкая березка символизировала центр праздничного гулянья. Около обрядового деревца собиралась молодежь, пели песни, водили хороводы, устраивали пляски и игры. Нередко в них принимали участие и люди старшего возраста; в большинстве случаев они наблюдали за молодежью со стороны.
На время троицких гуляний березку обычно устанавливали в лесу, в ржаном поле, на поляне, в центре поселения, во дворе, в огороде, в жилом доме, у реки, - нередко там, где проходили традиционные весенне-летние собрания молодежи. Время установления варьирует по местностям: ставили в Семик или в Троицу, сразу после срубания, после украшения, после обходов, непосредственно перед ритуальным уничтожением. Иногда игровые песни, пляски и хороводы сопровождали шествия с троицкой березкой. В репертуар входили песни, посвященные березе; ее чествовали наряду с девушками, т.к. Троица считалась праздником и березки и девушек:
"Не радуйся клен
Да ясення:
Не к цебе идуць
Дзевки красныя…
Ты радуйся, белая береза:
К цебе идуць
Дзевки красныя,
Цебе несуць
Яешни смащные,
Горилку горькую
Скрипку звонкую".
(смоленск.; Зеленин Д.К. 1916. С. 263-264).
"Березонька белая,
Березонька кудрявая
На чем приехала?
На ковре, на золоте,
На атласе, на бархате.
У кого же ты гостила?
У отца, у матери,
У роду, у племени,
У красных девушек.
Хотят березоньку срубить,
И ее в речке утопить".
(Обрядовая поэзия. 1989. С. 253. № 391).
"Березынька кудрявая,
Кудрявая, моложавая.
Под тобой, березынька,
Все не мак цветет,
Под тобой, березынька,
Не огонь горит,
Не мак цветет -
Красны девушки
В хороводе стоят,
Про тебя, березынька,
Все песни поют".
(московск.; Обрядовая поэзия 1989. С. 258. № 398).
В летописных записях за 1432 год говорится о неистовых плясках, устраиваемых около берез; их участницы, по словам летописца, были превращены "в камни молнией из налетевшей тучи". Такой характер увеселений сохранялся на протяжении веков. В Тюменском у. Тобольской губ. во время хороводного шествия из леса в деревню "березка" под пение "проголосных" (протяжных) песен медленно ходила по кругу, потом, когда переходили к плясовым песням, стиль хоровода резко менялся: "в круг влетают в бешенной пляске пары, а с ними пляшет и неистово вертится "березка"".
В Чухломском у. Костромской губ. хождения с троицкой березкой сопровождались молодежными играми. С последними словами песни "Александровская береза", исполняемой обыкновенно шествующими, - "выбирай молодца" - каждая из участниц по очереди протягивала руку или венок плясавшему рядом парню и обходила с ним в пляске вокруг украшенной березки (см. Троицкий венок).
Главные действующие лица хороводов и игр нередко находились под установленной троицкой березкой: у русских Забайкалья это девушка-"столб", во Владимирской губ. -девушка-"олень", обозначенная венком.
Около троицких березок устраивали и ритуальную трапезу, основным блюдом которой были яйца и яичница. Продукты собирались в складчину или по домам односельчан. Так, требование яиц или яичницы звучало в песнях, которые исполнялись девушками во время обхода домов; по традиции хозяева обязательно отдаривали их яйцами.
Обрядовую трапезу устраивали обычно под установленной березой в роще, в озимых полях, на улице поселений, а также в домах. В некоторых районах Сибири около березки девушки раскладывали печеные яйца, лепешки и пироги, а яичницу готовили тут же из принесенных сырых яиц. Близ Углича во время трапезы части яичницы и варенные яйца кидали в рожь, "чтобы она кормилица лучше уродилася". К установленной на улице березке ставили столы, приносили самовар и различные угощения. В Гороховецком у. Владимирской губ. в застолье участвовали только замужние женщины, поэтому день носил название бабьего праздника.
В Саратовской губ. изготовленные кушанья - яичницу, пироги, лепешки, лапшу, курник, пшенники, похлебку из домашней птицы - во время ритуальных действий со срубленной березкой держали в руках специально приглашенные мальчики, стоявшие в стороне; сама трапеза происходила в лесу, куда отправлялись позднее.
Об обычае ритуального кормления троицкого деревца упоминается в челобитной нижегородских священников: "жены и девицы приносили в жертву березам пироги, каши и яичницы". Традиционно он включался в девичью трапезу. В Шарьинском р-не Костромской обл. первую ложку каши давали березе, а потом ели сами, также поступали с яичницей и пирогами. Кроме этого на земле около березки оставляли также "куличики", "козули" - ритуальную выпечку, в центре которой часто запекались яйца. Обычай кормления березы соблюдался и в поселениях, расположенных на реке Тавде.
Здесь хозяева, приглашая обходчиков в избу, обращались сначала к березке: "Белая Березынька, милости просим к нам в гости (с поклоном), не побрезгуй нашим хлебом-солью". Потом ко всем остальным: "Красны девушки, добры молодцы, заходите". Березку ставили в передний угол перед накрытым столом, на котором было расставлено угощение для нее - по кусочку от всех блюд, стакан пива или рюмка вина; девушка-хозяйка приглашала сначала березку, а потом и всех присутствующих попить-поесть, чем Бог послал. Оставляя березку на время одну в доме, перед ней снова ставили накрытый стол с кушаньями.
В некоторых местах троицкую березку принято было оставлять на ночь, или на какое-нибудь время в одном из жилых или хозяйственных помещений. В Кежемской и Пичугской вол. Енисейского у. после гуляний в Семик, березку-"гостейку" ставили в "подклеть" или в "анбар", принадлежащий одной из девушек, и снова выносили на улицу в Троицу. В течение этих дней девушки и парни приходили проведывать березку, устраивали рядом хороводы и пели песни. В Тюменском у. Тобольской губ. троицкую березку оставляли в доме, который оказывался последним при обходе, или относили на сохранение к бобылке.
По окончании праздника, в Троицу или в Духов день, троицкую березку относили к месту ритуального уничтожения: в лес, в ржаное поле, к реке. Обряд проводов был описан в протоколе Святейшего Синода 1741 года: "а оные безчинники в толь великий и святой день (Духов день) вместо подобающего благоговения вышеупомянутые березки износя из домов своих, аки бы некую вещь честную, с немалым людства собранием провожают по подобию елинских пиршеств … в леса…с великой скачкою и пляскою… и с нелепым криком" (Цит. по: Живая Старина, 1890. Отд. 2. С. 34). В Саратовской губ. с троицкой березкой прощались в Семик, перед завиванием берез. Одна из девиц подходила к деревцу, установленному посреди двора, опрокидывала горшок с водой, поставленный под ним, затем выдергивала березку, бросала её на землю и запевала:
"Разыгрался Никин конь,
Сломил тычину серебряную
Бранской староста, отворяй ворота,
Пускай девушек гулять во луга!"
(Обрядовая поэзия. 1989. С. №.).
Предварительно троицкую березку, как правило, разряжали: снимали с нее все украшения, иногда оставляя одну красную ленту (костромск.). Во Владимирской губ. с разряженной березы каждый из участников отламывал по прутику. В Костромской губ. с дерева обламывали веточки с ленточками. По описанию очевидцев во время проводов березку "тащили к реке, как преступника"; молодежь шествовала "по улице целой толпой", и каждый участник старался ухватится за какой-нибудь сучок.
В локальных традициях существовали разные варианты уничтожения троицкой березки: её оставляли в лесу или в ржаном поле, топили в реке, сжигали в печке (ярославск.) или на улице (калужск.). В Тюменском у. Тобольской губ. обряд потопления носил название "отпевания" березки. Поклонившись деревцу, молодежь выносила его из дома и отправлялась к реке, исполняя "проголосные" песни, которые по мере продвижения становились все печальнее и печальнее; под жалобное пение подруг девочка, носившая березку в течение праздника, бросала её в воду.
Во Владимирской губ. провожающие кричали в этот момент: "Тони, Семик, топи сердитых мужей!". На Смоленщине бросание в реку осмыслялось как возрождение березы, оно сопровождалось словами песни: "Стань, береза, по-старому, как стояла!". В Барнауле, когда шествие достигало реки, молодежь толкала женщину с березкой в воду на неглубокое место. Через некоторое время женщина выходила из воды, ей подносили вина, и все вместе с плясками и песнями возвращались обратно.
Ритуальное уничтожение троицкого деревца имело магическое значение: березка оставленная во ржи должна была охранять поле от града, заморозков и червей; а березка, брошенная в воду должна была обеспечить достаточное количество влаги на все лето.
Ритуал потопления троицкой березки связан в некоторых местах с гаданиями. По движению деревца судили о судьбе девушки, бросившей его в воду. Если береза сразу начинала погружаться, то полагали, что эта девушка не проживет и года. Местами вслед за троицкой березой пускали по реке веточки с ленточками, завязанными на родственников, или венки и гадали по ним: плывет - к добру, тонет - к беде (см. Троицкий венок, Троицкая зелень).

@темы: обряды и традиции, поверья и приметы, Day of the Dead

---

Смерть и часы

[The Highgate Vampire]

История пражского Орлоя

Сегодня мы будем искать образ смерти на ратушных и астрономических часах.
Астрономические часы не отличаются ни по своему назначению, ни по устройству от обыкновенных часов. От них только требуется чрезвычайно правильный ход, для достижения которого астрономические часы снабжаются приспособлениями, слишком дорогими для применения их к обыкновенным часам.
Иногда под названием астрономических часов понимают также сложные инструменты, которые, указывая время дня, кроме того, указывают течение планет и Луны, приливы и отливы, подвижные праздники, различные явления неба, в особенности затмения Солнца и Луны, високосные года и т. п., посредством особых механических приспособлений.

Собор Святого Павла, Мюнстер

Первые астрономические часы, установленные в соборе в 1408 году, были уничтожены анабаптистами в 1534 году. Новые часы создавались в 1540—1542 годах. Расчёт часов выполнил математик Дитрих Цвивель и францисканский монах Иоганн фон Аахен. Часовой механизм изготовил слесарь Николаус Виндемакер, а художественное оформление выполнил Людгер том Ринг Старший.
В связи с тем, что в результате календарной реформы в католических странах, когда взамен старого юлианского календаря был введён папой Григорием XIII новый Григорианский календарь, следующим днём после четверга 4 октября 1582 года стала пятница 15 октября. Также было изменено правило високосного года (по-прежнему високосным оставался год, номер которого кратен четырём, но исключение делалось для тех, которые были кратны 100, отныне такие годы были високосными только тогда, когда делились ещё и на 400). Это привело к тому, что теперь Пасхалия, определяемая с помощью астрономических часов собора Святого Павла стала неточной.
В 1696 году был обновлён часовой механизм, добавлены фигуры бога Хроноса и Смерти. В 1818 году в часах был установлен новый 4-х метровый маятник, что привело к увеличению шумности механизма и привело к постоянным жалобам верующих.
В 1927 году часы демонтировали для капитального ремонта. Расчёты для нового часового механизма выполнили Эрнста Шульца и Эриха Хюттенхайна. Работы выполнялись на часовом заводе Генриха Эггерингхауза в 1929—1932 годах.
Во время второй мировой войны часы были эвакуированы и запущены снова 21 декабря 1951 года. В настоящее время часы показывают не только время, но и фазы Луны, положение планет, имеют вечный календарь до 2071 года. Каждый час на трубе играет механический человечек, женская фигура бьёт в колокол. Смерть отбивает каждые четверть часа, при этом Хронос переворачивает песочные часы. Ежедневно в полдень фигуры трёх волхвов окружают фигуры Девы Марии с Младенцем на коленях.

Астрономические часы Страсбургского собора

Одной из особых примечательностей являются астрономические часы. До них были часы, построенные в 1353 и 1574 годах, последние из которых работали до 1789 года и уже имели астрономические функции. В 1832 году был сконструирован уникальный механизм, показывающий орбиты Земли, Луны и известных тогда планет (от Меркурия до Сатурна). Особенностью часов является механизм, завершающий один полный оборот в новогоднюю ночь и вычисляющий точку отсчёта для тех праздников, даты которых меняются из года в год. Но самая медленно вращающаяся часть часов показывает прецессию земной оси — один оборот занимает 25.800 лет.
Каждые 15 минут часы «оживают»: перед зрителями проплывает одна из четырех фигурок, символизирующих четыре человеческих возраста: младенец, молодой человек, человек зрелый (воин) и старик. Всех их поджидает фигура Смерти.
Каждый час Ангел переворачивает песочные часы и на верхнем ярусе происходит следующая сцена: перед появляющимся Иисусом склоняются двенадцать апостолов, а об отречении Петра кукарекая и хлопая крыльями, возвещает петух.
Иисус трижды благословляет фигурки апостолов, а затем, повернувшись, благословляет прихожан и под звон больших колоколов на башне прогоняет скелетообразную Смерть.
Завершают действие античные боги на колесницах - символы дней недели. Диана символизирует понедельник, Марс - вторник, Меркурий - среду, Юпитер - четверг, Венера - пятницу, Сатурн - субботу и Аполлон - воскресенье.
Для пения петуха использовались воздуходувные меха и свирели. Часы были снабжены набором небольших гонгов, исполнявших гимны. Имя строителя часов осталось неизвестным.

Часовая башня, Золотурн (Швейцария)

Башня — одно из старейших зданий города, сохранившихся до нашего времени. Основание башни возведено в XII веке, верхняя часть — в XV столетии.
В 1545 г. на башне были установлены астрономические часы. Частью часового механизма являются декоративные фигуры Рыцаря, Смерти и Шута, которые в установленное время появляются на свет и совершают небольшое шествие.

Мессина, Сицилия

Кафедральный собор Протометрополитана (Basilica Cattedrale Protometropolitana), посвященный Санта Мария Ассунта, собор был возведен в XII веке. Но был практически полностью разрушен землетрясением в 1908 г.
На колокольни собора находятся самые большие в мире астрономические часы. Колокольня около 90 метров высотой (вторая по величине колокольня (после колокольни Сан Пьетро в Риме), украшена золотистыми фигурками. Когда часы бьют 12 фигурки совершают танец-представление.

Apostolic clock, The Hershey Story Museum (PA, USA)

Rathaus Town Hall clock, Ochsenfurt, Germany

Новая ратуша, 1515 года

Часы "Милленниум”, Королевский Музей, Эдинбург

В 1999 году Эдуард Берсудский и Тим Стэд осуществили, наконец, совместный проект, о котором мечтали много лет - построили “Часы Миллениум” для Королевского Музея в Эдинбурге. Это огромная 11-ти метровая башня похожа одновременно и на готический собор, и на дерево, обгоревшее во всех пожарах 20-го века. Несколько раз в день в ней разыгрывается механический спектакль на темы века минувшего – внизу дрессированная обезьянка крутит тяжелые колеса государственной машины и сторожит заключенного - вырезанный из дуба древний дух, в нефе люди, как вы и я, заняты своими любимыми играми – и маятник-зеркало включает зрителей в число действующих лиц, между тем как троица диктаторов увлеченно работает пилой, перерабатывая чьи-то жизни в опилки, а наверху кружится бесконечный круг отлетевших душ их жертв - тут и посаженный на кол интеллигент, и инвалид войны, и еврей, придавленный огромной шестиконечной звездой, и обнаженная женщина, опутанная колючей проволокой, и другая, обнимающая скелет давно погибшего возлюбленного... “Часы Милленниум”, первоначально построенные как временный объект, стали одним из самых популярных экспонатов музея и вошли в его постоянную коллекцию. Наталия Казимировская

The Astronomical Clock, Asten Holland

Любек

Собор Святого Николая (нем. Lübecker Dom) — собор, расположенный в центральной части немецкого города Любека, одно из первых крупных сооружений кирпичной готики в Балтийском регионе. Астрономические часы в южной части леттнера датируются 1628 г.

Церковь святой Марии. Легенды места.

Астрономически часы XVI-го века были полностью разрушены во время бомбёжки Любека. Их заменило современное творение, созданное Паулем Беренс в послевоенные годы. Сложный механизм часов показывает день и месяц, положение солнца и луны, знаков зодиака, а также день, на который выпадает Пасха. Ровно в полдень бьют куранты и начинается маленькое представление: восемь представителей разных рас и народов земли проходят перед скульптурой Иисуса Христа, как бы приветствуя его.

Музыкальные часы «Анкерур», Вена

Музыкальные часы «Анкерур» расположены на древней площади Hoher Markt («Высокий рынок») в центре Вены.
Именно здесь археологами под мостовой были обнаружены остатки сооружений лагеря древних римлян Виндбонна.
«Якорные часы» уникальны в своем роде. Они были созданы в 1911 году по проекту художника Франца фон Матша для страхового общества «Анкер» и с тех пор являются не только ее символом и фирменным знаком, но и подлинным украшением австрийской столицы. Танцующие часы «Анкерур» размещены на арке, соединяющей Ankerhof и Bauernmarkt.
Опорная конструкция часов поддерживается с одной стороны скульптурами Адама и Евы, с другой – Дьявола и Ангела. По бокам от часов мы можем видеть символы Жизни (ребенок, держащий в руках бабочку) и Смерти (с песочными часы), напоминающие о быстротечности времени и бренности всего сущего.
Мозаика из мрамора, стекла и металла украшает задний план часов, с ее помощью выполнены изображения аллегоричных фигур, а также гербы Австрии и ее столицы – Вены.
Внизу под «Анкерур» расположена памятная доска с имена двенадцати выдающихся исторических личностей, оставивших неизгладимый след в истории Австрии.
Ежедневно в полдень начинается театрализованное музыкальное представление. В течение 15 минут исторические фигуры в одиночку либо парами проходят в сопровождении музыки, характерной для каждой из эпох. Фактически за небольшой промежуток времени на площади Hoher Markt благодаря часам «Анкерур» перед зрителями предстает многовековая славная история Вены.
Выдающиеся персонажи проходят в следующей последовательности:
1. Император Древнего Рима Марк Аврелий, при котором на территории нынешней Вены была создана первая римская колония – в сопровождении мелодии «Pythische Siegesode» («Ода победы»).
2. Император карл Великий, основатель Австрийского государства – под композицию «Hildebrandlied».
3. Герцог Леопольд VI Бабенберг и Теодора Византийская – под «Nibelungenlied» («Песнь Нибелунгов»).
4. Вальтер фон Фогельвайде – под мелодию «Kreuzfahrrerlied».
5. Рудольфом Габсбург и Анна фон Хоенберг – под композицию «Lied eines MinnesКngers».
6. Ханс Пухбаум, построивший великолепный Штефансдом – под народную мелодию «Es liegt ein Schloss in Еsterreich», которая повествует о старинном австрийском замке.
7. Император Максимилиан I – в сопровождении грустной «Innsbruck, ich muss dich lassen» («Инсбрук, я должен тебя покинуть»).
8. Бургомистр Вены Йоханн Андреас фон Либенберг, который руководил Веной во время осады города турецкой армией – под хорошо известную веселую мелодию «O, du lieber Augustin» («Мой милый Августин»).
9. Аристократ Эрнст Руедигер фон Штархемберг, герой обороны Вены в период второй осады войсками Османской империи – под звуки военной песни 17 века «Kriegslied».
10. Принц Евгений Савойский, руководивший войсками, которые отстояли Вену и спасли Австрию от порабощения турками – под сложенную народом песню «Prinz Eugen, der Edle Ritte» («Принц Евгений, благородный рыцарь»).
11. Императрица Мария Терезия и ее супруг герцог Франц I Лотарингский – в сопровождении «Менуэта», написанного великим австрийцем Моцартом.
12. Композитор Йозеф Гайдн – под музыку лично написанного произведения «Die Schpfung» («Творение»).

Астрономические часы, Гданьск

Сделаны в 1464-1470 гг. Гансом Дюрингером

@настроение: Вся информация найдена в Сети

@темы: история скульптуры

---

Британские художники

[The Highgate Vampire]

Sidney Herbert Sime (1867 1941) - английский художник, известность котому принесли иллюстрации к работам Лорда Дансени.
"Просто такие люди умеют схватить нечто, находящееся словно за пределами нашей обыденной жизни, способное заставить нас на несколько мгновений застыть на месте, затаив дыхание. Это умел делать Доре. Сайм умеет..." (с) Лавкрафт "Модель Пикмана"
Лавкрафт упоминает художника и в рассказе "Зов Ктулху": On this now leaped and twisted a more indescribable horde of human abnormality than any but a Sime or an Angarola could paint.

+Альбом+

George Frederic Watts (1817–1904)

+Альбом+

Джордж Фредерик Уоттс (англ. George Frederic Watts, 23 февраля 1817, Мэрилебон — 1 июля 1904, Комптон) — популярный английский художник-символист и скульптор Викторианской эпохи.
В 1887-м художник написал открытое письмо в «Таймс», в котором предлагал отметить 50-летие восшествия Виктории возведением в Гайд-парке мемориала в виде крытой галерея и мраморной стены с именами незаметных героев повседневности – людей, расставшихся с жизнью в попытке спасти других людей. С Гайд-парком не срослось. Зато срослось, через десять с лишним лет, с парком Почтальонов. В 1900 году Памятник героическому самопожертвованию был торжественно открыт (83-летний на тот момент Уоттс присутствовать не смог).

Насладиться прекрасным

"The Doings of Death" от William Strang (1859-1921)
+Альбом+

Evelyn de Morgan (1855-1919)


+Альбом+

Эвелин де Морган - английская художница, последовательница прерафаэлитов.
Урождённая Эвелин Пикеринг (Evelyn Pickering). Происходила из состоятельной семьи среднего класса. С 15 лет брала уроки рисования. В 1873 году поступила в Школу изящных искусств Слэйда (Slade School of Fine Art), где стала самой молодой студенткой. После окончания она уехала во Флоренцию к своему дяде, художнику-прерафаэлиту Джону Спенсеру Стэнхоупу (John Roddam Spencer Stanhope). По возвращении в Англию Эвелин написала свою первую имевшую большой успех картину «Ариадна на Наксосе». Она писала главным образом произведения на литературные и мифологические сюжеты («Маленькая морская русалка», «Фосфор и Геспер»).

Richard Tennant Cooper (1885-1957)

Ричард Теннант Купер (1885-1957) - малоизвестный при жизни британский художник, чьи метафорические картины показывают негативные последствия болезни и медицинских лекарств на организм человека.

Percy Smith "Dance of Death" (1914-1918)

Свою "Пляску смерти" художник и график Перси Смит создавал в окопах и на полях Первой Мировой войны. За что был даже дважды арестован по подозрению в шпионаже.

Death's Doings by Richard Dagley, 1807


+Альбом+

На гравюрах Ричарда Дагли (1765-1841) мы можем увидеть "деяния" Смерти. Созданные в 1807 году, они были изданы спустя почти 20 лет (где-то пишут о 1827г., а где-то - о 1822г.). О жизни художника известно очень мало. И только из некролога мы узнаем от близкой подруги художника, что "Деяния" были вариацией на тему "Плясок смерти" от Гольбейна (1538).

William Blake (1757-1827)

+Альбом+

Уильям Блейк — английский поэт, художник и гравер. Почти непризнанный при жизни, Блейк в настоящее время считается важной фигурой в истории поэзии и изобразительного искусства романтической эпохи.

-О смерти и могиле-

Последние годы Блейк прожил на Фаунтан Коурт недалеко от Стрэнда (дом где он жил был разрушен при постройке отеля «Савой». В день своей смерти Блейк неустанно работал над иллюстрациями к Данте. Считается, что, в конце концов, он отложил работу и повернулся к жене, которая всё это время сидела на кровати рядом с ним, не в состоянии сдержать своих слёз. Посмотрев на неё, он воскликнул: «О, Кейт, прошу, оставайся недвижима, я сейчас нарисую твой портрет, ибо ты всегда была ангелом для меня». Завершив портрет (ныне утерянный и до нас не дошедший), Блейк отложил все свои кисти и принадлежности и стал петь гимны и стихи. В 6 часов вечера того же дня, пообещав жене, что будет с ней вечно, Блейк отошёл в другой мир. Гилкрист говорил, что женщина, которая жила в этом же доме и присутствовала при смерти Блейка, сказала: «Я видела смерть не человека, но блаженного ангела».
В своём письме Сэмюэлю Палмеру Джордж Ричмонд так описывает смерть Блейка:
«Он почил с честью. Он отправился в страну, увидеть которую мечтал всю жизнь, говоря о том, что обретёт там самое большое счастье. Он надеялся на спасение через Иисуса Христа. Перед самой смертью его лицо стало ясным, глаза посветлели, и он стал петь о тех вещах, которые он видел в раю».
Кэтрин заплатила за похороны мужа деньгами, одолженными у Линнелла. Через 5 дней после смерти — в канун 45-й годовщины их с Кэтрин свадьбы, Блейк был предан земле на кладбище для диссентеров (Dissenter’s burial ground) в местечке Банхилл Филдс (Bunhill Fields), где были похоронены и его родители. На похоронах присутствовали Кэтрин, Эдвард Калверт, Джордж Ричмонд, Фредерик Тейтэм, и Джон Линнелл. После смерти мужа Кэтрин переехала в дом Тейтэма, где жила и работала в качестве экономки. В это время, как она утверждала, её часто посещал призрак мужа. Она продолжала распродавать его иллюстрации и картины, но не бралась за ведение его дел без того, чтобы сперва «обсудить это с мистером Блейком». В день собственной смерти, в октябре 1831 года, она была такой же спокойной, такой же радостной, как её муж, и звала его так, «словно он находился в соседней комнате, чтобы сказать, что она уже идёт к нему и очень скоро они будут вместе».
После её смерти рукописи Блейка перешли Фредерику Тейтему, который сжёг некоторые из тех, что посчитал еретическими или слишком политически радикальными. Тейтэм был ирвингианом, членом одного из многочисленных в XIX веке движений христианских фундаменталистов и поэтому без раздумий отвергал всё, что «попахивало богохульством». Элементы сексуального характера в некоторых картинах Блейка были также неприемлемы, что и стало причиной их уничтожения другим другом поэта, Джоном Линеллом.
С 1965 года точное местонахождение могилы Уильяма Блейка было утеряно и забыто, надгробная плита снесена, чтобы разбить на этом месте лужайку. Позже память поэта была увековечена стелой с надписью «Вблизи этого самого места покоятся останки поэта и художника Уильяма Блейка (1757—1827) и его супруги Кэтрин Софии (1762—1831)». Этот мемориальный камень был установлен приблизительно в 20 метрах от действительного места захоронения Блейка, которое на сегодняшний день ничем не напоминает могилу. Однако группе поклонников живописи Блейка всё же удалось вычислить то место, где на самом деле покоится тело художника, и в настоящее время они собираются поставить на этом месте памятник.
Блейк также был причислен к лику святых Ecclesia Gnostica Catholica (отделением организации Орден восточных тамплиеров). В 1949 году в Австралии была учреждена Награда имени Уильяма Блейка за вклад в религиозное искусство. А в 1957 году в Вестминстерском Аббатстве был сооружён мемориал памяти Блейка и его жены.

Поэма "Могила" Роберта Блэйра
Обитель смерти. Грозными рядами
Там призраки зловещие из мрака
Встают, оскалясь. Медленно, упорно
Идут, идут - так глухо Ночь шагает.
Здесь странные случаются событья:
Из недр пустых гробниц несутся стоны,
И мертвецы встают из гроба, бродят
Меж плит тяжелых. Слышен звон печальный
С давно забытой, мертвой колокольни.
(Так говорят колокола поутру,
Иль в сумерках, когда их голос тонет
Во мраке ночи, колдовском и страшном).
Дрожащий лунный свет, скользя меж веток,
Причудливо расчерчивает двор
Забытой старой церкви.

Роберт Блэйр родился в Эдинбурге в 1699 году. Он был старшим сыном преподобного Роберта Блэйра, одного из священников шотландского короля. В 1731 году будущий поэт, получив образование в университете Эдинбурга и в Нидерландах, переехал в Ательстанфорд (Восточный Лотиан). В 1738 году он женился на Изабелле, дочери профессора Уильяма Лоу. В этом браке родилось шестеро детей. Богатство семьи позволило Блэйру заниматься любимыми увлечениями: садоводством, а также изучением английской поэзии и поэтов.
За всю свою жизнь Блэйр опубликовал лишь три поэмы. Одна из них была посвящена его тестю, другая являлась переводом, а наибольшую славу и популярность принесла Блэйру третья поэма («Могила», 1743).
Поэма Роберта Блэйра «Могила» (англ. The Grave) состоит из 767 строчек, написанных белым стихом на тему смерти и кладбища. Текст поэмы весьма неоднороден: некоторые строки по-настоящему возвышенны и величественны, но иногда автор впадает в банальность. Религиозные мотивы произведения, несомненно, благоприятствовали его популярности. Особенно большим успехом поэма пользовалась в Шотландии, где она положила начало так называемой «школе кладбищенской поэзии».
Известности поэмы в наши дни в немалой степени способствовали иллюстрации, сделанные английским художником и поэтом Уильямом Блейком по заказу Роберта Кромека. Рисунки Блейка были выгравированы Луиджи Скьявонетти и опубликованы в 1808 году. (с) dic.academic.ru
+Анализ поэмы+

«Beata Beatrix»

Жил беспокойный художник.
В мире лукавых обличий -
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.
Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.
Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну Отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти.
Н. Гумилев "Беатриче" (1910)

«Beata Beatrix» (Блаженная Беатриса) — картина английского художника-прерафаэлита Данте Габриэля Россетти, созданная в 1864—1870 годах.
Тяжело переживая смерть жены, Россетти оставил дом на Чэтэм-плейс, где жил вместе с Элизабет. Он поселился в Тюдор-хаусе (Челси). Здесь в течение нескольких лет, снова обратившисть к технике масляной живописи, он создавал памятник Элизабет — картину, в которой представил её в образе Беатриче из «Новой жизни» (La Vita Nuova) Данте. Беатриче изображена в момент смерти. Сам же Россетти ассоциирует себя с оплакивающим свою утрату Данте.
Этот образ кардинально отличался от чувственных женщин, характерных для творчества Россетти со времени создания «Bocca Baciata».
«Глядя на эту картину, важно помнить о том, что она призвана не изображать смерть, но заменять её формой транса, в состоянии которого Беатриче, словно парящая на балконе над городом. неожиданно оказывается вознесённой с Земли на Небо». (Из письма Россетти У. Моррису)
Солнечные часы обозначают проходящее время, две фигуры на заднем плане — ангел любви с пылающим сердцем в руке и сам Россетти. На ладонь героини птица (вестник смерти) кладёт цветок мака (Сиддал умерла от передозировки настойки опия).
Состояние, пограничное между жизнью и смертью, между земным и духовным станет позднее одной из важных тем, исследуемых художниками-символистами. Фигуры с неопределёнными контурами напоминают работы Джулии Маргарет Камерон — они восхищали Россетти. Сама же картина по композиции и настроению повторяет фотографию Камерон «Can, I follow», посвящённую стихотворению Альфреда Тэннисона.
"На самом деле, Россетти таким символическим образом стремился запечатлеть момент смерти Лиззи и указать на то, каким образом умерла его возлюбленная. Руки Лиззи-Беатриче открыты и готовятся принять из клюва красного голубя (красный цвет традиционно считался цветом любви) цветок мака. Мак служил источником опиума, без которого невозможно было изготовить ландаум, большая доза которого привела Лиззи к преждевременной смерти. Спор о том, было ли это трагической случайностью или же самоубийством, до сих пор остается открытым.
На заднем фоне картины мы видим аллегорические фигуры Любви и Смерти и солнечные часы, указывающие цифру девять.
Также есть вторая трактовка заднего плана, по которой две фигуры олицетворяют Данте и Беатриче на фоне моста Понте Веккьо и башни Дуомо, которые находятся во Флоренции.
Через несколько лет Россетти написал второй вариант “Beata Beatrx”, более детально прорисовав задний план и изменив лицо Лиззи-Беатриче, сделав его более отстраненным и безжизненным. Также с красной на белую изменил он окраску голубя и убрал нимб над его головой. Зато цветок мака стал красным".

+Английская карикатура+

@темы: Пляска смерти, Изобразительное искусство